Левее – выше по течению было небольшое корабельное кладбище, старые проржавевшие трухлявые яхты, катера, небольшие борта громоздились там одна на другую, скрещивая обломанные мачты, купаться там было опасно, и даже тогда давно Лёшка не решался подплывать к этим мёртвым остовам.
Он сбросил обувь, носки и с удовольствием почувствовал под огрубевшими подошвами тепло земли. Пучок травы чуть щекотал пальцы, Лёшка улыбнулся наплыву воспоминаний и обернулся. Анастасия уже сбросила юбку и блузку, оставшись в чёрном с красной окантовкой купальнике, в открыто-откровенном, прикрывающем лишь те места её стройного загорелого тела, показать которые на пляже не позволяли последние рамки приличий.
Алексей жадно посмотрел на девушку, та поймала его взгляд, чуть смутилась было, но гордо вскинула голову, да, она знала себе цену, знала, что она была божественно красива и привыкла не стесняться этого.
– Ну что же ты! – она грациозным движением подняла руки и подобрала волосы в узел на затылке, ожидающе глядя на Алексея. Тот, наконец, опомнился, щелкнул пару раз фотоаппаратом и торопливо скинул одежду.
– Вперёд! – он схватил её за руку, и они устремились навстречу мелким речным волнам, из-за которых песок на отмели был спрессованным, тугим и тоже каким-то волнообразным. Вода оказалась прохладной, свежей и прозрачной. Лёшка нырнул и долго плыл вперёд под водой, открыв глаза, сильно гребя руками и разогревая тело.
Когда дно скрылось из глаз, он всплыл и далеко, около самого берега, увидел Анастасию, стоявшую по грудь в воде. Она радостно помахала ему рукой, подняв кверху большой палец. Лёшка взмахнул руками и повернулся на спину. Пловцом он был хорошим, даже отличным. Ещё там, во Владивостоке, он занимался в бассейне, где подкачал свою заплывшую жирком фигуру. А жирок этот согнал быстро, как будто и не было его.
Солнце палило нестерпимо, жгло, Алексей закрыл глаза и расслабился, оставив на поверхности лишь рот и нос. Он чувствовал, как его медленно сносит течением, но не сопротивлялся стихии, а просто лежал и думал, кто для него была эта девчонка Анастасия, Стаси, пышноволосая, элегантная, такая милая, желанная, завладевшая всем его существом за прошедшие дни с самого момента знакомства.
Лёшка чувствовал, что она нужна ему. Он скучал без неё, спешил к ней утром, как 17-летний мальчишка, радовался до неприличия, только лишь завидев её точёную фигуру. До этого раньше с ним такого не случалось, он просто загорался страстным желанием иметь ту или иную женщину, но всегда они были его содержанками, отдавались легко, как у них полагалось. Ресторан, постель, подарок, опять постель.
Все эти смазливые девочки, его девочки, как Лёшка их называл, Катя, Наташа и даже Аллочка, уж такая светская женщина, шикарная и томная, все они вдруг показались Алексею ничтожеством, жалким проститутками. Да, в сущности они и были таковыми. Только он не придавал этому особого значения. Они боготворили его, он кидал им подачки, и все было гладко, спокойно. А теперь…
Лёшка открыл глаза, солнце слепило, волны мерно покачивали его на поверхности. Он резко повернулся вдруг и поплыл, рассекая своим мощным телом водную стихию.
Настя всё ещё стояла на отмели, по плечи в воде, не решаясь плыть. Лёшка подплыл к ней, быстро, боясь потерять свою решимость, обхватил мокрыми руками её голову и поцеловал в улыбающиеся губы. В первое мгновение она растерялась, закрыла даже глаза, как бы отдавая ему всю себя, но опомнившись, сильно оттолкнула Алексея, возмущённо глядя на этого мокрого, с прилипшими чёрными волосами и капельками воды на загорелом лице человека, осмелившегося на такую бестактность.
– Псих! – коротко выпалила Анастасия и поплыла в сторону мимо Лёшки. Плыла она по собачьи, неумело, смешно, беззащитно, загребая под себя прохладные волны. Алексей откинулся назад и поплыл на спине. Он быстро обогнал девушку, и держась чуть впереди, наблюдал за ней. Стаси высоко поднимала подбородок, глаза её щурились. Иногда она бросала косые, сердитые взгляды на Алексея. Плыла она к лодке, одной из многих, что плавали на подводных якорях в метрах сорока от берега. Ещё солдатами Лёшка с компанией любил забираться на такие лодки, иногда даже фотографировался там.
