– Мати, не снуждай меня к ним! Не хочу я! – заливалась слезами чернушка и тянула ладони к хозяйке.

– Ступай, чадо, в надземь! – указывала ей в слезах веста. – Олесю сыщи! Коль увидитесь снова, коль буде живы, тако ей прореки, ще нет вины на ней за сестру, пущай собя не корит! Средь надземников, чадо, живи, на воле, або сама человек! Там и свет тобе, там и срок тобе, там и Счастье! Будь радостна, Снежка, да помяни меня, помяни нас всех!

Но мало кто из вест так сердечно прощался с рабынями. У закаморы поднялся такой гам, что Сергей перестал слышать взрывы снаружи. Волкодавы с узницами начали подниматься, шквал выстрелов и резкие хлопки гранат стали слышны даже для человечьего уха. Плачущие рабыни притихли, бледные руки цеплялись за дощатые стены тоннелей, они почти не видели в темноте и старались идти за светом от фонарей.

Возле выхода засели отстреливающиеся бойцы Волкодавов. Снаружи разыгралась настоящая свинцовая буря. Волкодавы выставляли автоматы из-за укрытия и, не жалея патронов, отстреливались в ответ. Если бы не приказ Настоятеля, они давно бы бросили логово и отошли к крейсерам. Один из них оглянулся и попытался перекричать грохот боя.

– Нельзя наружу, сразу положат! Из леса с северной стороны накрывают, не видно их!

Пленницы щурились на свету и жались друг к другу, закрывая лица руками. Сергей начал протискиваться мимо, его накрыл запах сладкого страха – запах пота и дрожащих человеческих тел – всё это след, по которому Навь обычно выслеживает добычу. В Сергее тоже зашевелилось чудовище, посоветовало выгнать чернушек, отвлечь врагов и самим уходить. Сергей задавил в себе подлый расчёт и яростно зарычал на сотника возле выхода.

– Где твои сапёры?!

– Ещё не вернулись, владыка!

Он сорвал с его с разгрузки гранату, выдернул чеку и метнул за порог. На месте падения задымилось густое серое облако.

– Дымовые! – рявкнул он. Волкодавы с дымовыми гранатами повторили бросок, и перед логовом расстелилась непроглядная даже для Навьего зрения пелена. Потеряв цель, враги усилили огонь ещё пуще. Сергей выждал, когда они начнут экономить боеприпасы и перейдут на одиночные выстрелы.

– Пошли! Пошли! – вытолкнул он первого ратника. Следом побежали и остальные. Сергей поручил каждому вывести одну или двух чернушек. Пленница в янтарных серёжках растопырила руки и ноги, не желая выходить из подземья. Сергей сгрёб её, как худого котёнка, и выскочил самым последним. Он бежал в дыму, что есть духу за спинами Волкодавов. Нападавшие сообразили, что добыча уходит, и открыли огонь с нарастающей силой. Дым над поляной перед норой поредел. Тела Волкодавов в пятнистых куртках лежали вповалку с убитыми двоедушцами. Христианское оружие валялось вместе с расписанными рунами автоматами. Чернушки запинались об трупы убитых и падали, ратники вдёргивали их и снова гнали вперёд.

Воздух пронзили жужжащие пули. Два Волкодава упали на землю – не спасла даже защита. Несколько пуль угодило в бежавшую рядом чернушку, порвало истёртое рубище и отшвырнуло с дороги. Впереди показалась пленная Навь. Волкодавы выпустили длинную очередь, и связанные пленники повалились, но всех добить они не смогли. Сергей увидел охотницу, кто корчилась и выбиралась из-под накрывших трупов. Она дико таращилась на него или на ту чернушку, которую он тащил.

– Где мати моя, Снежка?! Где мати?! Снежка! – заорала она во весь голос.

Перепуганная насмерть чернушка заткнула уши.

– Тварь! Отринула, людям доверилася! Стерва, пусть у тя ноги сгниют, пусть одна доля собачья да скверна на плоть, змеюка ты подколодная! – провыла Волчица ей в спину…

…Олеся до треска натянула ремни, но путы только сильнее впились в руки и ноги. Как бы она не старалась – всё тщетно. Дым от гранат понемногу развеивался. Но кто же всё-таки осмелился пойти против воли ведуньи и Сивера? Неужто нашлись в племени честные Волки в отличие от Навьей Стражи? Если бы не их подлость, то Чертог был бы жив!

