— Всё, иди, а то тесто греется, нужно последнюю корзиночку сделать.

Выпускаю девушку из объятий и продолжаю своё занятие. Пальцами распределяю тесто по формочке. Духовка пищит, извещая о том, что прогрелась до нужной температуры. Отправляю корзиночки в духовку. Мою руки, достаю из морозилки мороженое, которое мы с Лёвой купили по пути. Прикрываю глаза от наслаждения, когда на языке тает крем-брюле.

— Надеюсь, что ты так всегда будешь жмурить глаза от наслаждения, — слышу хриплый шёпот на ухо.

Вздрагиваю от неожиданности. Рука дёргается, и мороженое проезжается по носу.

— Ты меня напугал, — отчего-то шёпотом говорю я, когда замечаю жадный взгляд своего парня. когда чувствую, как сильные руки нежно, но властно сжимают мою талию.

— Я не хотел, — сипло отвечает, гипнотизируя меня взглядом карих глаз. Боже! Как же я обожаю его глаза! В них я тону. В них я вижу столько чувств этого невероятного, немного сложного, но самого лучшего парня ко мне. К Дашке Барсовой. К девчонке с кучей комплексов. И я не могу не верить им. Потому что невозможно так играть. Невозможно.

Я перестаю дышать, когда Саша подаётся вперёд. Склоняется надо мной, загораживая своей внушительной фигурой весь мир, и языком слизывает мороженое с моего носа. Я пищу. Распахиваю широко глаза, когда горячие и влажные губы любимого оставляют короткие поцелуи на носу, каждый раз мимолётно проводя по коже языком. Я сжимаю в руке стаканчик мороженого, чувствуя, как он трескается, а холодная субстанция пачкает руки.

— Моя, — с какой-то надломленностью в голосе шепчет Саша. Его губы смещаются на щёки. Я заметила, что он просто обожает мои родинки. Вечно касается их пальцами, губами, носом, языком. Родинки, которые я ненавижу, от которых я каких-то пару месяцев назад мечтала избавиться, фетиш моего любимого парня. И вот снова пальцы проводят невидимые линии, соединяющие родинки между собой. А после и кончик языка повторяет их путь. — Дурею от тебя, Колючка моя.

Из груди вырывается всхлип, который больше походит на стон.

— Саш, мороженое растаяло, — шепчу пересохшими губами. Парень немного отстраняется. Опускает взгляд на мою руку, в которой зажат рожок. По пальцам течёт растаявшая субстанция, капая на пол. Саша стаканчик забирает из руки. Кладёт в тарелку, стоящую на краю стола, и, не выпуская моей ладошки из своей руки, подносит к своему рту. Приоткрытым ртом проходится по запястью, собирая мороженое, которое не успело впитаться в ткань свитера. Карие глаза пленят. В них беснуют сейчас чертенята. Саша прекрасно видит, как влияет на меня. Видит, как меня подбрасывает от каждого его прикосновения. Поэтому растягивает. Наслаждается. Ловит кайф от каждого моего вздоха. От каждого моего вздрагивания. И с каждым тихим всхлипом, который срывается с моих губ, его глаза становятся всё черней. Пальцы дрогнули и оставили след над губой Саши. Я усмехнулась. Мягко высвободила ладошку из его руки и приподнялась на носочки.

— Наклонись, — тихо попросила. Саша беспрекословно выполнил мою просьбу. Лизнула его верхнюю губу. Любимый рыкнул. Руки на талии сжались, причиняя лёгкую боль. Но эта боль была необходимой. Так я чувствовала, что необходима ему. Саша склонился ещё ниже и попытался накрыть мои губы поцелуем, но я слегка отстранилась. Подставила щёку под его губы. — Я хочу сама, — попросила тихо.

— Что? — хрипло спросил Саша.

— Хочу сама тебя поцеловать, — пробормотала я, носом проводя по скуле парня и жадно вдыхая его запах.

— Колючка, — от его голоса подогнулись колени. Я привстала на носочки и прижалась в поцелуе к губам парня. Зажмурила глаза. Забыла как нужно дышать. Просто впитывала. Просто наслаждалась. Просто теряла голову всё больше и больше. Я чувствовала, что Саша с огромным трудом сдерживается. По тому, как был напряжён его пресс. По рукам, которые сжимали талию. По частому дыханию.

— Я люблю тебя, Саша, — шепнула в его рот. — Чертовски сильно.