Настя доплыла и остановилась, переводя дыхание, обхватив толстую цепь, идущую от носа лодки в серую глубину. Она тяжело дышала, прижавшись щекой к холодным отполированным волнами звеньям, глядя куда-то в сторону.
– А плавать ты совсем не умеешь! – весело объявил Лёшка, ловко залезая в лодку. Та накренилась, но он уже просто сидел в ней.
– Без тебя, знаю, – зло и устало отрезала Стаси и добавила, протягивая ему руку, – Помоги!
Алексей помог ей забраться. Лодка была широкая, днище ее покрывала выбеленная на солнце раскаленная доска. На нее и легла, Анастасия, положив руки за голову. Грациозная, смуглая от загара, почти обнаженная в своем экстра мокром купальнике, и Лешка на секунду даже отвел глаза от ее красивого тела. Подумав, он прилег рядом с ней, на бок. Глаза Анастасии были закрыты, она отдыхала, подставив лицо солнцу. В лодке пахло водорослями, рекой, немного смолой и моренным деревом. Низко над водой, крича надсадно и жалобно, летали грязно-белые чайки. Вдалеке по фарватеру широкой реки плыли два или три борта. Лодка плавно покачивалась на волнах,
Вдохнув, Лешка осторожно, боясь нового взрыва, коснулся губами Настиного плеча, холодного еще, покрытого мелкими капельками воды. Она чуть вздрогнула, веки ее дернулись, но не разомкнулись. Лешка понял, что она ждет продолжения, и приподнявшись на руках, поцеловал ее в плотно сжатые губы, легко, воздушно, одним прикосновением. Стаси не отвечала, но и не сопротивлялась. Глаза ее оставались закрытыми, но Лешка почувствовал, как напряжено все ее тело.
– Хочешь, я научу тебя, – Алексей хотел сказать «научу плавать», но последние слова почему-то застряли в горле и непонятно было, чему же он хочет научить эту своенравную красавицу.
– Не надо, – чуть слышно, одним выдохом ответила Настя.
И Алексей скорее почувствовал, чем услышал ее слова.
– Стаси, любовь моя, – шепнул он и поцеловал её снова, обхватив за плечи, прижавшись к ней всем телом. Он чувствовал упругость её груди, чувствовал, как шевельнулись её губы, она отвечала на поцелуи неумело и робко. Но именно эта робость и неумелость всё больше разжигали Алексея, и он впивался в её губы, самозабвенно, искренне отдаваясь во власть эмоций. И не было уже ничего, кроме этой страсти, кроме этого бешеного поцелуя, ни разу в жизни ещё Лёшка не испытывал такого наслаждения от простого прикосновения к губам девушки, хотя сколько их было уже этих поцелуев и объятий.
Наконец Алексей разжал объятия и в изнеможении, откинулся на спину, грудь его судорожно вздымалась, горло давили спазмы, мышцы дрожали, как бывает после сильного испуга или длительного изнурительного заплыва без остановки. Настя поднялась и села к нему спиной, обхватив руками согнутые колени. Что-то трогательно детское было в этой её позе. Алексей обнял её, коснулся щекой её плеча и, глядя куда-то в сторону, сказал вдруг, – Я люблю тебя, люблю, слышишь, милая?
Настя вдруг, не глядя ему в глаза, быстро обернулась, вцепилась тонкими, чуть дрожащими пальцами в его плечи, покрытые узлами мускулов, и уткнулась лицом в его грудь. Лёгкая, беззащитная, словно отдавая себя во власть этому человеку, вверяя ему себя всю, гордую и преданную. Лёшка ласково гладил её пышные волосы кончиками пальцев, которые умели быть нежными и мягкими, а не только твёрдыми, как гвозди, и смотрел на суетящихся чаек. Нет, он не думал, а просто смотрел. Ещё хотелось ему плакать, почему не знал он, просто хотелось, и всё тут.
Но он сдерживал себя, он был мужчиной, он был Алексей Князев, имя это было маркой, его произносили, понизив голос, ему верили, его боялись, его уважали и ненавидели. Но сейчас, когда пальцы его касались пушистых пепельных волос, той, которая вдруг стала для него такой родной и близкой, сейчас он презирал эту марку, этих людишек, глядящих ему в рот, ненавидел всё то, чем он занимался последние несколько лет, но знал, что не суждено ему остановиться, уйти в тень. Страшная это была штука, власть.
