Она вытирала слёзы Дашутки сухими морщинистыми руками, в простоте своей не догадываясь, что сама же развеяла сокровенную силу платья.

– Ну, зачем ты всё разбросала? Зачем в платье Женечкино нарядилась? Вот вернётся она и рассердится, что у неё беспорядок и одежда помятая.

– Не вернётся она! Не вернётся! – завыла в голос Дашутка. – Нет её! Ратник раненый не соврал – всех на дороге убили!

– Тише, тише, – обнимала и хлопала её по спине нянечка. – Господь не даст плохому случиться и Женечку защитит. Нет силы такой, чтобы свет Его погасила, а Женя для нас сама будто солнышко! Вот увидишь, всё хорошо выйдет и все вернутся домой, и отец, и Егор, и сестрёнка твоя ненаглядная. Ты только не плачь, Дашенька, сердце-то себе не рви!

Они так и сидели в обнимку, покачиваясь. Тамара всё приговаривала, утешала её, а когда Дашутка чуть-чуть успокоилась, помогла ей умыться и усадила за стол. В кастрюльке она принесла толчёный картофель и немного солёной капусты. Пищи весной хватало не всем, но Тамара старалась готовить для девочек самое вкусное и их любимое. Дарья смотрела мимо еды невидящим взглядом. Няня бережно нарезала хлеб, положила в тарелку кусок и вдруг вспомнила.

– А хочешь я тебе варенья из земляники нашего принесу? У меня есть, в погребе, на твои именины отложено. Так давай откроем его сейчас, немножко побалуем себя, а? Хочешь?

Дарье вовсе ничего не хотелось, она искоса метнула взгляд в тёмный угол.

– Я сейчас! Обернусь мигом, во всём Монастыре такого, наверное, ни у кого больше нет, а я вот сберегла. Ты только обожди меня, Дашенька, я быстро.

Тамара торопливо поцеловала её в голову, накинула тёплую куртку и вышла в сени.

У Дарьи зуб на зуб не попадал. Из тёмного угла возле печи к ней тянулась плешивая тварь с больными глазами. Дашутка смотрела на него боком, не желая верить в него. Она устала искать вещи сестры, ей хотелось, чтобы Зверь наконец-то ушёл! Вот сейчас, через минуту он начнёт таять, как дым и даже следа от него не останется. Вот сейчас… он потянулся к ней носом. Вот сейчас… он открыл щербатую пасть и уронил кровавые нити слюны. Вот сейчас... покрытый коростой нос ткнулся ей в голени и зубы дёрнули за подол платья.

– Уйди! Сгинь от меня, паршивая гадина! Тебя нет! Нет тебя! Тебя нет! – завопила она и швырнула в тварь тарелку с едой. Дарья кричала, махала руками, бросала в угол, что попадётся, а после шатнулась к постели и упала без сил.

Рука ненароком нырнула под подушку и коснулась собачьего меха. Она вздрогнула и вытащила ту самую рукавичку, про которую даже думать забыла. Но стоило прикоснуться к ней, как душу обдало теплом. Дарья так и не вернула Илье пропажу. Наверное, он и не особо тревожится, но вот для неё рукавичка – истинное сокровище.

Дарья встала, вернулась к столу, положила рукавицу и опустилась на табуретку. Подперев подбородок рукой, она нежно гладила шерстяную подбивку, по-прежнему пахнущую хозяином. В рукавичке Илья, наверное, много работал. Когда она закрывала глаза, то ясно видела, как изо дня в день рукавица служит ему, сжимает рубанок или топор, берётся за поленья или за обледенелую дужку ведра, похлопывает по горячему лошадиному боку. Видения казались настолько реальными, что Дарья расслышала само дыхание Ильи. Наедине с рукавичкой она словно бы вживую встретилась с ним.

– Не могу я одна, – пожаловалась рукавичке Дашутка. – Без Женечки меня никто не спасёт и чудище меня одолеет. Сколько было во мне смирения – всё терпела, молилась, на коленях спасенья ждала, а теперь невтерпёж. Измучила меня погань ходячая, не хочу одна с ней бороться. Ты мне нужен, Илюшенька, чтобы нежно касаться друг друга, чтобы добрыми словами и мыслями зло отгонять.

Как легкий шепоток из воспоминаний к Дарье вернулась мысль об украденной из лазарета бутылке вина. Пока Тамара не вернулась, она торопливо вынула бутылку из-под кровати и поставила её на стол. Хлебный нож пригодился, чтобы срезать сургуч и вилкой вытащить пробку. Сладковатый и терпкий запах разнёсся по всему дому, рассудок Дашутки заполнили голоса и видения. Нож подрагивал в крепко сжатой руке, она вслух размышляла.

