В огромном каменном зале, свод которого терялся в звездной темноте, бушевали холодные ветра, готовясь обрушиться на раскинувшуюся далеко внизу землю. Столь буйное и неспокойное окружение было отнюдь не обязательно, учитывая, что в зале даже не было окон, в которые могли бы задувать бешеные порывы. Впрочем, стен здесь тоже не было. Для Него это было неважно. Ему нравилась эта незавершенность: клубящаяся на границе обзора темнота и холодная пустота, наполненная лишь ветром, сметающим все на своем пути. Да и все равно изменить хоть что-то в наполнении звездного зала Он не мог. Если только под изменением не понимать разрушения. Силы созидать у Него не было, вся она осталась у Нее, а разрухи пока достаточно… Если продолжить крушить все вокруг, аннигилировать до полного небытия, будет неудобно общаться с Ней.

Он нехотя оторвал взгляд от аккуратного квадратного отверстия в полу, через которое было так удобно наблюдать за происходящим в мире далеко внизу. Текучим движением поднявшись с массивного обсидианового трона, Он оглядел себя. Обретенный несколько людских месяцев назад сосуд, до сих пор Ему нравился. Скользнув взглядом прочь из тела, Он осмотрел себя со стороны.

Рослый мужчина, где-то лет двадцати пяти с небольшим; жесткие темные волосы, не слишком длинные, чтобы не лезли в глаза во время боя; короткая ухоженная бородка лишь на подбородке; крепкое тело, сильное еще до Его вселения, а теперь практически неуязвимое, обладающее силой в сотни раз больше человеческой. Несколько шрамов, полученных сосудом до перерождения, тоже оказались Ему по нраву — куда воину без боевых отметин. Броня была ни к чему, а из одежды на Нем были лишь свободные, перехваченные широким поясом штаны, с притороченным длинным одноручным мечом в темных ножнах. Он мог в любой момент призвать какое угодно оружие, благо для этого не нужна Ее сила, но всегда иметь под рукой верный клинок… в этом что-то было.

Прекратив любоваться сосудом и вдохнув полной грудью, Он ухмыльнулся и расслабленно направился к противоположной стороне квадратного колодца в полу. Туда, где была прикована Она.

Ослепительно золотистые, чуть ли не лучащиеся солнечным светом, водопады длинных волос; печальное выражение миловидного, точеного лица; плечи, осунувшиеся больше от вечной скорби, нежели от тянущих к полу тяжелых кандалов; свободное одеяние верховной жрицы, истрепавшееся за последние месяцы. И пронзительно голубые глаза, такого мягкого оттенка, что иногда казались практически белыми, в противовес его темно-красным, почти совершенно черным. Она, тоже вынужденная обзавестись сосудом, ни капельки не изменилась с момента расставания немногим меньше года назад.

Недовольно скривившись Он замер рядом с девушкой и медленно извлек меч из ножен. С легким звоном клинок коснулся каменного пола и мужчина присел на корточки. Теперь их лица были на одном уровне, ведь крепкие кандалы не позволяли Ей даже просто разогнуть спину, что уж говорить о том, чтобы встать.

— Удивлен, что ты не просишь свободы… сестра, я ведь могу так тебя называть? — на секунду Он сбился с насмешливого тона, действительно задумавшись над тем, кто они друг для друга.

— Ты ведь все равно не отпустишь меня… брат, — вздохнула девушка, подобрав под себя ноги, цепь от кандалов которой была длиннее тех, что сковывали руки.

— В этом ты права, — усмехнулся мужчина. — Позволь я тебе освободиться и веселью придет конец.

— «Веселью» и так осталось всего ничего до финала. Скольких ты уже убил? Всех? Или кто-то еще прячется в самых темных уголках планеты? Молчишь… Едва ли на этой бедной земле найдется хотя бы пара тысяч живых людей, — горько всхлипнула Она.

— И вновь ты права, — грустно вздохнул воин, тоже садясь на пол и поворачиваясь к колодцу.

