Лукавой, нежной красоты,

И, старого портрета краски

Согрев виденьем наших дней,

В лицо мне смотрят из-под маски

Глаза возлюбленной моей.

ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ СТЕКЛЯШЕК

В прохладной лавочке на площади Сан-Марко

Среди стеклянных бус я долго выбирал

Колье, чья синева отсвечивает ярко,

И слушал, как звенит нанизанный кристалл.

Нора старьевщика — от потолка до пола —

Живая бахрома качающихся струн,

В чьих ровных бусинах, блестящих и тяжелых,

Живут морской закат и серебро лагун.

Жилище старика чуть посветлей колодца,

Товар его убог и пылью занесен,

Но все здесь светится, сверкает и смеется,

И длят бахромки бус стеклянный тонкий звон.

Случится ль на ходу задеть движеньем резким

Иль тронуть пальцами сверкающую сеть, —

Столкнутся в тесноте хрустальные подвески,

И тихо комната вдруг начинает петь.

Когда-то в майский день, который был так ярок,

Нехитрое колье я выбрал здесь для Вас.

Вы не могли забыть меня, и мой подарок,

И этот голубой венецианский час.

Вы не могли забыть... Но паркою сердитой

Соседство наших дум уже расплетено.

Рассыпано колье, все бусины разбиты,

И то, что помню я, забыли Вы давно.

По той же площади весь день бродя без цели,

Один я думаю в просветах полутьмы

О темной лавочке, стеклянном ожерельи

И узкой улице, где проходили мы...

*КАМИЛ КОРО

«Я отдаю тебе леса, холмы и нивы,

И травы сочные на берегу реки,

И свежесть родников, и ручейка извивы,

И пруд, куда вошли задумчиво быки;

Я отдаю тебе все эти смены года:

Весеннюю лазурь и лета блеск дневной,

И осень пышную в туманах небосвода,

И сумрачной зимы поземок ледяной;

Я отдаю все дни, восходы и закаты,

Зарю и сумерки, туманы и ветра,

Дыхание листвы, тенистой и крылатой,

Всю синь, всю неба глубь и все его утра;

Я отдаю цветы, навес листвы склоненной

Над светлым озером, где дышит тишина,

И легкий тот туман, где нимфы обнаженной

Во влажных сумерках расплылась белизна;

Я женщин отдаю тебе очарованье,

Цветок их тонких губ, и омут синих глаз,

И тайну линии, и чистых душ дыханье,

И ритм походки их, пленительный для нас.

Я в грудь твою вложу и чистоту, и ясность,

Влюбленность пылкую в оттенки красоты,

Дам глазу остроту и кисти беспристрастность,

Реальности с мечтой солью в тебе черты.

Пускай других влекут победы их науки,

Пусть ищут только то, что прочно и остро,

Останься сам собой. Возьми палитру в руки.

Будь верен дружеству со мною. Будь Коро!»

Из книги  FLAMMA TEN АХ[10] 1928

«Я не согласен отчаиваться Кто знает?

Flamma tenax...»

Из письма Виктора Гюго Теодору де Банвилю (27 июня 1865)

Пьеру Ронсару,

Виктору Гюго,

а также Шарлю Бодлеру

смиренно посвящаю

эти стихи

I

*ВЫБОР

В полночный час ко мне пришла Шахеразада,

И то, что здесь она, я догадаться мог

По шепоту во тьме, по вспыхиваньям взгляда,

По звону легкому запястий и серег.

Она сказала мне: «Я роза у фонтана,

Я голос соловья и персик золотой,

Я молодой инжир, я взрез граната рдяный,

Я сад в цвету, я Ночь из Тысячи одной.

Я тяжкий шелк ковров и свежий блеск фаянса,

Объятие и сон, бассейн и душный дом,

Безмолвие дворцов и прелесть их убранства,

Таинственный Восток в мечтаньи вековом.

Я грот в прохладной тьме, я роща пальм в пустыне,

Надменный кипарис и скрытый в розах склон,

Я персиковый сад и я ручей в долине,

Беседка в зарослях и тайный павильон.

Все: тело, голос, кровь, улыбку сладострастья,

Как лучший свой рассказ, не вверенный судьбе,

В прекрасный этот час, которым дышит счастье,

О, повелитель мой, я отдаю тебе!

Бери из всех блаженств в руках влюбленной пери

То, чем душа твоя была уязвлена.

Со мной сама Судьба в твои стучится двери.

Что хочешь выбирай иль все бери сполна».

И я ответил ей: «Что мне блаженства эти,

Зачем они душе, когда в пути земном

Я знаю лучшее, что только есть на свете:

Слиянье двух сердец в дыхании одном».

*ДОЛИНА В ЗЕЛЕНИ

Зеленый дол покоем дышит,

Прозрачен воздух, солнце жжет,

А ночь приблизится — над крышей

Сребристый тонкий серп взойдет.

На склонах горных в дымке синей

Доносит эхо там и тут

Звон колокольчиков в долине,

Где овцы медленно ползут;

Крутой поток с форелью быстрой

Скользит, сверкает под травой,

Кидает брызги, словно искры,

Бежит за собственной волной;

И на лугу фанфарой бурной,

Живой в неистовстве своем,

Уже встает шалфей пурпурный,

Пылая каждым лепестком,

И вижу я под тем пожаром,

Который жжет и нежит взгляд,

Сад Итальянский с домом старым,

Счастливых дней прекрасный сад.

Villa Farnese, Парма, Джусти,

Верона... разве помню я

Мой сад в Джудекке, полный грусти,

И моря пенные края?

Не все ль равно, коль в тьме зеленой,

Где вместе запах и цвета,

Любовь в походке двух влюбленных

Единым призраком слита.

*ВЕРСАЛЬ

Версаль! Богам твоим — все тайные мученья,

Все, что печалью сердце жжет,

Как прошлое свое, замкни их в отраженье

Таинственных овальных вод;

Внемли судьбе моей, страданиям и ранам,

И всей душою будь готов

Заплакать, как и я, в журчании фонтана,

В дыханьи стриженых кустов!

Шагам моим вослед ответствуй, эхо, дальним

Шуршанием пустых аллей,

Скажи, что ничего на свете нет печальней,

Чем слава отгоревших дней;

Скажи, что и любовь — как ни была упорна

Или властительна она,

Несет сама в себе губительные зерна

И угасать обречена,

И сделай так, Версаль, чтоб тишиной живящей

Струился от сквозных пустот

Мир мраморных богов, бассейнов, легкой чащи

Боскетов и зеркальных вод.

*ОСЕНЬ

Твоя одежда, Осень — это

Парчи лохмотья золотой.

Обноски праздничного Лета,

Сухие листья — венчик твой,

Твой дикий облик — воплощенье

Печали, длящейся давно,