– Хранилище подожгли, потому Орда и оставила город. Им больше нечем стало топить, – напомнил отец. – Но даже если после Серого Повелителя у аэродрома что-то осталось, то за столько Зим топливо могли легко взять и другие.

– Нет, не могли. Все эти годы перевалы были закрыты снегами, проходимыми они становятся только теперь. И если бы так много топлива залило Край, мы бы узнали откуда оно и догадались, что на аэродроме до нас кто-нибудь побывал. Но, если этим же летом мы первые не поедем за Пояс, то вместо нас к аэродрому обязательно доберётся кто-то другой, – Женя огляделась в поисках поддержки, чины слушали её с недоверием и молчали. – Я нашла кое-что в прошлой поездке – шлем с видеозаписями, и теперь знаю, что Финисты взлетали с аэродрома, когда Орда уже билась на Перевале, значит в хранилище горючее ещё оставалось. Нам нужно гораздо меньше, чем Финистам. Если Города полностью вымерзли и люди ушли с востока вслед за Повелителем, то некому было его украсть. Если топливо ещё там, то это может решить не одну судьбу христиан, это изменит судьбу всего Края.

– Путь слишком далёкий, – покачал головой отец. – И история слишком давняя. К тому же времена теперь неспокойные, каждый человек и машина в Обители наперечёт. Ради такой неважной надежды мы не отправим конвой.

– А что ещё кроме надежды у нас остаётся? – на лбу Жени выступила испарина. Егор с тревогой к ней пригляделся, она продолжала. – Мы потратили двадцать Зим, чтобы единоверцев сплотить под властью Обители, мы проповедовали и собирали общины, как рассыпанные бусины на единую нитку. И эта нить вновь оборвётся, даже если не будет войны, но закончится топливо и караванов не выйдет. Если нагрянут тяжёлые холода, то у нас не останется новогептила, чтобы выстоял даже сам Монастырь. Отче, Времена близятся и без топлива нам не выжить ни против всебожцев, ни против Нави. Если же вернётся Мор…

– Вот уж дудки, лето теплеет… с-сых, и Мор никогда не вернётся! Хоть за это мы можем Господа благодарить, – влез в разговор эконом и другие чины согласно с ним закивали. Женя смотрела на отца, выискивая в его заросшем чёрной бородой лице настоящий ответ. Он опёрся о стол и хмуро наклонил голову. Настоятель глядел на фанерные домики, казалось лишь рукой прикоснись, и они вмиг рассыплются. Чины спорили, говорили, что смогут найти горючее в других землях, хоть бы дрова или уголь. Взгляд Настоятеля задержался на маленьком крестике, недавно поднятом на маковку храма.

– Сколько понадобится времени, чтобы доехать в конвое до аэродрома и вернуться назад?

Спорящие чины замолчали. Эконом громко фыркнул и засопел.

– Может быть недели две, – ответила Женя.

– Ну да, как же… – с тяжёлым вздохом проворчал Егор.

– Собор окончен. Дальше буду говорить лишь с казначеем и дочерью. Остальным раздам поручения позже. Идите с миром, храни вас Господь.

Чины ответили ему теми же добрыми пожеланиями, неторопливо поднялись и степенно направились из покоев. Дольше всех с отцом оставался Василий. Он провожал взглядом каждого выходящего, затем посмотрел на отца, точно ли ему не следовало оставаться, и лишь после этого вышел и прикрыл за собой двери.

Как только они остались одни, отец обратился к Егору и Жене.

– Есть хорошие новости из караванов?

Женя вытащила из планшета письмо священника Никона из Вороньей Горы и передала отцу. Следом ответил Егор.

– Кочевники начали заходить в Междуречье. По их рассказам магометане вытеснили их с привычного выпаса из южных степей. Охотники в общинах жалуются, что этой весной стало гораздо меньше добычи. Зверей нет, ловчие места оставлены, приходится уходить глубже в лес, некоторые по незнанию или нарочно с голодухи у кочевников оленей стреляют. Волокиты с этим только прибавилось.

