– Финист, я только что узнал… – распахнулась дверь, и голос Калины вывел молодого князя из оцепенения. – Прими мои соболезнования. Мне очень жаль…
– И чего же? – поинтересовался Финист, вскакивая на ноги.
– То есть?
– Тебе-то чего жаль? Или кого тебе жаль? Меня или князя Власта? – Финист нервно запустил пальцы в спутанные пепельные кудри. – Отца моего ты не знал, с чем могу тебя только поздравить. Меня жалеть тоже ни к чему, потому что я-то его как раз прекрасно знал. Так чего же тебе жаль?
Не спеша отвечать на полные желчи вопросы, Калина внимательно следил за другом, задумчиво склонив голову к плечу.
– Что, так плохо, да? – проговорил он вместо ответа.
Финист только отмахнулся с досадой.
– Ты хочешь побыть один? – осторожно уточнил Калина.
Финист только головой замотал.
– Ну, я тогда тут посижу, – Калина поискал, куда бы сесть, и взгромоздился на низкий комод.
Финист присел напротив на подоконник.
– Слушай, – несмело начал Калина. – На тебя сейчас всё свалилось, и свалится ещё больше. Тебе уж точно не до меня. Но если ты всё-таки найдёшь для меня занятие, я буду тебе благодарен. Твой дворец, князь, весьма унылое место. Я бы лучше делом занялся, чем валяться на постели и обжираться с утра до вечера. Того и гляди, на мне штаны не застегнутся.
– Договорились, – кивнул Финист. – Я постараюсь найти тебе дело.
– Да, и вот еще что… – Калина тяжело вздохнул, но сказал, как всегда, без недомолвок. – Ты помирись с братом… Ну, чего ты таращишься? Ты так на него орал, что я всё слышал, стоя за дверью. Нельзя так. Помиритесь.
– Да ну его… – Финист проглотил ругательство. – Несет всякий вздор…
– А если для него это не вздор? И почему ты, в самом деле, отказался исполнить этот самый ваш обряд? Трудно что ли?
Финист стиснул зубы:
– Я не собираюсь просить вернуться с того света человека, который разрушил нашу семью! Я не собираюсь этого делать, даже если он мой отец!
Калина нервно поерзал, тревожно нахмурился:
– Ты так говоришь, будто бы на самом деле мёртвый может вернуться, если его хорошо и правильно просить. Вот послушает ваши молитвы, растрогается и враз оживёт. Так что ли?
Финист промолчал.
– Так ты не хочешь просить покойного вернуться, чтобы он, не дай Бог, не вернулся? Ты что, хочешь сказать, что веришь в это?
– Ну ты же веришь в то, что кто-то смог воскреснуть на третий день после смерти, причём, заметь, его об этом никто даже и не просил… И вообще, хватит, Калина! Помнится, мы уговаривались не обсуждать веру друг друга!
Калина замолчал, сосредоточенно хлопая глазами. Видимо, переосмысливал. Наконец, встряхнулся:
– Верно, уговаривались. Извини, Финист. Но послушай… – не повышая голос, Калина с нажимом повторил: – Помирись с братом. Лучше, если он будет тебе союзником, а не врагом.
– Я ему не враг и не союзник, Калина! – отрезал Финист. – Я князь Невской Славии и старший рода. Он обязан подчиниться мне. Не захочет – станет совершеннолетним и может покинуть княжество.
– Ты себя-то послушай! – расстроился Калина. – Пять минут как князь, а уже успел забыть, как сам столько лет маялся по чужим землям…
– Я не маялся, – решительно возразил Финист. – Я там жил, и, кстати, весьма неплохо. Маяться мне теперь тут придется.
– Это не повод строить из себя непреклонного изверга. Ты готов сделать брата изгнанником только потому, что вы с ним не поняли друг друга с полуслова?
– Калина, это совершенно не твоего ума дело! – со злостью бросил Финист. – Что ты ко мне с советами лезешь?
Лицо Калины посуровело.
– Ох, простите, ваша светлость.
– Надоело твою чушь слушать!
– Виноват. Но не по дерзости, а по недомыслию, – процедил он.
– Калина, брось дурить! – вскипел Финист. – И вообще, чем такой разговор, так лучше оставь меня!
– Да нет ничего проще, – бросил Калина в ответ и, отвесив легкий, немного вызывающий поклон, пошагал к выходу.
Калина уже взялся за ручку двери, но Финист не выдержал:
– Слушай, выпить хочешь?
