Олеся провела ладонью по влажной щеке матери и постаралась улыбнуться без страха. Не очень-то получилось.

– Не плачь, я всё слышала. Пусть пророчат лихое, со всем справлюсь сама. Не зря в стае два года ходила, дабы не уразуметь, чего хотят родичи.

– Отрекись от пути! – горячо зашептала ей мать и схватила за руки. – Отрекись, Олеська! Худо не будет, а коли позор – так и пусть, зато живы!

Олеся поджала губы, понимая прекрасно, что отказаться нельзя. Если на этот раз не пойти, то ведунья изведёт её в стае, опозоренную, обвинённую в трусости, а следом и матери с Риткой несдобровать.

Олеся заметила на столе тёмный свёрток, а на лавке свой заплечный мешок. Она подошла развязать свёрток, мать торопливо шепнула, что его принёс Гойко. Внутри промасленной ткани лежал пистолет и запасной магазин. Про это оружие не знали ни вожак, ни ведунья, ни ложник; не знал никто в племени. Хороший подарок, пригодится в дороге.

Но другая вещь её озадачила – рядом с пистолетом лежало узкое гибкое лезвие.

– Это тайком надо заштопать в одежду, – прошептала мать и забрала его.

– В куртку? – спросила Олеся, но мать несогласно повела головой. Не годились для тайного лезвия и штаны. Мать сдёрнула с неё куртку и потянула через голову нательную рубашку. Полуголая Олеся с любопытством смотрела, как мать вспарывает шов на вороте и зашивает туда узкий клинок. Остался виден лишь краешек, чтобы подцепить пальцами и вытянуть лезвие.

Пока мать зашивала, Олеся развязала горловину мешка и голова закружилась от запахов. Столько еды Олеся никогда в жизни не видела! Здесь и орехи в меду, и полоски сушёного мяса, и кулёк сухарей, и жир в банке, и запечённая тушка зайца, и бутыль брусничного кваса, и мелкие варёные яйца, и вяленая рыба, и много чего ещё. Неудивительно, что у маленькой Риты от стольких яств потекли слюнки. Однако припасы мать откладывала и готовила для Олеси с того самого дня, как услышала про её желание идти на север.

– Это в дорогу, – пробормотала веста и покосилась на младшую дочь. Ритка буравила мать обиженными глазами. Олеся кивнула и, напоказ, нарочито туго завязала мешок. Вдруг мать вспомнила про что-то важное, да так, что подскочила с места и в волнении посмотрела сначала на дочь, а потом на рубашку в руках, будто сделала нечто скверное. Бросив шитьё, она куда-то засобиралась.

– Обожди, я сейчас! Я сейчас! – выскочила она вон из норы. Пропитанный дымом полог колыхнулся следом за матерью и тяжело замер. В норе остались только Олеся с сестрёнкой. Недолго думая, она развязала мешок, нашарила внутри засахаренные орешки и подсела к Ритке на лёжку.

– На, – протянула она орешки на раскрытой ладони. Но даже тогда Ритка не посмела забрать. Видимо, мать хорошенько пришибла её за воровство. – Да на ты, никто не увидит! Держи!

Ритка бросила куклу, сгребла орешки с ладони, затолкала их в рот и проглотила, почти не жуя, как самые голодные из Волчат. Олеся со строгим видом потрепала сестрицу по пышным каштановым волосам. Ритка здорова и хорошо подрастает. Тонкая белая нить на её детском запястье напоминала Олесе, что и её ждёт такая же поганая участь. С самого их рождения старая ведунья Девятитрава повязывала им на руки красные нити вест и наставляла расти сильными и красивыми для навьего рода. Но, когда Олесе исполнилось семь, отец сговорился с Виичами против Старшей Волчицы и предал их племя, но не рассчитал и погиб при мятеже. Семью Олеси ждал позор, не за многим и голодная смерть. Старшая Волчица заступилась за них, но теперь Олеся и Рита – охотницы. Красные нити им срезали, а белые затянули: нет горше судьбы для навьей Волчицы, чем встать на мужскую стезю.

– Покажи куклу, – велела Олеся. Ритка бросила облизывать липкие пальцы, схватила свою растрёпу и спрятала за спиной. Матери до её замарашки и дела не было, а вот Олеся приметила: больно кукла увесистая для тряпья. Значит Ритка в ней что-то спрятала.

– Нет! – замотала малышка нечёсаной головой. – Маля моя! Коли надо тебе, так сама себе сделай!

