Он понимает намек и перекатывается с меня на спину, прижимая одну руку к груди, чтобы перевести дыхание. Он смотрит в потолок, и я не могу разобрать его выражение лица. Я с ужасом вспоминаю, что мы находимся в его спальне - нашей спальне, теперь в его... нашем доме. Я вдруг начинаю жалеть, что мы не поехали в отель в нашу брачную ночь. Близость этого места кажется почти сокрушительной в нынешних обстоятельствах, он засыпал в этой постели бог знает сколько ночей, и сегодня он сделает то же самое, заснув в комфортной обстановке, пока я лежу здесь и извиваюсь в тревожном дискомфорте от всего этого.

Это не мой дом, и он никогда не будет казаться мне домом. Я знаю, что он хотел, чтобы наш первый раз был здесь из сентиментальных соображений, и от этого становится еще хуже.

— Может, потушить огонь? — Неожиданно спрашиваю я, глядя на него сбоку. — Если мы собираемся заснуть.

Тео смотрит на меня.

— Это безопасно, девочка, — говорит он. — Но если тебе так удобнее, я могу погасить его. Думаю, мы достаточно нагрели комнату.

Он одаривает меня кривой улыбкой, и, боже, помоги мне, я хочу улыбнуться в ответ. Такие слова должен говорить новоиспеченный муж своей жене, как будто он выбирает их из списка того, что должен сказать, но я не могу отделаться от ощущения, что он говорит всерьез. Что все, что Тео говорит, искренне, а лгунья – это я.

Как сейчас. Мне все равно, горит ли огонь, под него приятно засыпать, и, хотя у меня никогда раньше не было огня в спальне, я верю ему, если он говорит, что можно оставить его гореть не слишком долго. Не думаю, что он заинтересован в том, чтобы сжечь собственный особняк. Но мне нужен момент, чтобы пустить кровь на простыни, когда он не обращает внимания, и это как нельзя более подходящий шанс.

— Здесь немного жарковато, — говорю я так дразняще, как только могу. — И это немного нервирует меня - горящий огонь, пока мы спим.

Тео пожимает плечами.

— Тогда я его потушу. — Он наклоняется, неожиданно проводя губами по моей щеке, и встает, чтобы пройти к камину, все еще обнаженный.

Мне приходится отвести от него взгляд и сосредоточиться на том, что я должна делать. Он красив, мускулист, худощав и подтянут, с попкой, которую так и хочется схватить, когда он насаживается. Я наслаждаюсь тем, как он пересекает комнату и идет к камину, пока я нащупываю одну из своих сережек.

Сегодня утром я заточила острие крючка на одной из них настолько, чтобы оно вошло в мой палец и сделало небольшой укол. Я вытаскиваю ее, зная, что если Тео заметит, я могу просто сказать, что снимаю украшения перед сном, и прежде чем я успеваю подумать дважды или он успевает оглянуться и увидеть, что я делаю, я вгоняю его в указательный палец правой руки.

Боль резкая и мгновенная, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы не издать ни звука, откладываю серьгу в сторону и тянусь за другой, нажимая на кончик пальца, чтобы пустить кровь. Не очень много, но Лилиана сказала, что нескольких капель будет достаточно. Отложив другую серьгу, я протягиваю руку между ног, прижимаю палец к простыне и морщусь от того, насколько она влажная. Тео сильно кончил в меня, но я точно знаю, что это не только он, и мне снова становится стыдно за то, как сильно он заставил меня хотеть его.

Он гасит огонь, и комната темнеет без его отблесков, теперь ее освещает только лунный свет снаружи. Когда он возвращается в постель, и я вижу его темную тень, я чувствую, как мое тело снова напрягается, несмотря ни на что.

Я надеюсь, что он собирается заснуть. Но он скользит под одеяло, тянется ко мне, и я чувствую, как страх и предвкушение смешиваются, когда он проводит пальцами по моим спутанным волосам.

Если он снова захочет меня, я должна отказаться. Я должна умолять, говорить, что слишком устала, что мне больно.

Но проблема в том, что я не уверена, хочу ли я этого.