– Что же, если крови у меня не случилось, так придётся ради любви потерпеть.

Она закатала рукав, приставила нож к плечу, но лишь только лезвие коснулось кожи, как нестерпимо сильная боль заставила его отнять.

– Господи, что же я делаю? – пробормотала она.

«Режь!»

Дарья вздрогнула и прислушалась.

«Режь!» – повторил грудной лай.

Острая кромка медленно погрузилась в плоть и надрезала, из раны сбежала тоненькая струйка крови. Дашутка затряслась от страха и боли.

– Достаточно, хватит! – пролепетала она. Но рука с ножом онемела и не слушалась, будто чужая.

«Режь! Ещё глубже! Сильнее!»

Дашутка разрезала плечо снова.

«Режь! Режь! Режь!»

Она вскрикнула, окровавленный нож вывалился из руки. На правом плече сильно кровоточили три глубокие раны.

– Хватит! Пожалуйста, пощади меня! – то ли приказывала, то ли умоляла она, и чужой рык исчез. Не сразу, но всё-таки Дарья нашла в себе силы подняться, сцедила кровь в бутылочное горлышко с правильным заговором и крепко закупорила пробку. Комната перед глазами пошатывалась, от порезов по всему телу толчками разносилась острая боль, рукав платья вымок от крови. Она с трудом натянула пальто, сгребла со стола рукавичку, спрятала бутылку с вином поглубже в карман и, даже не покрыв головы, вышла из дома. Тамара задерживалась, но Дарья и не собиралась её ждать.

Улицы слободы качались, как люлька. Обеспокоенные лица прохожих, вопросы. Дарья слышала, как она отвечала, пусть и со стороны и невнятно. Вот корпуса мастерских из белого кирпича. Ватага парней тащит к воротам зелёные ящики. Рабочие знают, где отыскать Илью. Дарья вошла в мастерские, но не почувствовала его запаха из-за грома станков и вони селитры. По пути через цех её остановил старый мастер и сразу подошёл ратник. Сначала её хотели выгнать из цеха, где собирали однозарядные винтовки и штамповали патроны, основной товар Монастыря, но она упросила их и ей наконец указали: Илья в дальней комнате, вдали от гремящих станков, верстаков и плавилен занимается каким-то «особенным поручением». Клеёнчатую дверь с табличкой «Тонкое ремесло» она толкнула и попала в пропахшую масляными красками, лаком и стружкой коморку. Но здесь его запах и взгляд, его светлые кудри. При виде Ильи она замерла возле порога.

– Дарья? – оторвался он от работы, явно не ожидая её увидеть. Звук его голоса разрушил остатки её уверенности. Всё, что Дарья придумала по пути сюда и собиралась сказать, попросту вылетело из головы.

– Ты что хотела? – Илья недовольно схватил со стула кусок тёмной плёнки, торопливо накрыл что-то на слесарном столе, при этом упала банка и тёмно-серое пятно клея растеклось по стружкам и полу, под плёнкой что-то с неприятным хрустом сломалось. Илья выбранился и рассержено глянул на Дашутку. – Ну, чего тебя принесло?

Она вздрогнула и заметалась глазами по хламу, словно желая найти в стопках фанеры, недокрашенных наличниках и банках с кистями причину своего появления. Наконец, она вспомнила про ту самую вещь, которую до сих пор сжимала в руке.

– Ты рук… рукавичку потерял, – с запинкой протянула она свою драгоценность. Илья взял, оглядел её и нахмурился.

– А? Ну так да! Мне мать новую сшила. Эту ты нашла где? Ну, спаси тебя Бог.

Илья легко сунул рукавичку в карман, всем видом показывая: дело кончено и не мешало бы ей уйти. Но Дашутка не желала возвращаться в родное тепло, где её поджидал ужас, и тупо уставилась на Илью, который столь беззаботно взял и отнял её единственное спасание. По щекам Дарьи хлынули слёзы.

– Да ты чего? Ну ладно тебе, что же ты в самом деле! – опомнился Илья, осторожно взял её за руку и посадил на стул рядом со столом. Она всхлипывала и мотала головой, но как же сказать, что без него ей жизни нет? Как сознаться, что только он ей теперь и свет, и защита? Илья участливо держал её за руку и как мог старался утешить. Неужто сам догадался, как он дорог ей?