И с этими словами выдержка Саши треснула по швам. Что-то пробормотав, парень подхватил меня на руки. Усадил на стол, сжимая ладонями бёдра. А потом зарылся рукой в волосы на затылке. Сжал волосы на затылке и, глядя в глаза, сипло, с надрывом:

— Ты моя, Даш. Только моя. Слышишь? — рычит, гипнотизируя меня каким-то безумным взглядом. — Моя. Повтори! — требует.

— Твоя, — послушно выдыхаю. — Только твоя.

Требовательный поцелуй, от которого всё тело становится ватным. От которого жар распространяется по каждой клеточке моего тела. Жмурюсь, повторяя движения губами за Сашей. Чувствуя, как сотни импульсов расходятся от соприкосновения наших губ. И только писк духовки, на которой я выставила таймер, заставляет оторваться от Саши. Заставляет вернуться в этот мир. Вынырнуть из сладкого дурмана.

— Надо корзиночки вытащить, — тяжело дыша, выдавила я, лбом прижимаясь ко лбу Саши.

Парень кивнул. Снова кратко поцеловал меня в губы. Спустил со стола, пальцами обласкав обтянутые джинсами бёдра. Вымыв руки, схватила прихватки и вытащила корзиночки, которые подрумянились чуть сильнее, чем нужно. Отключила духовку. И замерла. До сих пор не могу привыкнуть к тому, что на Сашу можно смотреть не таясь. Не пряча взгляд. Не боясь, что кто-то заметит и осудит.

Саша прерывает мои метания. Подходит сзади. Зарывается носом в волосы на затылке, руками ныряет под кофту и ладонью полностью накрывает живот. Я откидываюсь ему на грудь. Переплетаю наши пальцы вместе. И тихо признаюсь:

— Я сойду с ума, если всё это окажется сном. Я не знал, что бывает так. Никогда не верила…

Саша не отвечает. Губами мягко касается волос на затылке. В коридоре слышу шаги. Поворачиваю голову. На кухню заходит Виктор Павлович. Улыбается, видя нас, и тактично отводит взгляд. Нехотя отстраняюсь от Саши.

— Привет.

— Здравствуйте, — я отхожу к холодильнику, чтобы достать сливки.

— Привет… — Саша запинается. Молчит пару секунд. А потом добавляется тихо: — Батя.

Из моих рук чуть не выпадают сливки. Брови взлетают чуть не до самых волос. Мне даже показалось, что у меня слуховые галлюцинации. Конечно, не возможно было не заметить, как эти двое быстро нашли общий язык. Не возможно было не заметить, с каким уважением Саша относится к Виктору Павловичу. И как парень тушуется, когда Виктор Павлович треплет его по макушке и говорит, что Саша ему, как «родной сын». Я знаю, что парню очень сложно проявлять чувства и говорить о своей любви. Но сейчас Сашины слова намного глубже, чем простое «люблю тебя».

И я вижу, как от этих слов замирает Виктор Павлович, так и не сев за стол. Я даже дышать забываю, боясь нарушить этот момент. Мужчина отмирает. Дёргает уголком губ, а потом спокойно говорит:

— Здравствуй, сынок.

Я отворачиваюсь к столу и запрокидываю голову, чтобы не разреветься.

— Нальёте чаю мне? А то на улице морозно. Пока шёл, замёрз, — мужчина не акцентирует внимание на словах Саши. Видимо он успел изучить парня. Понял, как Саше сейчас неловко. И я с радостью наливаю в самую большую кружку чай и ставлю перед мужчиной.

— Пирожные ещё не готовы. Нужно сливки взбить и дать немного постоять в холоде, — с улыбкой говорю я.

— Мне сахара хватит, — подмигивает мужчина, придвигая к себе сахарницу.

— Саш, тебе чай налить, — ласково улыбаюсь любимому, который всё ещё находится в ступоре. Я знаю, что его сейчас рвёт на части от переполняющих эмоций. Его отец ещё жив. На этой кухне он завтракал и ужинал с отцом. А сейчас он назвал «батей» совершенно другого человека, который, я уверена, никогда в жизни не стал поднимать руку на него. Мне кажется, что достаточно одного сурового и проницательного взгляда этого мужчины и все бредовые и неправильные мысли разбегутся.

— Я сам налью, — отмер Саша.

Я сажусь за стол напротив мужчины. Исподтишка наблюдаю, с каким теплом во взгляде он смотрит на моего Сашку. И с какой-то гордостью. За месяц этот мужчина обрёл двоих детей. Да, взрослых. Но вся прелесть в том, что выбор каждого был осознанным. Тут уже не скажешь, что родителей не выбирают. Тут выбрали. Саша и Маша не выбирали Никиту Коршунова себе в отцы.