– Я же предупреждал тебя, что у меня нет таких денег, – неохотно ответил атлет, поморщившись.

– Так что, шеф, придётся принять подарок от меня! – Алексей как-то ласково похлопал Рыжова по руке., – Забирай свои банкноты. Мы же друзья, друзья старые и верные. А я, к тому же, всегда был меценатом, когда водились денежки.

– У тебя, я смотрю, сейчас водится немало, – добавил Колычев, – как там в книжке? Сбылась мечта идиота?

Друзья рассмеялись, и Князев продолжил.

– О сбывшихся мечтах говорить рано, хотя кое-чего я достиг. Впрочем, жизнь она как синусоида, то вверх, то вниз, а у некоторых как прямая линия, всё время ползущая по графику где-то в районе нуля, – Алексей глянул на Сашку, – но не в этом дело. Друзья должны помнить друг о друге. Сегодня я на гребне, мой взлёт, моя удача. Почему я не могу сделать приятное своим товарищам? Ведь я уверен, что, окажись вы на высоте сегодня, то тоже помогли бы мне.

– О чём речь? – Колычев улыбнулся, – ты молодец, что появился. Дело не во взлётах и падениях, просто рад тебя видеть.

– Конечно, – добавил Сашка, – всё-таки, чёрт возьми, как хорошо, что мы снова вместе!

– Боже, сколько сантиментов! – Алексей развёл руками., – вы меня растрогали. Итак, денежные вопросы решены.

Сашка сгрёб со столика свои деньги и положил их обратно в карман. Однако же Лёшка шикует. Не слишком ли дорогие он делает подарки? Хапнул, хватанул деньжат. Толстый франт! Александр посмотрел на Князева. В детстве Алексей был действительно толстенький, хотя полнота его скрадывалась в некоторой степени высоким ростом. Сейчас, однако, он похудел, но не осунулся. Нет, просто согнал жир, стал как-то изящнее, стройнее, что ли.

– Ну, Лёха, рассказывай, как жизнь? – спросил Колычев, устроившись поудобнее, – как там на гребне, а?

– Да ничего себе, – ответил Алексей, – жить можно. Ведь я уже два с половиной года, как в Москве живу. Но, правда, времени свободного не было совсем. Я замотался, некогда было и позвонить вам. Да и на ноги не встал еще тогда прочно. Во Владивостоке я пахал больше двух лет. Кем я только не был – и слесарем, и рабочим в порту, фарцевал бывало по мелочевке разной дешевкой. Постепенно масть покатила, появились связи, блат кое-где. Там ведь каждый шурин в своем роде. Вспомнил я, что был когда-то фотографом четвертого разряда. Не без протекции кое-кого открыл халтуру. Ну, деньжата завелись, сунул кому надо, и взяли меня обратно в столицу. Фотографом, оформителем выставок всяких, главным образом автомобильных, Шеф, помнишь Гуковского?

– Ну ещё бы, – ответил Сашка, – правда, тоже давненько не слышно про него , а ты с ним работаешь?

– Отчасти, – продолжил Князев, – иногда видимся. Он там средней величины шишка. Дальше не пошёл. Так вот, от него кое-что зависело. Например, загранкомандировки, зарубежный рынок машин. Последние два года я не вылезал из загранки. Ну, не то, чтобы постоянно там торчал, но побывал раз 15. Италия, Франция, Штаты пару раз, ну и так, разные соцстраны.

– Ну, поздравляю, – сказал Сашка, – вот ты и сделал карьеру! Денег поди, куры не клюют?

– Фотограф! – с нотками удивления вскинул брови Колычев, – я не думаю, чтобы такая специальность особо котировалась и оплачивалась. Правда, загранка, конечно.

– Шурик, сто восемьдесят рублей за шестой разряд. Только за счёт заграницы и выезжаю. Впрочем, не только за счёт неё. Но это уже неважно. Другой разговор. А вы-то как? По телефону я не понял. Не женаты оба?

– Я разошелся два года назад, – ответил Колычев.

– А я и не сходился, – улыбнулся Сашка Рыжов, – работаю все там же, пишу диссертацию помаленьку, правда все опостылело до чёртиков, надоело жутко, замотался, слава богу вот эта прогулка! Только я хотел писать заявление на отпуск, не знал дадут или нет, как вдруг, вот странно, подходит ко мне начальник , ласковый, выкопал откуда-то три недели отгулов и предложил их использовать, я даже удивился!

Алексей чуть заметно, уголками губ, улыбнулся. Искорки юношеского задора появились в его глазах.

