– Гляди, Берислав… да гляди же! Огни на нашем берегу, много... и дым, – указал рукой Воисвет. Берислав взял бинокль, открыл на ходу дверцу и выбрался на подножку. Он внимательно оглядел западный берег и правда: ниже по течению много костров, много дыма и много людей у воды.

Чего это они весной рядом с Кривдой забыли? Ни одной лодки на берегу, значит не рыбаки. Он вернулся в кабину.

– Есть тут рядом посёлок?

– Много разных, – пожал плечами Ждан, который ехал в одной машине вместе с ним и Воисветом. – Только ни одного вблиси нету. Переправа – место такое, никому здеся селиться особо не хосется. Слиском отрыто и много чужаков ходит. Все деревни в лесу, да поглубже. До самой Чуди общин с десяток найдётся, но мало там: по сестьдесят-семьдесят душ народу… может сто душ какая бывает общинка. Зимой на убыль, по весне ку́чнее.

– На берегу человек двести… – задумался Берислав, – что делают – непонятно, днём костры жгут. Проверить бы надо. Не христианская это сторона – наша.

Он обернулся на ящики в грузовом отделении.

– А нельзя останавливаться. Первым делом надо груз к Берегине доставить. Аруч, Чудь, Крода и Китеж: только через три дня дома будем. Из Аруча можно воеводу послать и вместе с дружинниками дознается, какие люди у реки воду мутят. Но, опять же, в Аруче мы только к вечеру будем, ночью городничий никого не отправит, а до завтрашнего утра они тебе чего хочешь наделают.

– Доля тебе костры не зря показала, – намекнул Воисвет. Дремавший у него на плече королёк вдруг проснулся и начал перебирать лапками и ерошиться. Машины переехали мост, Берислав сильно нахмурился.

– Ты воевода, значит тебе и порядок на земле Предков держать, – напомнил ему Воисвет. – Груз важный, но долг-то превыше…

– Не указывай мне, волхв, про мой долг! – огрызнулся Берислав. Воисвет смиренно добавил.

– Не смею указывать, только ты голос Предков в своём сердце послушай. Что тебе Совесть велит?

Берислав недовольно заворчал и приказал водителю.

– Поворачивай! Вниз, к берегу едем. Разведаем, чего там эти опарыши возятся.

Головной внедорожник притормозил и начал поворачивать, за ним повернул весь караван. Дальше путь лежал по каменистому берегу Кривды. Минуя крупные валуны, машины поехали к горящим кострам, между которых сновали люди. Лагерь на берегу охранялся, за приближением машин приглядывали дозорные.

– Оружие есть, правда худое! – предупредил дружинник за пулемётом. – Народ собирается… мужички. Топоры да пики, пара винтовок! Лесные общинники, не иначе. Что-то не похожи они на Шатунов, а, Берислав?

Берислав и без того видел, что возле огня собрались обычные люди, каких по оседлым общинам не счесть. Одежда у них перешита из всякого дранья, дыра на дыре, больше заплат, нежели целого. Где-то закутывались в шкуры животных, где-то одежду заштопывали армейской тканью, которую по всему Поднебесью на Большом Мене домовые пустили. Лица у мужиков бородатые, глаза опасливые, но лихости тоже хватает. Тронешь таких – получишь в ответ, и пока силу бо́льшую не покажешь, так запросто не побегут. Тем более жёны и детишки их рядом.

– Здесь тормазни, – приказал воевода. Караван разъехался шире, чтобы пулемётчикам было легче стрелять, и остановился. Народ при виде машин поневоле попятился, но вот из толпы вышел главный селянин, хотя ковылять ему приходилось на одном костыле, левой ноги не было по колено, за ним шли два молодца: один нёс ружье, другой вилы.

– Оседлыши… – Берислав прожевал слово, будто горький листок, открыл дверь и вышел к людям вместе с Воисветом и Жданом. Королёк вспорхнул с плеча Воисвета и принялся выписывать круги над толпой.

– Кто таки буете? – одноногий старался держаться твёрдо, сам в возрасте, с потемнелым лицом и седыми висками. Молодцы за ним должно быть его сыновья, стало быть друг другу братья.

– Это мне в пору спрашивать, кто вы такие. Ты с дружинниками разговариваешь.

– Нешто правда дружинники?.. – одноногий посмотрел на машины с пулемётами. – Как же скоро вы… хотя нет же! Мы в Аруч токмо день назад ходоков снарядили, не сподобились бы они пёхом-то дошкандыбать. Да и едете вы через мост, не с той стороны, крестианской… мы уж часом подумали, что энто к нам чернорясые заявились, ан нет.

