– Ты помнишь, когда было тепло?

– Да.

– Но почему сейчас в нашем мире так холодно?

– Взгляни на небо, и ты увидишь ответ.

– Оно серое, как и всегда.

– Нет, оно никогда не было серым. Солнце скрылось за хмарью многие годы назад, но прежде оно имело цвет твоих глаз.

– Значит лето никогда не вернётся и наш мир не изменится?

– Мир уже изменился.

Руслан ДружининДвоеверие

Лютая ночь. Морозный воздух изгнал с поверхности остатки тепла, повсюду царствовала черноокая смерть. Даже в подземном логове гибли. Навь пыталась спрятаться в толще никогда не промерзавшей земли, племя уходило в самые глубокие норы, но не каждому дано было выжить в Ночь Мора. Холода забирали спящие семьи, пока те, не учуяв угрозы, не успели покинуть верхние галереи.

Страшная ночь. Среди её гиблого холода раздался отчаянный крик.

– Напрягись! Он скоро появится, твой сын скоро родится!

– Почему так больно! – взвыла Влада, стискивая под собой вымокшую от пота горячую волчью шкуру. Её успели укрыть в глубине самых тёмных пещер, хотя ученица ведуньи до последнего приглядывала за спасением племени. Воды отошли неожиданно: ребёнок не стал дожидаться, пока каждый спасётся.

– Человек начинает свой путь в мучениях, в мучениях он его и заканчивает, – пробормотала старуха-ведунья, готовая принимать роды.

В последнее время силы медленно оставляли Девятитраву, но всё-таки она дожидалась заветного часа. Как только у её внучки начались схватки, из вялой развалины она вновь превратилась в ту прежнюю Девятитраву, которую боялось и почитало всё племя. Строгим взглядом она поторопила хлопотавших поблизости женщин. Умелые жёны охотников разожгли в мрачной пещере огонь, согрели воду и приготовили для ребёнка серебристую волчью шкуру. Каждое движение они сопровождали расслабляющим пением, но роженица не собиралась терпеть свои муки молча.

– Будь проклят весь род мужской, что заставляет так мучиться-а! – закричала Влада сквозь острые зубы. Схватки изнурили ей тело.

– Осторожней с проклятиями! Ты не оседлая девка и за зря не болтай. Твоё слово силу имеет, – предостерегла её Девятитрава. Из глаз Влады потекли слёзы. Она устала кричать, устала терпеть, ей думалось всё пройдет легче, быстрее, как у зверей.

– Я любое зелье выпить готова, только б облегчить!

– Нет, нельзя. Ребёнок должен появиться на свет в здравом уме, как полагается. Сегодня без того сгинуло много родичей, но в этот же срок ты подаришь Яви новую жизнь. Напрягись, и помоги же своему сыну родиться!

Влада опять закричала. Пепельно-серые волосы слиплись от пота, на разгорячённой коже отражались блики огня. Протяжное пение вест слилось в монотонный гул. Роды шли тяжело – Девятитрава не говорила об этом, но никогда не рожавшая прежде Волчица страдала не зря. Ребёнок давно должен был появиться на свет, но словно не хотел выходить.

Рядом заплакал младенец – другой, нелюбимый, оторванный от родителей, в простой колыбели из выдолбленного куска дерева.

– Уймите её! – не своим голосом рявкнула Влада. Жёны охотников бросились к люльке и подхватили двухмесячную малышку на руки. Они как могли успокаивали её, но Влада больше не смотрела на них. Украденного у людей младенца унесли прочь. В сумраке подземного логова готовился появиться её собственный сын. Железный запах крови смешался с ароматом травяных зелий. Прошло ещё немало времени, прежде чем к сводам подземной норы поднялся резки плачь новорождённого.

– Твой сын! Это мальчик! – спешила обрадовать Владу ведунья. Она так ослабела, что не могла даже ответить, только тяжко дышала. На лицах вест замер страх. Они окружили её и смотрели на младенца, как на злого духа, вторгшегося в Явий мир.

– Дай мне его, дай! – с неожиданной силой потребовала Волчица. В голосе Влады послышалось рычание Зверя. Девятитрава скорее завернула новорожденного в серебряную шкуру и отдала его матери.