– А ты, Шурик, красавчик ты наш, как поживаешь?

Колычев улыбнулся, горько как-то, трагично, по-колычевски. Правда, былого самодовольства поубавилось в этой улыбке, сводившей когда-то с ума девиц на дискотеках.

– Да как живу, хреново. Статья у меня в трудовой книжке. Вот гады, залепили 33-ю за то, что поймали на халтуре. Без квитанции ремонт приложили, припомнили старое, что-то приписали. Надо было ведь показать начальству, что администрация не дремлет. Устроили показной товарищеский суд и выкинули как щенка. Пару кусков я скопил, конечно, к тому моменту, пока стал работу искать. Промотал почти всё, не брали меня никуда со статьей. А ведь всего за три сотни в месяц рисковал задницей, ну, как ты, Лёха, в своё время в ателье. Слава Богу, год назад устроился. В больнице работаю, в психушке санитаром при ненормальных. Имею почти две сотни. Работа халявная, сутки через трое. И двойной отпуск за вредность. Моя-то баба, как попёрли меня с ателье, заканючила. Пришлось нам расстаться. Да мне и не жалко теперь. Дрянь она была, жилы из меня тянула. Целыми днями не вылезал из халтуры и погорел.

Сашка выругался и закончил.

– Да, нет в жизни счастья. Одно болото. Это ты прав, – подхватил Рыжов, – болото, оно и есть.

– Да, – протянул Алексей, – вам, конечно, не позавидуешь. Но хочу вас обрадовать, чтоб не слишком горькой судьба казалась. Живут люди и хуже вас, и неплохие люди. Это еще не дно, поверьте. Я много поездил, много повидал. И скажу ох, и плохо же, ребята, жить простому человеку.

– Ну ладно, – Алексей вдруг резко, как пружина, встал из кресла. – Ладно, давайте располагаться, осматривайтесь тут. Можно и душ принять для начала. Тебе, шеф, вон ящик, смотри свой футбол или что там. Шурик, послушай что-нибудь. Видишь, вон кассетник. Короче, будьте как дома. Весь сервис к вашим услугам. А в 7 часов вечера мы осчастливим своим присутствием ресторан.

Грустные мысли за борт! Путешествие начинается!

В свои неполные двадцать восемь лет Алексей Князев достиг многого, даже слишком многого, хотя и начинал всё с нуля, с пустого листа, без поддержки родителей, друзей или влиятельных родственников, как начинали свою карьеру многие молодые люди восьмидесятых, дети перестройки – так называли теперь их поколение, ведь их путёвки в жизнь в основном совпадали с самым началом этого периода жизни и развития советского общества.

Из школы, из армии, с первых лет работы Лёшка вынес только одно – жить нужно достойно, как нормальные люди, а для этого нужны деньги, и деньги немалые.

В газетах, по телевидению и радио, напропалую талдычили, вбивали, ввинчивали стальными шурупами в головы миллионных трудяг – работайте, работайте до седьмого пота, работайте ради светлого будущего, работайте ради уважения в коллективе, ради благосостояния, которое повышалось постоянно, но только на бумаге в тех же газетах. Из года в год зарплата росла по крохам, рублями и копейками, но лишь в пространных, нудных годовых и квартальных отчетах, которые печатались на первых полосах за подписями очень известных фамилий, что им, фамилиям этим, верили, верили, несмотря на то, что почти у каждого зарплата падала. Лишь у немногих оставалась она на старом уровне, таком, когда едва не протягиваешь ноги, с грехом пополам сводишь концы с концами, И стыдишься называть эту убогую цифру своим знакомым. Правда, были люди, у которых зарплата вдруг повышалась. Бывало даже на червонец. «Бог мой, какие деньги», – говорили все. И ходил счастливчик по заводу, институту или стройке какой-нибудь с довольным видом, провожаемый завистливыми взглядами коллег, сослуживцев, с гордостью получая свой листок на зарплату. Вот, мол, смотрите, не зря работал столько-то лет. Гнул спину, и перед начальством тоже , пахал, едва ли не с хлеба на воду перебивался, и вот она долгожданная прибавка к зарплате.

Но таких счастливчиков были единицы в коллективах. Подачки им кидали, как кость голодному псу. Администрация играла в демократию, дешевыми трюками вселяя надежду в рабочий класс и интеллигенцию, гниющую на картошке или дремлющую у старых кульманов. Летели крупные тузы со своих постов. Об этом иногда и почти в открытую писали. Дескать, и до них добрались. Вот ведь как – перестройка снизу доверху.