Олеся тяжко вздохнула, сестра совершенно забыла оседлый язык и некому было её научить. Старый скиталец скончался, его сын давно ушёл. У Олеси не оставалось времени заниматься с Ритой, хотя она пыталась возиться с ней, когда возвращалась из стаи. Но все вложенные в голову сестры знания на следующий же день вылетали в шумных играх и пустой беготне. Олеся потянулась в угол лёжки и отрыла под шкурами и тряпьём последний подарок, оставшийся после уроков скитальца.

Углы книги загнулись, корешок оборвался, на обложке остались отпечатки мелких Риткиных зубов. Присев поближе к сестре, Олеся раскрыла книгу на своей любимой странице. Она повела пальцем по поблёкшим строчкам и начала громко и чётко читать.

«Я узнал, что у меняЕсть огромная семьяИ тропинка и лесокВ поле каждый колосок…»

– Азмь оведал, ще у мене, есмь веляя се́мья, – начала переиначивать Ритка, но Олеся одёрнула её за руку и потребовала повторить правильно. Пока сестрица не повторила, как надо, дальше она не читала.

Речка, небо голубое —Это всё мое родное

– Речка, небо голубо… Речка, небо голубо… е. Энто… Это всё мово… Это всё моё, родно… е.

Это Родина моя,Всех люблю на свете я!

– Всех в любе на раде азмь! – протараторила Ритака так быстро, чтобы сестра не услышала, где она сжульничала. Но Олесю было не провести, особенно на той строчке, которую она ценила больше всего.

– Всех люблю на свете я! – повторила она, разделяя каждое слово. В стихах скрывались тёплые воспоминания, когда жизнь была легче, когда ещё оставалось место для чтения перед светильником и разговорам со старым скитальцем. Старик не только учил её читать и считать, но и многое рассказывал ей о жизни до Обледенения. Теперь даже не верилось, что раньше люди могли жить в домах, высотой до небес, быстро ездили на машинах, летали на кораблях, ходили по океану, и что стояла жара по три месяца – всё это звучало как сказка. Иногда Олеся пересказывала веды скитальца своей младшей сестрёнке. Но для Ритки они казались всего лишь красивыми байками. Ничего из историй скитальца она своими глазами не видела и своими ушами не слышала и не могла укусить.

Корабли давно не летали по небу и не ходили по океанам.

Пока Ритка разглядывала картинки, Олеся незаметно нащупала её куклу. В Мальке и правда лежало что-то увесистое, скорее всего из металла, и… острое. Но лучше прощупать она не смогла, мать вернулась в нору. С покрасневшим от спешки лицом, она схватила куртку и велела Олесе идти за собой.

– А у меня худая куртка, вся в дырах, срамна́! Почто я за Олеськой донашиваю? – закапризничала Ритка. Мать шикнула на неё и накинула куртку на голые плечи Олеси. Они вышли из норы и быстрым шагом прошли по жилой межени к нижним тоннелям, и лишь тут Олеся вспомнила, что забыла завязать горловину мешка. Вот Ритка поживится, пока старшие не вернулись! Но вскоре мысли о еде выскочили у неё из головы. Вместе с матерью они спустились на глубину логова. Олеся заподозрила, что мать ведёт её нарочно к ведунье, чтобы просить не отправлять свою дочь на север. Но, не доходя до ведуньего логова, мать свернула в пустынный тоннель. Свет здесь горел в единственной норе. Когда Олеся зашла внутрь, она увидела трёх старух, трёх старших вест.

В молодости каждая из них подарила роду немало детей и именно к этим старухам прислушивались, когда племени требовался важный совет. Сама Ведунья звала их и расспрашивала, что думают жёны охотников, как с детьми на меженях, как ведут хозяйство чернушки, и, расспросив обо всём, почтительно отпускала. Непонятно, почему мать пришла именно к этим трём старым вестам и, главное, зачем привела к ним Олесю?

Нора была нежилой, костёр разожгли здесь только по случаю. На дощатом полу лежали упругая подушка и шкура. Мать, ничего не объясняя, скорее начала раздевать Олесю.

– На кой энто? – забеспокоилась та, нарочно спросив по-подземному, чтобы и весты услышали, но старухи обсуждали между собой какое-то дело. Олеся заволновалась и вспомнила, что мать иногда говорила о них, как о самых честных и справедливых женщинах в племени.