Калина оглянулся.
Финист просто смотрел на друга, закусив губы, и молчал. Калина должен понять. Он всегда понимал.
– Нет, князь, – покачал головой Калина. – Выпить не хочу. Но извинения принимаются.
Финист все молчал.
– Ладно, можно и выпить, – сдался Калина. – У тебя мартини есть?
– Не думаю. Хотя, если приказать, живо сбегают и найдут…
– Не стоит, обойдемся местным… – Калина замялся, видимо, подыскивая подходящую замену слову "ассортимент".
Не дожидаясь итога его мучительных поисков, Финист встал и отпер дверцу изящного светлого шкафчика, полного изнутри разнообразных бутылок.
– Сейчас я тебе настоечку какую-нибудь найду повкуснее… – пробормотал он. – А потом все-таки дам распоряжение, пусть внесут разнообразие в питейные запасы. Я бы и сам от коньяка не отказался…
Калина покорно ждал, пока Финист передаст ему наполненный стакан.
– Помянем твоего отца? – спросил Калина, присаживаясь обратно на комод, на котором недавно сидел.
Финист забрался на подоконник и, прежде чем ответить, немного помолчал.
– Пусть каждый сам решит, за что пить. И рассказывать друг другу не обязательно. Так будет правильно, – совсем тихо проговорил Финист и пригубил из стакана.
– Согласен, – Калина глотнул горькую настойку, отдающую полынью и мятой и поморщился.
– Не нравится? – усмехнулся Финист.
– Да нет, как раз ничего, – удивился Калина. – Сначала продирает, а послевкусие приятное.
Финист сделал несколько глотков, пытаясь расслабиться и отрешиться от вздорных мыслей, лезущих в голову.
– Слушай, Финист, а что это там такое? – Калина махнул рукой со стаканом, показывая куда-то за окно.
– Где? – не оборачиваясь, уточнил Финист.
– Ну вот там, вдали за садом… Руины что ли?
– Развалины, – машинально поправил друга Финист и усмехнулся. – За "руины" должен будешь…
– Монеты кончились, – отозвался Калина. – Завтра сто талеров разменяю и отдам. Так что за развалины?
Финист вздохнул и уткнулся в стакан, с досадой понимая, что любопытный Калина не отстанет.
– Это пепелище, Калина. Могила.
– Даже так? – Калина вскинул светлые брови и покачал головой. – Там кто-то погиб?
– Там казнили изменника. Его дом стал ему погребальным кострищем.
– Ты-то откуда знаешь? Тебя тут восемь лет не было…
– Это было еще при мне, – пояснил Финист, проглотив остатки настойки. Осторожное тепло, крадучись, уже разливалось по всему телу. Говорить не хотелось.
– Ты хочешь сказать, что столько лет рядом с княжеским поместьем торчит сгоревший остов, и никто даже не пошевелился, чтобы убрать его?
– Калина, ну дались тебе эти развалины… – вздохнул Финист.
Тот хмурился и задумчиво смотрел в окно:
– Разве ж можно себе представить, чтобы посреди Штокгольма…
– Очнись, Калина, мы не в Штокгольме. Мы в Усть-Ижорске.
– Я почувствовал разницу, – согласился Калина. – Но не понимаю, почему посреди столицы не убрать головешки.
– Потому что запрещено. В назидание.
Калина тихо присвистнул:
– Ничего себе, назидание… Это кто ж такое учинил?
– Князя Власт, – сухо пояснил Финист. – Кому же, кроме князя, такое позволено?
– Расскажи, – попросил Калина.
Финист недовольно надул губы:
– Вот пристал… Подробностей я не знаю, а если коротко, то заговорщика казнили, а тело его сожгли прямо в доме. Запретили подбирать прах. Пепелище оставлено, чтобы неповадно было заговоры затевать…
– Какая дичь! – буркнул Калина. – Бросить прах на поругание… Кажется, внешний мир не зря оставил вас в покое. Пытаться иметь дело с дикарями вроде вас – себе дороже!..
Финист оторвался от стакана и строго оборвал друга:
– Попридержи язык. Славичи и сами не прочь на эти темы спьяну посудачить. Но от тебя, чужеземца, такие речи терпеть не станут, голову оторвут… Да и чем ты не доволен? Наш уклад ничуть не хуже ваших законов. Разве есть в мире такие места, где измену оставляют безнаказанной?