– А ты знаешь больше, чем положено простой крестианке, – получше пригляделся к ней Воисвет. Женя смекнула, что заболталась, и сделала вид, будто ей интересно, что происходит у ящиков с «серебром», которые как раз заколачивали. Воисвет не стал расспрашивать дальше, только поглаживал королька, сидевшего у него на плече.

– Мир, будто древо надломленное – само со временем лечится. Долгие Зимы скоро уйдут, Тёплое Лето почти что вернулось, а добытый металл пригодится для сегодняшних дел.

– Для денег? – Женя презрительно поглядела на Воисвета. Дружинники обдирали обшивку, крушили внутренности корабля, разрезали рёбра жёсткости, и всё ради серебристого сплава, который не встречался больше нигде и добывать его с каждым годом становилось труднее.

– Ясаки охотятся за серебром, до последней гайки вычищают всё Поднебесье. Теперь вы и на нашей земле, – прямо сказала она. – Зачем Пераскее столько денег? Зачем она так жадно ищет обломки?

– Кто знает… – пожал плечами Воисвет. – У Ксении великая судьба, она дальновидна и подобна птице Богов Гамаюн. С ней мы стали верить честнее, обрели надежду и поступаем по Совести.

Женя привыкла слышать о владычице Китежа, которую в Монастыре называли не иначе как Змеёй, совершенно другое.

– И какая она, Берегиня? – осторожно спросила она.

– Очень красивая! – выдохнул Воисвет, но помедлил, будто бы не мог подобрать верных слов, чтобы явственнее описать Китежскую чаровницу. – Глаза зелёные, пронзительные, а кожа белая-белая, как платок, которым она чело укрывает, на голове венец серебряный носит, и волосы – чёрные-чёрные, будто сама плодородная земля Аруча, стан тонкий, роста не очень великого, но и не маленького; в глаза всегда тебе смотрит и… улыбается, – сказал он и сам улыбнулся, немного смутившись. – Говорит с тобой ласково, голос весенним ручьём звенит, слух ласкает, душу греет как солнышко. Сам я не видел, но говорят, когда сердится, хочется на изнанку перед ней вывернуться. Берегиня лишь брови нахмурит, а ты уже думаешь, как бы под землю скорей провалиться, недовольное слово скажет – вовсе хочется умереть, только бы её не расстраивать. Зовём её не иначе как «Матушкой» – вот какая она, Ксения, наша владычица.

– Да разве бывают такие люди? – усомнилась Женя, будто ей только что рассказали про королевну из сказки. – И зачем вашей «богине» тогда человечий металл?

Не успел Воисвет ответить, как Женю схватил за плечо дружинник в тяжёлой броне и потащили за собой.

– Много треплешься, волхв! – бросил он на ходу. Воисвет поспешил за ними. Конвоир тащил Женю к внедорожнику среди ящиков. Багажное отделение машины стояло раскрытым, на краю кузова сидел широкоплечий дружинник. На вид ему было под сорок, голова гладко выбрита, надбровные дуги нависли над пронзительными глазами, чешуйчатый панцирь усилен круглым зерцалом, рукава армейской куртки закатаны, под ними бугрились крепкие мускулы.

При виде конвоира и Жени бритоголовый дружинник заговорил глубоким баритоном.

– Гляди ж ты, привёл! Сразу надо было правильных людей посылать, а не доверять девку волхву.

Женю поставили возле ящиков, конвоир остался у неё за спиной. Дружинник на внедорожнике мрачно её оглядел.

– Имя? – спросил он со свинцовой тяжестью в голосе.

– А ваше как?

– Это Берислав – Китежский воевода, он главный в конвое, – поспешил ответить вместо него Воисвет. Берислав даже не посмотрел на волхва.

– Тебе за пленницей поручили следить, в чувство её привести, а ты едва её не упустил, теперь же и вовсе на руках носишь. Волхвы с каждой травиной сдружиться готовы, чужакам о нашей жизни рассказывают, а ведь она крестианка, – указал Берислав подбородком на Женю. – Таким доверия нет.

Берислав тяжело помолчал и повторил свой вопрос, сопровождая его хлопком по ящикам в кузове, отчего металл в них звякнул.

– Имя?

– Тамара, – соврала Женя.

– Откуда?

– Из Монастыря.