– Да живой он, живой!

Ребёнок залился плачем. Среди многих и многих смертей он вспыхнул новой искоркой жизни в гибельной зимней ночи. И первое, что мог увидеть младенец – это заточенные зубы матери. Навья Волчица улыбалась ему и плакала одновременно: от счастья, от ощущения маленького тепла на руках, от сокровенного чувства, что теперь она не одна в этом мире.

– Дурные знаки, – сказал кто-то из вест. – Он родился в Ночь Мора. А в кулачке…

Влада откинула край серебряной шкуры и посмотрела на правый кулак новорождённого. Между пальчиков выступил сгусток крови – дурное предзнаменование.

– Нельзя ему давать имени. Он должен стать Безымянным, не то не миновать одержимости, – продолжила веста. Волчица оскалилась на неё в грозном рыке.

– Захлопни пасть! Этот род принадлежит ему! Навье племя примет его, как наследника. Ему предначертано великое будущее, а не доля забитого вымеска. У моего сына будет великое имя, перед очами Праведных Предков он будет ходить свободно! Имя это со страхом повторят и в подземье, и в Явьем мире!

Никто не смел возразить ей, и Влада поплотнее укутала сына в шкуру, чтобы холод моровой ночи не коснулся его. Прижав лобик младенца к губам, она прошептала.

– Нарекаю тебя Яр – жаркое имя для пламенного сердца. Пусть от этого имени сама Явь запылает.

– Он похож на отца, – устало улыбнулась Девятитрава. Болезнь, немощь и прожитые годы разом навалились на её плечи, когда младенец родился. Она дождалась, дотерпела и теперь могла со спокойным сердцем уйти к Тёмной Матери. Но, стоило ей сказать про отца, как весты испуганного охнули. Влада вскинула пылающий голубой взгляд, и по щекам Белой Волчицы потекли слёзы.

– Да, похож. Но он будет гораздо сильнее!

Глава перваяГрехи отцов

Олесе выдали очень негодное оружие – однозарядную винтовку без магазина. Ствол погнут и даже при всём старании она не попадала. За это в стае Олесю сурово наказывали. Матёрые охотники не считали зазорным отлупить девчонку, даже если она – единственная охотница в племени. За каждым мальчишкой в стае Чертога стоял его живой или погибший во славу рода отец, а за ней – никого, кроме матери и десятизимней сестры. Имя её отца вычеркнуто из вед. Даже если и вспомнят, то только лишь, когда заговорят о позорном предательстве. На судьбе Олеси лежало клеймо. К презрению взрослых и младших охотников она привыкла.

Некоторые из молодняка считали, что имеют право на большее, нежели только презрение. Но пара перебитых носов и проткнутая ножом рука главного заводилы быстро охладили пыл самых дерзких. Даже когда ей доводилось спать в одной куче, где-нибудь во время похода, Олеся засыпала последней. Хотя, ей всегда доставалось место на самом краю, где ночной холод пробирал до костей, и Олеся дрожала, покрытым синяками и порезами телом до полуночных звёзд, не смыкая глаз. На заре она вставала исполнять поручения Старших, делала всё быстрее и лучше мальчишек, но обязательно бывала наказана за какую-нибудь оплошность.

Косой выстрел из негодной винтовки однажды довёл до того, что её раздели при всех и высекли на осеннем морозе. В ту минуту, когда берёзовый прут рассекал спину и плечи, Олеся представила, как всего через пару Зим её младшую сестру Риту ждёт такая же участь. Если только она сама не станет той, кто держит розги.

С тех пор она научилась метко стрелять даже из самого плохого оружия, она бежала быстрее всех в стае, умела подкрадываться так тихо, что могла метнуть в дикого зверя нож. В круге Олеся дралась одна против шестерых сверстников. Но, несмотря на силу, наставники не оттаяли, наоборот, чем лучше старалась Олеся, тем жёстче назначались ей испытания.

– Чё ты дёргаешься! – рассмеялся вожак, когда однажды повалил её в схватке. – Не уж то метила в вожаки, Деянова дочь? Да тебе, как Безымянной, дорога без славы, будешь роду служить до края дней!