Они видели все, что происходило на раскинувшееся под залом планете и за пару мгновений перед Ними сменились десятки изображений: горящие леса, высохшие озера и моря, истерзанная и буквально разодранная оврагами и ямами земля, сотни всевозможных тварей, бьющихся друг с другом или рыщущие по планете, в надежде найти выживших, и, конечно, десятки деревень и городов, обращенных в руины, сожженных дотла или превращенных в ядовитые, сочащиеся смертельным газом пустоши. А также трупы… тысячи и даже миллионы человеческих тел: обглоданные до костей, раздувшиеся от пропитавшей их влаги, превратившиеся в мумии из-за чудовищной жары или в глыбы льда по вине не менее страшного холода, сочащиеся гноем вперемешку с трупными личинками или обращенные в темные, бредущие непонятно куда и зачем тени былых себя. Этот мир погибал. В нем не осталось практически никого, кроме ужасных тварей, единственной целью которых было сеять смерть. Тем сотням чудом выживших оставались считаные дни до смертного конца.

— Веселье и правда заканчивается. С этим надо что-то делать, — вздохнул Он. — Стоило оставить немного людишек, чтобы они вновь расплодились, но мои зверушки были слишком быстры и настойчивы. Так что я не успел их остановить. Да, если честно, и не пытался.

— Может хватить сеять разруху на этой и без того истерзанной земле? Всему должна быть мера. Где царит смерть, найдется место и жизни. Там, где отчаяние, есть и надежда… — начала говорить Она, но была прервана.

— Объясни-ка мне, сестра, — ядовито прошипел мужчина. — Почему раньше на «нашей» земле было место лишь для надежды? Тогда, когда мы были едины, были одним целым?! Были Богом этого мира и до сих пор им являемся. Люди почитали нас или… только тебя? Не напомнишь, как все было? Я карал, а ты одаривала людишек своей милостью, вот только они не знали меры!

— Но…

— Они не знали ее! Отчаяние и надежда? Смерть и жизнь, так?! Люди не хотели встречаться со смертью, желали лишь вечного блага. А та, кто сейчас смеет упрекать меня, им потакала. Даже храмы в последние сотни лет возводились лишь в твою честь. Про меня все забыли, а этого делать не стоило… Я возвращаю им долг, за сотни лет счастливого бытия, привожу баланс в порядок. Я в своем праве! Где жизнь, должна быть и смерть…

— Пощади хотя бы кого-нибудь! Даже… — голос девушки дрогнул, — даже если это будет нужно лишь для того, чтобы веселье не прекращалось. Если ты сейчас избавишься от остатков людей, то лишишь самого себя развлечения. Прояви милосердие! Все еще можно начать заново.

Тихо рассмеявшись мужчина поднялся на ноги и, легко вращая кисть, принялся разминать руку с мечом. Глянув на умирающий мир, Он тихо заговорил:

— Не пытайся меня обмануть, сестра. Начать заново? Ложь! Ты лишь хочешь найти лазейку, чтобы освободиться. Но в твоих словах есть немного правды. Пора что-то менять, но делать это я буду в одиночку.

Вздрогнув, Она попыталась отпрянуть и бессильно скрипнула зубами, все еще прикованная к полу кандалами. Осознав тщетность своих метаний, девушка замерла и постаралась выпрямиться, желая сохранить остатки гордости.

— Решил убить меня, брат?

— Может, и попробовал бы, не будь ты, сестра, воплощением созидания в этом мире, — вдохнул мужчина. — Убей тебя и рано или поздно ты вернешься из небытия, чтобы помешать моему развлечению. Так что оставайся здесь, скованная цепями из костей создавшего этот мир. А вот частика твоей силы, мне очень пригодиться.

С этими словами Он едва заметно шевельнул кистью. Клинок мелькнул столь быстро, что человеческий взгляд не сумел бы различить движения. На каменный пол хлынула темно-алая кровь, а следом что-то глухо упало на камень.

— Твоя очередь, — усмехнулся мужчина, поворачиваясь к девушке. В правой руке он все еще сжимал клинок, левая же лишилась кисти, теперь лежавшей в темно-красной луже на полу.

Новый взмах клинком. Кровь вновь хлынула на камень, но теперь она была светло-алой. Скованная цепями девушка поморщилась, но не от боли, а скорее от печали. Ей стало ясно, что затеял «брат».

Больше не глядя на девушку, Он высвободил отрубленную кисть из кандалов и аккуратно приложил ладонь срезом к своей культе. Пару секунд ничего не происходило, а затем плоть, начала медленно срастаться. Волокна мышц переплетались друг с другом, ровные срезы костей смыкались, кожа скрыла рану снаружи — несколько мгновений и женская ладонь, неуловимо изменившись, стала Его левой кистью. Выглядела она точно так же, как и «родная» рука сосуда. Лишь лужи крови на полу, отрубленная кисть, а также тонкий, едва заметный светлый шрам на предплечье мужчины напоминали о произошедшем.