Этим самым противник дал нам отличный шанс бороться с ним, уничтожая его по частям.

События разворачивались и нарастали комом, обвалом. Три пары «мессершмиттов» низко вынырнули откуда-то с противоположной стороны, и ударили из пулеметов по недалеко расположенным станционным постройкам. Одного раза им видимо показалось мало, и они пошли на второй заход. Но в ответ земля могильно молчала. «Мессершмитты» прошли над станцией еще, уже третий раз, проштурмовали дымящийся и уже брошенный бригадой паровоз, из пробитого котла которого вырывались тугие нарастающие струи пара. Даже на таком расстоянии я отчетливо слышал его свист.

— Началось, — спокойно сказал стоящий рядом НШ и я, не отрывая от глаз бинокля кивнул. Мы стояли в наспех отрытом окопчике, под разросшимся кустом бузины, длинные ветви которой прогибались под тяжестью густых кистей еще зеленых и твердых ягод.

Майор держал в руках ракетницу; да, началось, сказал он себе, пытаясь хотя бы примерно определить численность десанта, который располагался на пятидесяти, а может, и более бортах.

В тот самый момент, когда планеры выпустили свои посадочные лыжи начальник штаба пустил первую ракету, торопясь, затолкнул в ствол вторую, поднял руку и выстрелил, и мы открыли огонь по медленно летящим целям.

Открывший первым огонь трофейный четырехстволный «Эрликон» сразу добился попадания в спускающийся планер. И сразу вслед за этим раздался грохот и яркая вспышка пламени.

Видимо пуля или пули попали в боезапас. Брызги пламени, отбрасываемые вспыхнувшими плоскостями, на какое-то мгновение ослепили меня. Потом раздалось два хлопка, и охваченный огнем планёр резко клюнул носом и пошел вниз, к земле. Где-то не далеко от меня раздались крики и топот, а потом в небо взмыл огненный шар.

Поражаемые точным огнем планеры пытались отвернуть в сторону что бы выйти из зоны поражения, но их пилоты и десантники все равно принимали смерть.

Вторая очередь «счетверенки» выбила из очередного планера целое облако мелких фрагментов, и он стал крениться вправо. Пилоту с большим трудом удалось развернуться на девяносто градусов, прежде чем его аппарат загорелся. Оставляя за собой дымный хвост, он круто спланировал вниз. Казалось бы вот оно спасение, но фюзеляж инерцией вынесло на край обрыва высокого берега. Пару раз качнувшись, и обвалив пару тонн песка, туша планера начала падать в реку.

На полпути до воды, раздался взрыв, и планер с ревом рухнул в воду. На поверхность выплыло два человека, почему-то в белых комбинезонах — один из них сразу же ушел назад под воду, а второй попытался добраться до берега, но тут его настиг пулеметный огонь с нашей стороны.

Нам хватило нескольких минут, что бы покончить с посадочным десантом. Сейчас места падений обрабатывали минометчики.

Юнкерсы, несмотря на то, что прекрасно видели как погибли их товарищи, не развернулись на запад, а начали выбрасывать парашютный десант. В какой то момент, мне показалось, что с серого неба, опускается, разрастаясь, большая белая туча. Самолеты делали проход за проходом тысячах на четырех, высыпая из себя все новый и новый груз; дробные облачка парашютов густой рябью вспыхивали в небе.

Опасаясь эффективного зенитного огня, транспортники ушли на высоту, тем самым давая нам время на распределение секторов ведения огня. И поэтому сейчас на земле стояла мертвая тишина, и от этого НШ нервничал. Наверняка теперь оттого, что кто-нибудь не выдержит и, не дождавшись его сигнала, начнет стрелять. Когда первые парашютисты были метрах в пятистах от земли, он снова, одну за другой дал две красные ракеты и тотчас с крыши водокачки ударил пулемет станционной охраны.

Ю-52, опорожнившись, развернулись и пошли назад; над ними чуть сзади и выше пристроилась эскадрилья истребителей. Проводив их напряженным взглядом, я еле приметно передохнул.

От безмолвной станции небольшой ветерок приносил ядовитый запах креазотовый пропитки шпал, мазута, и отсыревших отходов из топок паровозов.