Он оглянулся на лагерь и вновь уставил водянистые глаза на Берислава.

– Меня Неданом зовут, я здесь, вродь как, над четырьмя общинами старшой… а вернее сказать над теми старшой, кто из четырёх общин жив остался.

Внушительный вид Берислава, медальон с руной Перуна и обшитая стальной чешуёй куртка видимо впечатлили Недана. Голос его осип, кадык на тощей шее с многодневной щетиной быстро задвигался. С городскими дружинниками оседлыши встречались нечасто, разве что с местными ясаками, кто по нескольку раз за лето приезжали искать Небесное Серебро.

– С нами бабы, детишки, старики да старухи, – загибал пальцы Недан, опираясь на подставленный к боку костыль. – Из Лукашино, Звероедово, Байновой Залоги, Травяны. Мы к воде вышли, иначе никак. Бросили всё – хозяйство, дома, бежали на лысое место! Тут обжиться хотели, река всё же прокормит и главное вода у нас есть…

– Да осади ты, затарахтел, – оборвал Берислав. – Почему свои деревни бросили и ушли? Чего вам там воды не хватало?

– Так ведь колодцы перетравили! – искренне вытаращился Недан, нижняя губа его с фиолетовыми прожилками затряслась. – Весной мы все в Звероедово захворали, на той неделе колодезная вода с горечью стала. У нас из семидесяти деревенских, пока пили такую, дюжина к Предкам отправилась. Колодцы вон накрепко заколотили, пришлось к родникам посылать, а от родников никто не вернулся. Не стало воды – вот и всё! Куда ж деться? Быстро собралися, вещи в котомку, детей на закорки, да и пошли к Кривде. Здесь уж из Байновой Залоги и Травяны стоят, через два денька Лукашенские подтянулись, и у всех одно горе: вода в колодцах отравленная.

– Что с умершими сделали? – спросил у него Воисвет. Недан посмотрел на волхва, соображая, как надо ответить такому. С волхвами он встречался каждое лето. Волхвы бродили по всему Поднебесью, проповедовали Всебожье Родово и Боговеденье среди обычных людей, но дольше чем на две Зимы в деревнях не задерживались, в пути Правду искали, усмиряли Лесных Духов, за капищами ходили, оберегали от порчи деревья, зверей и Мать-Сыру-Землю.

– Не сожгли мы, друже, умерших. Извиняй, так уж вышло… не по обычаям сделали, знаю – негоже червям людей есть, но токмо не поспели мы кроды срубить! Сами еле как утекли.

– Кто колодцы отравил знаете? – допрашивал Берислав. Братья за спиной отца переглянулись, Недан и вовсе ссутулился на костыле. Весь до самых волос он пропах дымом, костры горели денно и нощно. Только Богам и Предкам известно, что пережили деревенские за последние две недели в лесу.

– Вишь, костры жжём посреди бела дня, воевода, – кивнул Недан на огонь. – Думаешь, ради забавы? Ан нет. Есть у нас один малый парнишка, Ленькой кличут…

– Как-как кличут? – не разгадал Воисвет. – Лёнькой?

– Да нет же! Ленью, Ленькой, Лентяикой, чтоб ему пустобрёху ни тепла, ни похлёбки. К работе непригодный совсем. На берег пришёл позже всех, тощий да неумелый. Нам тепло до осени выстроить нужно, лес валим, а его такого к пиле приставишь, так он весь изупрыжится, вот-вот пуп надорвёт, а полотно на себя дёрнуть не может. Ни бревна поднять: «У меня ножки болят!», ни топором тюкнуть: «У меня ручки ломит!». Да видели бы вы его ручки! Пальчики тоненькие, такими в пору штопать да шить. Вот он за ребятишками и приглядывает, да к бабам кашеварить повадился. Да как кашеварит, ворюга! Две трети мяса нарежет, а шмат за пазуху хвать! Отлупить бы его, да бегает стервец больно шибко.

– Чего же вы вора при себе держите? – поморщился Берислав. – Руку бы ему отсекли, глядишь и охота воровать пропадёт, а бегает быстро, так вы ему и ноги укоротите.

– Да по Совести ли? – растерялся Недан. – Он же один, как перст. Мать померла, отец где-то у Кривды с артелью рыбачьей утоп. Да вы на него поглядите, сами смекнёте, о ком вам толкую.