Пока сказ звучал, старик рядом тревожно оглядывался на оленей, словно ожидая чего-то дурного из грязно-белой степи. Ему не нравилась история скитальца и особенно то, что он вспомнил её на стоянке. Старик часто фыркал и шевелил беззубым ртом. Когда скиталец умолк, старик, наконец-то, спокойно выдохнул.

– Эту историю я услышал от тех, кто людьми себя не считают, – промолвил скиталец. – Волк для них – это вовсе не прозвище и не тотемный зверь для поклонения. Он – суть их духа. Со своим духом можно бороться, но окончательно его победить – никогда. Две части души либо уживаются вместе, либо грызутся между собой. Иногда берёт верх человеческая душа, иногда Зверь владеет поступками. Но одному от другого не избавится до самой смерти.

Взгляд скитальца потускнел, он погрузился в себя. Кажется, он вспомнил о чём-то очень далёком, может быть перенёсся в тяжёлые дни холодов, когда лето исчислялось всего парой месяцев.

В эту минуту Женя смогла хорошо его разглядеть. Она заметила три заросших бородой шрама на левой щеке. И у её отца были похоже. Должно быть, удивление слишком ярко отразилось на её лице, и скиталец очнулся.

– Хотите спросить меня о чём-то ещё? – заторопилась она, решив, что скиталец собирается уходить.

– Да, перед тем как расстанемся, расскажи мне о своей младшей сестре. Между родными всякое может случиться, порой близкие люди рвут всякие связи. Но сколько бы стен не воздвиглось между родными, семья ближе, чем кажется. Расскажи мне про сестру, она ведь дни считает всякий раз до твоего возвращения.

– Боюсь за неё, – честно призналась Женя. Она почти уверилась, что перед ней не случайный встречный. – Здоровьем слаба, ласки ищет, ко всякому теплу тянется, последняя среди подружек во всей христианской общине. В лазарете больным помогает, о немощных молится. Иногда приходит домой такая счастливая, прямо сияет! Но отчего – не сознаётся. Раньше доверяла мне тайны, теперь больше молчит. Отдалились мы с ней из-за разъездов.

– Сестру не оставляй, – скиталец наклонился, словно желая ближе заглянуть в глаза Жени. С головы у него сполз капюшон. Она смотрела на сильно потёртого жизнью бродягу и её охватило неприятно чувство, словно доверилась не тому. – Вполне может статься, что сама попросишь у младшей сестры совета.

– У Дашутки? – невольно улыбнулась Женя, но немедленно спохватилась. Имени сестры называть она не хотела. Бродяга выпытал слишком много и теперь казался ей простым шарлатаном.

Скиталец словно не слышал её и шевелил проволокой головёшки в костре.

– У меня остался последний сказ для тебя. Платой за него станет последний вопрос о тебе.

– Недостаточно ли я вам ещё рассказала? – Женя злилась, в первую очередь на себя. Надо же было представить, что посреди голой степи ей встретился давным-давно потерянный родственник! Нет, такого не может быть. Мало ли шрамов на лицах оставили Долгие Зимы?

– Когда бога весны убьют, Великая Зима продлится три года, – продолжил скиталец. – В первую Зиму – Зиму Ветров, обрушатся ураганы, снег полетит со всех четырёх сторон света и негде будет укрыться от холода. Солнце и лунный свет померкнут за пеленой вьюги. Не будет оттепели, не придёт лето, не вызреют урожаи, погибнут все звери. Тот день, когда Зима завершится, станет первым днём новой Зимы. Вторую Зиму прозовут Временем Мечей. Кто выжили в холодах первого страшного года, возьмутся за оружие и начнут убивать, грабить, разорять за кусок пищи. Рухнут союзы, нарушатся клятвы, в одной семье брат поднимет руку на брата, а сын на отца. Низвергнется честь – ни жён, ни сестёр, ни матерей не пожалеют, чтобы выжить самим. И людей от железа погибнет в сотни крат больше, чем от самих холодов. Но как только кончится вторая Зима – третья нагрянет. Ведьма в Железном Лесу вскормит непогребёнными трупами Великого Волка. Ужасным чудовищем вырастет зверь, и дрогнут боги перед видом стекающей из его пасти крови: таким будет знак, что последняя битва настала. И Волк явится среди других жестоких чудовищ на корабле из ногтей мертвецов. И в решающий час он подпрыгнет, заслонит собой солнце и проглотит его – это и станет концом мироздания, концом третьей Зимы, Зимы Волка.

