– Вы полагаете, что против вас организован целый заговор?

– Я не хочу попасть в тюрьму. И готов за это платить. Так вы поможете мне? – повторил он свой вопрос.

Даша посмотрела на посетителя своими честными ореховыми глазами и кивнула:

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах.

«Огромное, как умирающее перед закатом солнце, предчувствие беды сковало впалую грудь торговца. Скоро рассвет, но он так и не сомкнул глаз. Ночь давно не приносила ему ни прохлады, ни забвения, только боль и бесконечный страх. Агасфер приоткрыл глаза. Воздух был тяжелым, плотным, каждый вздох походил на комок мокрой шерсти. Он попытался перевернуться, но влажная рубаха липла к телу, сковывая движения. Дышать становилось все труднее, пот струился по спине, садня раны. Даже соломенная циновка, служившая ему жалким ложем, была насквозь мокрой. Внезапно, что-то липкое скользнуло по левой руке. Сухие губы брезгливо дрогнули: опять эти отвратительные насекомые… Они как смерть, они повсюду, они не дают уснуть, сводят его с ума… Торговец с трудом поднял затекшую руку и в тусклом свете единственного окна, покрытого слоем горячей пыли, разверзлись перед ним врата ада: вся левая рука была покрыта копошащимися червями – жуткими, лилово-коричневыми, лоснящимися червями. С какой-то безумной злобой вгрызались они в его измученную плоть и почерневшая кожа лопалась словно перегнивший пергамент, лохмотьями сползая с побелевших костей.

Ужас придал ему силы, в полубезумном угаре торговец вскочил и заметался по земляному полу. Страх, дикий, первобытный страх, словно червь, пожирал его изнутри. Агасфер рухнул на колени, запрокинув голову к низкому потолку, завыл от бессилия и раздирающей все тело боли. Не в силах и дольше терпеть бесконечную муку, схватил он нож и занес над изуродованной рукой…

На жилистом запястье, где еще секунду назад копошились черви, лишь бешено пульсировали багровые вены. Нож выпал из ослабевших пальцев. Торговец обессилено обмяк и вдруг разрыдался. Он устал. Он смертельно устал от этого бесконечного кошмара, терзающего его почти каждую ночь. Все твари смертны, но все покорно принимают свой конец. Принимают, как смиренную необходимость. И только он пытается избежать неизбежного, теряя остатки разума.

Ужас постепенно отступал. Агасфер растер тощую жилистую шею и, тяжело опираясь на дрожащую руку, попытался подняться с колен…».

Смуглая рука едва заметно подрагивала. Прошло две тысячи лет, сменились нравы, одежды, даже материки изменили очертания, но страх смерти оставался всё тем же – диким, удушающим и беспощадным. Терзающий страх небытия.

Нестерпимо болела голова. Каждый раз когда приходила весна, и все готовились к Пасхе, у него начинались эти безумные приступы головной боли. Ведь Пасха это напоминание о неизбежности смерти. Которую глупцы почему-то принимают за победу жизни.

Он отложил старую пожелтевшую тетрадь и посмотрел на часы. Ого. Уже почти шесть… Как быстро летит время. Пора навестить прелестную вдовушку. Пока его кто-нибудь не опередил…

Евгений Иванович Кержич мало походил на русского, по крайней мере, в представлении большинства американцев. Щуплый, лысоватый, невысокого роста, с очень смуглой кожей и неожиданной для такой невзрачной внешности харизмой. С первого взгляда ничто не выдавало глубины натуры, однако стоило Евгению Ивановичу заговорить, как собеседник мгновенно поддавался силе и обаянию его личности.

Слухи поползли сразу, едва Кержич перебрался в Мидлтон. Да еще такие фантастические, что даже те, кто пересказывал, не особо в них верили. Поговаривали, что он масон, глава русской мафии, грузинский князь в изгнании. Некоторые даже уверяли, что он придерживается черной мессы. Сам Евгений Иванович слухи не опровергал, но и не подтверждал. А на прямые вопросы отвечал столь витиевато, что скорее добавлял тумана и еще большей загадочности. В конце концов спрашивать его перестали вовсе – Мидлтон был городком небольшим, скучным, поэтому прослыть экзотической личностью на фоне его добропорядочного провинциального населения было несложно. В городке, больше походившем на разросшуюся деревню, скучали все, даже собаки, посему местные домохозяйки были благодарны за любые необычные новости, с готовностью прощая придуманные ими же самими преступления.

