Канал белеющий пленен газоном низким;
Глядятся в воду тис и остролист густой
Над пирамидою, над стройным обелиском.
Разгневанный Дракон враждует с Гидрой злой,
И каждый, брызжась ртом искривленным и слизким,
На Нимфу спящую хрустальной бьет струей.
*ЦОКОЛЬ
Не Осень ли наряд здесь траурный роняла,
Пятная листьями бассейн по вечерам?
Не стройный ли Амур, смеясь, вверял волнам
Свой облик бронзовый, склоняясь с пьедестала?
Очарование чудесное пропало:
Разбив зеркальный круг падением, он сам,
Навеки отданный ненарушимым снам,
Чуть виден в глубине прозрачного кристалла.
Здесь место скорбное; весь очерк тиса хмур;
Печален кипарис; заброшена аллея —
Не возвратится тот, чей шаг в ней смолк, слабея.
На голом цоколе, где легкий был Амур,
Лишь глыба высится задумчивой могилой
Уединенья, сна и тишины унылой.
*ЛАТОНА
И тис, и кипарис, и рощ осенний кров,
Бассейн задумчивый в гранитном ожерелье
С водою жалобной иль пляшущей в веселье,
В аллее плачущей иль свежей от ветров;
И статуи средь герм, в плащах узорных мхов,
Фонтан, лепечущий неистощимой трелью,
И рядом водоем, иссякший тайной щелью,
И парк, затерянный в бездонности лесов,
И Эхо беглое, и сонное Молчанье —
Все сладких сумерек изведало покой,
Все здесь нетленное — все здесь воспоминанье.
А там, где зелень вод осыпана листвой,
Привет лягушечий приемлет благосклонно
В упорном золоте застывшая Латона.
*ПРАЗДНИК ВОД
Лягушка тучная, дельфины и тритон,
В Латону бьющие алмазною струею,
Морское божество под пеной золотою
И бог веселый рек, волнами обольщен;
Фонтанный гордый сноп, взлетевший в небосклон,
Вода затихшая иль бурная порою
И статуя, чей стан то пылью огневою,
То пенным жемчугом, как радугой, зажжен.
Весь праздник вод, весь блеск восторженный кристаллов,
Сплетавшихся и в пыль разбившихся опалов
Стихает в сказочном саду по вечерам,
И водомет иной уже трепещет — там,
Где воды зеркалом застыли, плещет тиса
Играющий фонтан и струи кипариса.
ЛИСТЬЯ
Твой плащ медлительный подъемлет, волоча
Печальный шелест роз и листьев бездыханных,
И Осень, от речей усталая фонтанных,
Уходит в сумерках последнего луча,
И статуя главой, склоненной у плеча, —
Когда пойдешь вдоль вод бездонных и обманных —
Не шевельнет на звук шагов твоих нежданных,
Лишь звуков прошлого, далекого ища.
На небе сумрачном Весталки взор бесстрастный,
Под кущами дерев таит Гермес безгласный
Тяжелый пьедестал и облик фавна свой.
В ручное зеркало взгляни — как в панораме,
В нем отразится парк, печальный, золотой,
С его лужайками, фонтанами, богами.
ПОКОЙ
Металл сковал тебя навеки тяжким сном:
Пленен поблекший лик и жест твой безнадежный;
Какою силою, жестокой или нежной,
Ты стала статуей, закрепощенной в нем?
Твой цоколь обагрен пурпуровым пятном —
На алом мраморе то крови след мятежный;
Жестоким топором, стрелою ль неизбежной
Сраженная, ты вновь жива во сне своем.
И в бронзе золотой, годами окисленной,
Где зеленеющий рисуется налет,
Твой цоколь, словно труп нетлеющий, встает:
Металл тебя творит иной, преображенной;
Но сладок иль суров твой Рок — у мертвых ног
Пусть роза расцветет иль óмега цветок.
*СКЛОН
Над мраморной террасою — подъем
Двойной холма, чьи согнутые склоны
Змеей опутал букс темно-зеленый,
И рядом тихо плачет водоем.
Там слышатся вороньи хрипы днем
Иль голубя белеющего стоны,
И кипарисы — черные колонны
Над склонами, увитые плющом.
С холма ль ты спустишься, иль я немного
Взойду наверх, чтоб заглянуть в волну —
Увидим там мелькающих по дну
Богиню — ты, я — сумрачного бога
В воде, принявшей вечера налет
Средь кипарисов, реющих вперед.
*СТАТУИ
В рыдающий бассейн летит за часом час
И листья падают; Троянская Елена
Близ Ифигении, Даная в скорби плена
И Ариадна, чей в страданьях взор угас.
О, мраморы, как вихрь терзает, сушит вас!
Пусть никнет голова, склоняются колена
Под молотом судьбы — одна лишь неизменна
Немая статуя в бесстрастьи белых глаз.
Краса извечная останется прекрасной,
И Тишина, сложив усталые крыла,
Над цоколем склонясь, в раздумьи начала
Там имя высекать богини самовластной,
Улыбку спрятавшей иль раны давних гроз
За кипарисами или за тенью роз.
ТРИАНОН
Воспоминание души многострадальной
И нежной из дворца скользит под сень аллей,
В кончине роковой нашедшей грани дней,
В румянах, в пудре — кровь и пепел погребальный.
В саду покинутом — топор стучит фатальный;
Над павшей ивою не слышно голубей,
На розы тень свою набросил мавзолей,
И тщетно ждет скамья, и тих ручей кристальный.
Фантом блуждающий у кресел изнемог;
И мрамор все звучит под шагом легких ног;
Улыбка вдруг прильнет к зеркальному затону.
Бассейн безмолвствует, и листья в глубине,
Сплетаясь золотом, чертят на черном дне
То букву имени, то вензель и корону.
*ЗАПУЩЕННОСТЬ
Торжественный, пустой, огромный двор забыт.
Коляска в золоте, вся пышность жизни давней
Не оживит камней, глядящих все бесславней,
Где смолкли бубенцы, и кнут, и звон копыт.
По плитам замершим лишь вихрь порой бежит,
Захлопывает дверь, играет легкой ставней;
А в залах — тишина, и смелость крыл мертва в ней,
И эхо — рот ее, молчаньем он не сыт.
Ни вазы с радостным, цветущим опахалом,
Ни пенье капелек, летящих в водоем,
Ни статуи, ни фавн на мраморе резном —
Ничто не вызовет улыбки ни в усталом
Прошедшем, с зеркалом, витающим по залам,
Ни в Одиночестве, застывшем в нем, нагом.
ВНУТРИ
У очага стоит безмолвная Любовь
Напротив Времени — всезрячего лемура,
В поблекшем зеркале сплелось крыло Амура
С косою Времени, изведавшею кровь.
Крыло опущено; вещает Время, вновь
И вновь на нежного набрасываясь хмуро;