Она ободряюще смотрит на меня, и Николай возвращает поцелуй, проводя губами по ее щеке, после чего допивает свой портвейн и выжидающе смотрит на Тео.

— Может, тогда пойдем в кабинет?

Я следую за ними, и по дороге у меня сводит живот от нервного напряжения. Во всем этом есть некий церемониальный аспект, с которым я никогда раньше не сталкивалась, предвестник всех церемоний, которые станут частью нашей свадьбы, и это похоже на медленный марш к моей собственной гибели. Как только этот шаг будет сделан сегодня, его уже нельзя будет никак отменить.

Пока смерть не разлучит нас, никогда еще не было так буквально. И она должна принадлежать Тео.

Не моя.

Я просто должна пройти через это, пока план Николая не воплотится в жизнь. Пока я не найду достаточно, чтобы сделать это возможным. Я могу искать секреты долго. Месяцы. Максимум год. И тогда я смогу решить, хочу ли я быть с Адриком или просто хочу быть собой.

В любом случае, это будет мой выбор.

Николай включает свет, когда мы входим в кабинет, идет к барной стойке у камина и наливает напитки. Виски для Тео, водку для себя, вино для меня. Я бы предпочла, чтобы мы пропустили выпивку и сразу перешли к подписанию контракта, и я могла бы отправиться домой, но во всем этом есть свои этапы. Протокол, традиции и все прочее, что составляет нашу жизнь. Тео привык к этому, да и я тоже. Это все ожидаемо.

Даже если сейчас это кажется излишним.

Я потягиваю вино, пока Николай достает кожаную папку, открывает ее, достает несколько плотных листов бумаги и протягивает их Тео - наш контракт о помолвке. Мне их не вручают, как будущая невеста, я должна соглашаться, а не понимать. Даже мой самопровозглашенный прогрессивный брат не изменит этого, только не в моем присутствии. Он позволит Тео думать, что он такой же отсталый и традиционный, как и наш отец, потому что это ему выгодно.

К сожалению, он так хорошо играет эту роль, что я начинаю сомневаться.

Я наполовину ожидала, что Тео просто пролистает контракт и отдаст его обратно, но, к моему удивлению, он внимательно прочитал его, каждое слово. Я допиваю вино к тому времени, как он передает бумаги Николаю, и думаю, насколько раздражен будет мой брат, если я налью себе еще бокал.

— Это приемлемо? — Спрашивает Николай, и я сдерживаю рвущийся наружу ответ при мысли о том, что его можно назвать приемлемым. Конечно, вопрос был адресован не мне.

Никто не спросит меня, считаю ли я Тео приемлемым. Он богат, влиятелен и мужчина, так что, конечно, это так.

— Да. — Тео делает глоток виски, наблюдая за тем, как Николай открывает деревянную шкатулку и достает оттуда маленький перочинный нож с рукояткой из слоновой кости. Развернув лезвие, он проводит им по большому пальцу, прижимая его рядом со своей подписью на уже подписанном документе. Кровь просачивается в толстый пергамент кремового цвета. Когда отпечаток пальца становится отчетливо виден, он убирает руку, вытирает большой палец о чистый белый носовой платок, подталкивает бумаги к Тео и протягивает ему нож.

Тео не колеблется. Он берет протянутую авторучку и подписывает свое имя. Быстрый взмах лезвием по подушечке большого пальца, прижатого к месту подписи, и его роль выполнена… осталась только я.

Я не люблю боль. И никогда не любила. Я морщусь, глядя на нож, но чувствую на себе взгляд брата. Это часть наших традиций, выбора нет. Если я согласна на брак, значит, так тому и быть.

Я подписываю свое имя, а затем прижимаю лезвие к большому пальцу. Тебе придется повторить это в брачную ночь, если ты хочешь избежать наказания за то, что сделала, говорю я себе. Считай это авансом.

Я провожу лезвием по коже, морщась от резкого ожога, и прижимаю большой палец к бумаге. Я смотрю, как она просачивается в пространство рядом с влажными чернилами моего имени, и думаю, что дело сделано. В принятом и окончательно оформленном решении есть определенное облегчение. Теперь отступать некуда.