Именно в этот момент меня как-то разом охватило мучительное и тревожное чувство бессилия. Такое было со мной впервые как мы все попали в это время. И чуть позже я понял причину — дальше идущим на моих глазах боем нельзя было управлять!

Немецкие парашютисты, преодолев растерянность первых десятков секунд, стали отстреливаться находясь еще в воздухе. Отчаянные ребята… Мне бы таких побольше. Быстро, буквально в мгновения, какой-то особый гул наполнил теперь уже и небо.

Дегтярь с водокачки экономно, но эффективно бил по спускающимся десантникам. Но стрелял не только он. Сейчас по парашютистам били из всего что могло стрелять. Даже танки вели огонь картечью. Плотность огня была сумасшедшая.

Кто-то из максима, лупил лихорадочными длинными очередями, и кометой мелькнула мысль, что надо не забыть узнать после, кто это за пулеметом такой ловкий и умелый. И следом, тут же подумал о самолетах — хорошо, что они улетели.

Неотвратимо наступил тот момент когда парашютисты начали приземляться на поле. Но был один очень важный момент — это были и живые и мертвые, вперемежку, при этом вторых было как бы не больше чем первых. Из-за оригинальной конструкции подвесной системы немецкого парашюта, визуально определить живой, раненный или мертвый десантник было очень трудно. Тем более, что многие приземлялись за пределами ржаного поля, на лес и на станцию.

Часто на месте приземления организовывалась неразбериха и паника — уже на земле, парашютисты путались в стропах, кричали, дергались пытаясь освободится, но часто на них наваливались притаившиеся в самых разных местах рабочие станции, красноармейцы станционного караула.

Уже потом, после боя с десантом, мне рассказали удивительную историю о том, что Лукерья-стрелочница двух, не самых субтильных матросов из кригсмарине вооруженных автоматами уложила из-за угла ломиком. Вот правду в народе говорят, что от лома нет приема! Она забрала у одного из упокоенных его автомат, повертела в руках, и, по-мужски крепко и насыщенно обложив на матерном непонятную для нее железяку, опять взялась за привычный лом.

А сейчас накал боя стремительно нарастал по всему пространству — на самой станции и по всему полю, в ельнике и в большом лесу. Если быть точным, то схватка с противником распалась на множество отдельных, ожесточенных перестрелок, часто молниеносно переходящих в рукопашную. Многие из немцев, уже успели расползтись по ржи или укрыться в подлеске. Остатки выживших немцев добивала пехота, которая с азартным «ура» дружно ударила в штыки.

Во время боя над полем и над станцией несколько раз появлялся и долго кружил в небе «костыль».

Через полтора часа этот ожесточенный и стремительный бой с ежеминутным изменением обстановки в основном закончился, и сейчас жаркое летнее солнце по-хозяйски выкатилось в небо и сильно грело.

Главным итогом боя было то, что люди поверили в себя и свои силы. Они раньше о немцах говорили и думали с затаенным страхом, а теперь, как оказалось, что их спокойно можно отправлять на тот свет самым обыкновенным способом.

Как мне доложили, шестьдесят семь немцев было взято в плен, и они теперь сидели, запертые в каменный пристанционный сарай. Многие, и гражданские, и красноармейцы бегали туда, чтобы поглядеть на пленных, и убедиться самим в самом факте пленения врага.

Было захвачено большое количество автоматов, пулеметов и минометов, много патронов и мин, плюс две походные радиостанции. Прибывшие органы пытались активно выявить командный состав и радистов. Но дело у них не шло. Поскольку я отлично понимал как дорого сейчас время для получения так необходимой нам информации, то принял решение повторить «процедуру», которую недавно провел над пойманным нами диверсантом.

Для этого попросил выстроить всех пленных и отобрал трех самых, на мой взгляд задро#енных.

«Процедуру» проводил в маленьком дворике позади пакгауза. Через четверть часа были получены данные на все категории интересующих нас военнопленных. Их уже допрашивали перенявшие опыт форсированного допроса сотрудники органов. Отмолчаться не получилось ни у кого.