Олеся уткнулась лицом в кровавую землю и вложила всю ярость, всю свою злость в один дикий вопль. Весь путь красной нити, вся её молодость и усилия – всё попрано у неё на глазах! Стая Чертога – мальчишки, чих отцов, как и её отца тоже, обвинили в предательстве, все как один погибли за род, брошенные своими. Щенки спят на весенней земле в покрытых копотью травах. Спите, чистые сердцем, не предавшие и не отступившиеся, кто сражались по велению духа, под присмотром Богов. Спите, Волчата, теперь вы – настоящие Волки.

– У нас больше нет чести… нет чести, – шептала Олеся. Никто не окликал вожака и не звал на помощь. Брошенные дети крамолы сполна вкусили горечь отцовских грехов.

Сквозь шум дыхания Олеся услышала металлический звон. Она с трудом оторвала от земли набрякшую голову, через клочья серого дыма на неё шли закованные в броню великаны со спаренными пулемётами. Каждый из них – гораздо выше любого охотника Нави, или это только казалось из-за доспехов с щетиной гранёных гвоздей?

– Чужеяды… – шёпотом обронила Олеся, не в силах отвести взгляд от гигантов. Один направился к ней. Тяжесть шагов приминала окровавленную траву, спаренные пулемёты он закинул на плечо, будто пику. Тёмная прорезь шлема безмолвно уставилась на Олесю. Испугавшись, она начала отползать от него, загребая связанными ногами. Великан вытащил из-под наруча нож, величиной с целое предплечье Олеси. Она жадно глотала воздух, старалась скрыться, но великан настиг её всего за пару шагов, пинком перевернул и поставил на плечо тяжёлую ногу.

– Одна в живе, – пробасил он и расстегнул ремни шлема под подбородком. По чёрному мазутному ветру рассыпались его длинные седые волосы. Затянутые белёсой катарактой глаза огляделись. Великан глубоко вдохнул, словно пробуя смрад над побоищем.

– Значит, тако твоё Единение, Бела Шкура?

Он нагнулся, грубо перевернул её на живот и рассёк путы. Олеся немедля вскочила, но зрение затуманилось-замутилось, земля покачнулась, и она едва сподобилась устоять на ногах. Слепой великан отвернулся, он смотрел невидящими глазами в ту сторону, куда убежали христианские Волкодавы. Всего двадцать железных гигантов отбросили от норы самых лучших Монастырских бойцов. Со стороны северной чащи подходили всё новые и новые бронированные исполины. Олеся с опаской, но поскорее их обошла, торопясь добраться до логова и вывести мать на поверхность.

Внезапно земля задышала и вспучилась. Полыхнул раскалённый газ и из каждой отдушины вырвался столб голубого пламени. С неба посыпались горячие комья земли. Олеся упала, гигантов качнуло от силы подземного взрыва. Логово выдохнуло и медленно осело внутрь себя. Вместо норы осталась лишь бугристая дымящаяся впадина с обваленными краями.

Олеся бросилась к тому месту, где ещё недавно чернел вход в нору, упала на колени и голыми руками начала разгребать горячую землю.

– Мати, нет! Мати! Не помирай!

Её горло перехватило от едкой вони, Олеся закашлялась и зажала себе рот ладонью. Тысячи тонн тяжёлой породы раздавили межени, сокрушили опоры и засыпали галереи с тайными закаморами.

– Не умирай, мамочка! – заорала Олеся по-человечьему, скребя землю руками. Взорванная нора погребла всё, зачем Олеся ещё только жила.

Великаны оттащили её, когда она почти лишилась сознания от ядовитого смога. Она не видела солнца: солнце скрылось за дымом подожжённого леса. Она не слышала голосов своей стаи: Волчата мертвы – убиты монастырскими Волкодавами. Она больше не обнимет ни мать, ни сестру: они сгинули от человеческих рук страшной смертью. В день начала войны, в день предательства и безжалостного чёрного ветра Олеся осталась одна.

*************

Грохот взрыва настиг Волкодавов почти у самой окраины леса. Огнемёты оставили ратникам окна для отступления, но ветер подстёгивал пожар с юга на север, прямиком к родовому гнезду. Смог и пепел так густо кружились в воздухе, что Волкодавы скоро запутались и заплутали. Протяжное завывание сирен с башен Монастыря указало им направление. Дымовая завеса повернулась против людей, но они отходили с освобождёнными пленницами, доверяя чутью Настоятеля. В лесной полутьме Сергей видел лучше и дальше любого из христиан.