Когда я отдергиваю руку, и Николай протягивает мне платок, я думаю, что на этом все и закончится. Но Тео допивает виски, отставляет стакан в сторону и выжидающе смотрит на нас с братом.

— Теперь о моей части, — говорит он, и я растерянно смотрю на него.

— Есть еще что-то?

Он обращает на меня свои папоротниково-зеленые глаза, и я вижу в них легкое презрение.

— Ты думала, что только твои традиции имеют значение, Марика? У моей семьи есть свои.

К моему удивлению, я чувствую укол стыда от того, как он смотрит на меня, сменяющийся острой злостью на то, что он вообще посмел так на меня смотреть.

— Я думала, что ты заранее расскажешь моему брату о традициях, которые хочешь соблюсти.

— Он сказал. — Голос Николая холоден, и я понимаю, что я единственная, кто остался в стороне. Это еще больше злит меня.

— И? — Я смотрю на Тео ровным взглядом. — Теперь мы должны выпить кровь друг друга?

К моему удивлению, он ухмыляется. Это смягчает черты его лица и заставляет его выглядеть моложе и даже привлекательнее. Мое сердце снова трепещет в груди, и я немного ненавижу его за это.

— Да, но ты не первая, кто обвиняет в этом ирландцев, девушка, — говорит он, и только когда он доходит почти до конца предложения, я понимаю, что он специально усиливает свой акцент. Он немного издевается надо мной и, думаю, не только это, он понял, какой эффект это произвело на меня раньше.

Я бросаю на него взгляд, не желая, чтобы он снова увидел, как это на меня подействовало.

— Но нет, — продолжает Тео. — По нашему обычаю, обручение должно быть благословлено священником в ночь подписания контракта. Так что, если вы с братом будете так любезны, что прибудете в собор Святого Имени, отец О'Халлоран будет ждать нас там.

Не знаю, почему это меня удивляет. Конечно, он католик, так же как моя семья и все остальные русские, которых я знаю, - православные. Вероятно, он не обращает на это внимания, пока не приходит время следовать подобным традициям. Тем не менее у меня нет особых возражений против этого, и, скорее всего, это будет приятнее, чем порезать себе большой палец минуту назад.

Вот так я и оказываюсь на заднем сиденье машины вместе с братом почти в десять вечера, направляясь в церковь. Я все еще чувствую Адрика внутри себя. Я думаю о том, как он сказал мне, что хочет, чтобы Тео почувствовал его запах на мне, и трепет развратного желания охватывает меня одновременно с вопросом, что бы сказал Адрик, если бы я сказала ему, что сегодня вечером войду в церковь, полная его спермы.

Думаю, это возбудило бы его не меньше. А может, и больше.

— Ты мог бы предупредить меня, — говорю я Николаю, покачивая головой. Я чувствую, как тяжелые сапфиры и бриллианты моих серег качаются, ударяясь о мой подбородок.

— Как будто ты предупредила меня, что опоздаешь? — Его голос холодный и ровный, и я снова чувствую тревогу, что, возможно, он знает больше, чем говорит, о том, почему я опоздала. — У тебя действительно была мигрень?

— Ты обвиняешь меня в том, что я тебе лгу? — Я смотрю на него, но ничего не могу прочесть на силуэте его профиля, в проносящихся мимо огнях города. — А как же иначе?

Он пожимает плечами, по-прежнему не глядя на меня.

— Может, ты планировала оставить меня в подвешенном состоянии. Месть за то, что я вообще все это затеял.

— Николай. — Я смотрю на него, гадая, действительно ли он так считает или пытается выманить у меня правду. Ненавижу все это, мы с братом всегда были близки, и такое ощущение, что это действительно отдаляет нас друг от друга.

В этом есть и твоя вина. Если бы ты не поддалась Адрику...

Я отгоняю эту мысль.

— Николай, я просто заболела. Прости меня. И ты прав, надо было позвонить. — Я просто не могла, потому что пальцы моего телохранителя были у меня между ног. Мне так жаль.

— Да. — Слово прозвучало отрывисто. — Мне нужно, чтобы ты была осторожнее, Марика. Тео не тот человек, с которым можно шутить.