– Какая жуткая легенда, – поражённо сказала Женя. Со стороны конвоя загалдели дети: монастырский караван собирался в дорогу, и ратники снимали малышню с машин. Женя оглянулась, Данила махал ей рукой: «Заканчивай, едем!», она заторопилась.

– Легенда похожа на историю самого Края после Обледенения. Наверное, вы придумали её сами или услышали где?

– Извини, со стихами у меня плохо – большой недостаток в работе скитальца, – негромко засмеялся бродяга, откашлялся и наизусть прочитал:

Будет он грызтьтрупы людей,кровью зальётжилище богов;солнце померкнетв летнюю пору,бури взъярятся –довольно ль вам этого?

Братья начнутбиться друг с другом,родичи близкиев распрях погибнут;тягостно в мире,великий блуд,век мечей и секир,треснут щиты,век бурь и волковдо гибели мира;щадить человекчеловека не станет

– Это пророчество – да, но не моё, – закончил скиталец. – Много легенд дошло к нам из прежних времён, хотя много веков никто их не вспоминал. Зато сейчас верят. А ты веришь в сказы? Нашла ли ты правду в них, какую искала? – вот мой последний вопрос.

Женя закрыла тетрадь и спрятала её в планшет.

– Да, в ваших историях есть одна общая правда: все они – ересь.

Скиталец выдержал её пристальный взгляд.

– Ты очень похожа на… – одними губами сказал он. Женя не переспросила, поднялась с ящика и закинула рюкзак на плечо.

– Спасибо за сказы. Я запомню нашу встречу. Кто знает, доведётся ли…

Она осеклась. Что сказать? Если бродяга перед ней именно тот, о ком она думает, то никаких слов не хватит. Он молчит про себя, хотя узнал о Жене так много. Если это всё-таки он, то Господь не зря свёл их дороги, и Женя взглянула на деда в последний раз. Она и правда запомнит его, и его голос, и рассказанные истории.

По грязному снегу она заторопилась к сотнику. Данила держал в руке стопку книг, крест-накрест перетянутую бечёвками. Кочевники впопыхах заворачивали не купленные товары в брезент. Лишь только Женя приблизилась, Данила пожаловался.

– Мусор один, ни чё путного не наменяли, окромя оленьего мяса. Книжки я взял.

Охранник неодобрительно покосился на костерок, у которого остались сидеть старик и бродяга. Женя взяла книги и прочитала названия по корешкам.

– Распутные надо выкинуть, иначе Дашутка до них доберётся. Не́чего ей про выдуманную любовь читать.

– А ты, значит, не любишь про любовь читать? – передразнил её сотник. Женя строго нахмурилась, но Данила мигом сгрёб её со смехом в охапку. – Эх ты, девонька! О чём ты только с этим рваньём так долго болтала? Не уж то по дому не соскучилась? Столько здесь простояли, ещё к Вороньей Горе надо ехать!

– Пусти, Данила, задушишь! Лапищи у тебя! – пробурчала Женя в объятиях.

– Ну ладно, хорош! – посмеиваясь, отпустил он. – Отец твой наказывал пораньше вернуться, а мы у кочевников мнёмся. Терпение настоятельское – не резиновое. Мигом в машину! Да не хватайся ты за книжки, сам положу.

За стоянкой раздались резкие выкрики погонщиков, оленьи стада медленно собирались в дорогу, пока светит солнце.

Солнце.

Женя подняла взгляд на тускло светивший над головой мутный блик. Дымчатый полог отнял тепло у людей и рассеял солнечный свет. Хмарь – это и есть та самая пелена из сказаний, пусть страшные Зимы давно позади. А волки… что ж, были и волки – на двух ногах ходят. Пророчество о ведьме из Железного Леса как будто сбылось, но мир не погиб, наоборот, возрождался.

– Сестёнка! Той! Той, сестёнка! – окликнули Женю дети. От яранги к ней бежали две девочки: первая чуть постарше, вторая совсем ещё маленькая. Обе с чёрными, как смоль, косичками, смуглой кожей и в одежде из оленьих шкур. Девочка постарше несла жестяную банку, где звякали разные побрякушки: цепочки, бусы, браслеты и кольца с кулонами. Видимо, родители послали их обменять что-нибудь, но так, чтобы девочки не помешали старику у костра.