Кержич арендовал второй по величине и красоте особняк в их краях и не пропускал ни одного светского события. Он водил дружбу с мэром, местными политиками и щедро жертвовал любому фонду, обращавшемуся к нему с просьбой. По-английски Евгений Иванович говорил блестяще, без малейшего акцента, и даже местный выговор давался ему без особого труда. На слух мало кто мог распознать в нем иностранца. К тому же оказалось, что этот загадочный человек говорит почти на любом языке, на котором к нему обращались, включая и весьма редкие. Он отлично стрелял, много знал о стрелковом оружии, однако особые познания проявлял в оружии старинном. А еще Кержич прекрасно держался в седле и даже выиграл местные весенние скачки. Великолепно играл в гольф, в теннис, хорошо танцевал, но при этом все же старался держаться в стороне – никогда не навязывал своего общества, хотя без весомой причины не отказывал в визите. Все это не могло не вызывать уважения и новых пересудов.

Местные жители долго ломали голову над тем, что же привело такого необычного человека в их скучноватый городок, однако вскоре завеса тайны пала. Стало очевидным, что мистер Кержич влюблен. И не абы в кого. Евгений Иванович был влюблен в хозяйку Мидлтона.

Мидлтон образовывал как бы кольцо вокруг центральной усадьбы – доминанты города и всей округи. Старинный особняк, построенный в стиле средневекового замка, чуть менее укрепленный и чуть более легкомысленный, принадлежал старейшей в их краях фамилии – семейству Харрис, стараниями которой и возник этот город. Харрисы одни из первых в Америке стали производить витамины и пищевые добавки и с тех пор прочно удерживали этот все разрастающийся бизнес. Десять лет назад скончался глава фирмы, оставив молодую вдову с малолетним сыном.

Миссис Харрис перенесла потерю любимого мужа тяжело и, едва оправившись от потрясения, уехала на свою родину в Чехию, оставив сына на попечение гувернанток. Но год назад она вернулась, невероятно похорошевшая, и с тех пор проживала в своем огромном доме-замке, отдавая все свое время обновлению завода. Не вызывало ни малейшего сомнения, что именно на эту распрекрасную вдовушку и направлены устремления таинственного русского.

Поговаривали, что мистер Кержич встретил миссис Харрис в Европе и с тех пор преследует ее своей любовью. Миссис Харрис колеблется, так как до сих пор хранит в сердце память о своем первом супруге, но недолго ей осталось ходить во вдовах. Городок с плохо скрываемым интересом наблюдал за развитием необычного романа.

– Вы меня балуете. – Элиза Харрис с веселым удивлением рассматривала диковинный букет. – Откуда такие цветы? Я уверена, что нигде в округе такие не растут.

– Вы правы. – Кержич нежно поцеловал протянутую руку. – Эти цветы произрастают в одном-единственном месте – недалеко от крошечной африканской деревушки.

– Вы шутите?

– Никоим образом.

Передав букет горничной, миссис Харрис взяла Кержича под руку:

– Очень жаль, Эвжен, что вы никогда не шутите. Признаться честно, иногда я вас побаиваюсь.

Евгений Иванович принял виноватый вид:

– Почему вы сразу об этом мне не сказали? Клянусь, впредь никогда не дарить вам ничего экзотического. Ах женщины, вы так чувствительны…

Отстранившись, Элиза Харрис погрозила пальчиком:

– Нет-нет, Эвжен, дело совсем не в цветах.

– А в чем?

– Разумеется, в вас. Вы меня интригуете. Смущаете. И даже немножко пугаете. – Сказав это, хозяйка Мидлтона рассмеялась. – Я много повидала на этом свете, но никогда не встречала таких людей, как вы.