– Растения и звери странно себя ведут, – продолжила Женя. – Многие ещё не очнулись от спячки. Ночью опять примораживает. В тех местах, где горел новогептил, всходят рыжие ядовитые травы. Иные звери и птицы мрут, другие в опасные стаи сбиваются. В этом году весенние бури намного сильнее и болезней в общинах прибавилось. И всё это только малая часть. Никто не спохватится: не сезон, не урожай, время дурное, но, если это знамения от Господа, то Времена близятся и Мор скоро.

Отец вернулся к разостланной на столе карте, убрал с неё лишнее и осмотрел области на востоке.

– Так сколько отнимет дорога, если послать конвой к городам?

– Моя карта будет вернее, – Женя поспешила к одному из шкафов, открыла дверцу и вынула длинный рулон пожелтевшей бумаги. Поверх отцовской карты она расстелила свою, составленную по рассказам паломников, оседлых переселенцев и монастырских торговцев. Старых карт в библиотеке хватало, но мало кто мог точно знать, что случилось за семьдесят Зим в глухих пустошах.

Карта Жени была полна пробелов, зато показывала сегодняшний Край, как он есть. Лучше всего она зарисовала восточную часть Междуречья, от Кривды до Пояса. В Поднебесье символами круторогой бычьей головы и стрелы с топором отмечались Таврита и Чудь. Знак рыбицы означал Китеж, колос и серп – Аруч, домик с треугольной крышей – Дом, шахтёрская лебёдка – Крода. Далеко на юге лежала степь, из которой приходили кочевники. Но ни христиане, ни ясаки сами никогда на юг не углублялись. В южных степях жили те, кто почитали Единого Бога, у которого девяносто девять имён.

Север зарос дикими лесами. Лишь несколько настороженных к чужакам и недружелюбных общин отыскалось в них за последние годы. Невегласе жили особняком и привыкли полагаться лишь на себя. В таких деревнях христиане старались проповедовать в первую очередь. Без монастырской помощи северные общины могли быстро погибнуть, так и не узнав, что после Обледенения выжило много других людей. Сколько деревень Невегласе вымерзло до первых приездов монастырских торговцев и проповедников – одному Богу известно.

Карта Женя была сплошь покрыта отметками звериных голов, лучистых звёзд, перечёркнутых или пустых квадратов, столбиков с глазами, капелек воды и острых, как клыки, треугольников. Знаками звериных голов отмечались места, где жители когда-либо видели Лесных Духов – огромных животных, рядом с которыми лес разрастался ещё гуще прежнего, либо же начисто вымирал.

Звёздами Женя отмечала различные чудеса, о которых рассказывали ей в караванах местные жители: подслушанные клады, заветные рощи, целебные родники и прочие сказочные наваждения. Возле каждой звезды стояла циферка, описание к ней Женя заносила в дневник. На страницах её дневника хранились истории о полуптице с женской головой, очаровывавшей путников сонливыми песнями и затем губившей их неожиданной смертью, истории о болотных приведениях и о хозяевах леса, представавших перед людьми то в медвежьих обличиях, то маленькими старичками до пояса. Ещё рассказы о змеиных царях и царицах, дарующих мудрым богатство, и о вечном тепле, что не выстывает даже в самые лютые Зимы, и о чащобах, где еда растёт на деревьях, и о многом-многом другом – невозможном, но таком желанном во времена после Обледенения.

Нельзя в это верить, но знать, во что верят другие – необходимо. К тому же, за сказками порой скрывалась и быль.

С особенной нелюбовью Женя смотрела на столбы с маленькими глазами – языческие капища, найденные пилигримами храма. Многие идолища на капищах – совсем новые и поставленные на христианской земле всего год или два назад. Язычники переправлялись через Кривду не только за металлом рухнувших кораблей, но и навязывали свою многобожную веру общинникам, которых до этого проповедовали священники храма. «Змея не ползёт в дела Волка, а Волк не укусит Змею», – так порой говорили, но по правде Берегиня лукавством и подкупами давно мешала делам христиан и миролюбивые до этого общины ни с того ни с сего порой поднимали оружие на монастырские караваны.

Тогда и Волк огрызался. Как только Волкодавы Василия отправлялись в долгие рейды, до Жени долетали слухи о пожарах и странных нападениях в Поднебесье. Наученные отцом Волкодавы умело выставляли нападения под Навь и уходили на свой берег Кривды никем незамеченные.