– Не-ет… – уголки губ Берислава поползли вверх, на щеках появились глубокие складки, – ваш караван ехал по дороге с севера на юго-восток, значит вы в Монастырь возвращались. Откуда ехали? Что делали за стенами Обители?

– Я проповедую в здешних общинах, запасами помогаю единоверцам, больных отвожу в лазарет, – ответила Женя, не дрогнув. Берислав чуть приподнялся, словно хотел заглянуть ей за плечо и громко спросил конвоира.

– Хотимир, сколько мы в прошлое лето у себя чернорясых пророков поймали?

– Семерых, – доложил тот. – Поучили их уму разуму, чтобы больше к нам не совались, да и выкинули обратно за Кривду.

– А сколько из них было женщин?

– Ни одной.

– Во-от… – покачал указательным пальцем Берислав и опустился обратно на кузов. – В дорогу, да по дальним общинам, женщин не отправляют.

– Вы меня не в Поднебесье схватили, а на нашей крещённой земле, – напомнила Женя. – Граница по договору с Ваном давно определена, но снова ясаками нарушена. Вы скайрены ищите за рекой, не на своём берегу, значит грабите нас.

Берислав пропустил её обвинения мимом ушей.

– Кто землю свою стережёт плохо, за каменными стенами сидит и чужаков вокруг терпит, тот пусть не жалуется. Коли труслив, как червяк, так не кричи, что тебя топчут, – ответил он. – Но только вот не похожа ты ни на торговца, ни на крестианскую проповедницу. А ну-ка, скажи что-нибудь по-вашему, по крестиански? Есть при тебе слова богомольные?

Женя поглядела на ящики, полные серебристого металла, внимание её обратилось на кусок обшивки, в котором зияла цепочка отверстий, и едва ли они появились от инструментов.

– Ну? Что нам проповедница скажет?

– Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того, – быстро проговорила Женя. – Имейте нрав несребролюбивый, довольствуйтесь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя. Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш придёт.

– Что же Он к тебе не пришёл, когда тебя Навь зажимала? – прищурился воевода. По лицам дружинников проскользнули улыбки.

– Отчего ж «не пришёл»? Вот он вас и послал, чтобы вы меня защитили, – не смутилась Женя ни капли. Дружинники вокруг засмеялись, один Берислав оставался серьёзен. Он вытащил из-за ящиков белый шлем с серыми крыльями, подбросил его в руках, резко встал и нахлобучил его на голову Жени. Язычники так и грянули хохотом.

– Гляди ж ты, солдатка! – заливались одни. – Эк навоевала супротив Навьего рода, со спущенными-то штанами! За ружейный-то ствол подержаться хоть дали?

– Да куды там! К ней сразу в блиндаж полезли!

Женя молчала в кругу дружинников. Берислав сверлил её взглядом придирчивых глазок, на лице у него не мелькнуло ни тени веселья.

– Твоя вещица?

Она не ответила.

– Не юли, не криви, говори только правду. Откуда ехали?

– Своих единоверцев я не продаю, и кто где живёт не открою, – сказала она, и смех вокруг поутих. – Вы и так людей запугали донельзя, всё рыскаете, ищите и допрашиваете. Караваны ясаков знают, как шайку грабителей. Но берегитесь, если христианский заступник не вытерпит, он призовёт вас к ответу на крещёной земле.

– Про Волка мы наслышаны, – спокойно ответил Берислав, тогда и последние смешки смолкли. – Но не надо пугать. Ратники крестианские ни разу нам не помешали. Волк не хочет войны, потому что с Берегиней Китеж намного сильнее Монастыря. А может быть постарел ваш защитник и зубы сточились?

Он подался вперёд и внимательно вгляделся в Женю. Рабочая суета зазвенела вокруг с прежним усердием. Ясаки собирали металл, заколачивали и грузили ящики в броненосцы. Весь остов рухнувшего корабля разобрали всего лишь за одно утро, теперь же спешили уехать за Кривду.

Берислав сел обратно на кузов.

– Что расскажешь мне об отце, Женя?

Сердце ёкнуло. Дружинники возле ящиков оторвались от работы и с любопытством уставились на неё. Воисвет сильно нахмурился.

– Настоятельских дочерей мы знаем отлично, – продолжал Берислав. – Десять ратников для охраны не всякой дадут «проповеднице». Навь не дура, тоже знала на кого нападать, но добычу мы у них отобрали. Вот я и думаю...