ТЕО

Моя жена опьяняет гораздо сильнее, чем следовало бы. Я видел, как она боялась с того самого момента, как присоединилась ко мне у алтаря. Это было не то, чего я хотел для нее, только не ее страха. Я понимал, почему моя семья годами упорно работала над созданием репутации, которая вызывала бы страх у любого, кто знал о нас. Это было то, во что верили мои дед и отец, лучший способ удержать то, что они построили… нет, вырезали из крови и пота... своего и чужого.

Но я не хочу, чтобы моя жена боялась меня. Я не собираюсь давать ей повода для этого.

Я делал все возможное, чтобы успокоить Марику на протяжении всей нашей свадьбы и приема. Я хотел быть с ней нежным, медленным, чтобы показать ей, что намерен относиться к ней с уважением и заботой, которые ей причитаются в силу того, что она такая, какая есть, даже если между нами нет любви. Моя жестокость приберегается для тех, кто ее заслуживает, а Марика этого не заслуживает.

Трудно было не торопить события, когда она оказалась в моей спальне. Для меня было важно привести ее сюда, в мой дом, а не в гостиничный номер, начать наш брак здесь, в постели, которую мы теперь будем делить, начать все так, как я надеюсь, будет продолжаться в будущем. То, что Марику это не смутило и она не посчитала, что я ее в чем-то обманул, не взяв с собой в роскошный отель, заметно улучшило мое отношение ко всему этому.

Но боже, как только я оказался здесь, так близко к тому, чтобы оказаться внутри нее...

Было так трудно не трахнуть ее так, как я жаждал. Если бы она не была девственницей...

Я бы никогда не причинил ей боль. Но даже сейчас, когда я провожу пальцами по ее волосам в темноте, зная, что если я захочу ее снова, то мне придется действовать медленно и осторожно, что она должно быть еще болезненная... Я все еще хочу опустошиться в нее. Что-то в ней пробуждает во мне странное чувство собственничества, которое заставляет меня испытывать незнакомые мне ощущения, и если быть честным... это меня тревожит.

Я никогда не испытывал таких чувств ни к одной женщине. Это не значит, что в прошлом я не наслаждался грубым, жестким сексом, но я никогда не испытывал такой когтистой, собственнической потребности трахать женщину так, чтобы чувствовать, будто я претендую на нее, делаю ее своей, достаточно сильно, чтобы она почувствовала отпечаток моего члена в своем теле, если бы это было возможно. Это даже не совсем логично, потому что Марика не может быть более моей. Я для нее первый, и я буду для нее единственным. Мой член, удовольствие, которое я ей доставляю, – это все, что она когда-либо узнает.

И это тоже то, чего я не ожидал, что буду так возбужден, как сейчас.

Я притягиваю ее ближе, желая снова поцеловать. Если она не готова к большему, говорю я себе, то все будет в порядке. Я хочу чувствовать ее мягкий рот, и мой член пульсирует при мысли о том, когда же я наконец почувствую его на своем члене, ее мягкие, полные губы, обхватывающие мой ноющий член...

Марика тихонько вздыхает, когда чувствует, как я прикасаюсь к ее животу. Я уже тверд от одной только мысли о возможности снова трахнуть ее, о ее рте вокруг меня, и ее рука поднимается, чтобы коснуться моей груди, когда я притягиваю ее для поцелуя.

Интересно, попытается ли она оттолкнуть меня? Я не собираюсь принуждать ее, со временем, если она не будет хотеть достаточно часто, чтобы я мог получить наследника, нам придется это обсудить. Но я не собираюсь трахать ее без желания.

Но боже, я надеюсь, что она чертовски хочет.

Моя рука слегка прижимается к ее затылку, когда я целую ее, мой язык побуждает ее раздвинуть губы, и она сопротивляется лишь секунду, прежде чем издает низкий, мягкий звук в глубине горла, и ее рот открывается для моего. Я думаю, невинная ли это застенчивость, не учили ли ее, что она не должна наслаждаться прикосновениями мужа, или чему ее вообще учили. Я знаю, что ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, слишком маленькой, чтобы многое узнать о том, каким будет ее будущее в браке. Я не могу представить, что ее отец научил ее большему. Но мир, в котором мы живем, редко ценит удовольствие жены в браке, и я могу предположить, что Марика могла почерпнуть какие-то идеи на этот счет.