— Что, не признал сразу, или сделал только вид? — не поверил особист с большим опытом, ведь, если диверсанты шли за Яковом, то иметь его фотографию должны были в обязательном порядке.

— Мне кажется, что узнал. Но из строя не вытащил.

— Почему, ви так думаете, Яков Иосифович? — Цанава немного даже опешил.

— А он громко, на хорошем русском спросил, мол, кто командир батареи. Я думал, что кто-то на меня укажет, но молчу, он еще раз крикнул. Но меня никто не выдал. Тогда он одного бойца, Семеняку, наводчика, выдернул из строя и горло ему перерезал. И вопрос повторил. И смотрит на меня, а бойцы молчат. Никто ни слова. И… — От спазма старший лейтенант не мог говорить.

Цанава терпеливо ждал, и про себя думал:

«Интэресно, эта они молчали потому что боялись гнева Хозяина, или так своего старшего лейтенанта уважали? Скорее первое, чэм второе» — подумал цинично Цанава, но про свои глубокомысленные выводы предпочёл вслух не распространяться.

— После Семеняки, так сделали еще с четырьмя. Тогда смотрю, еще одного из строя вытаскивает, Мышкина Ваню, подносчика снарядов. Он еще такой крупный, настоящий богатырь. Тут я не выдержал, и незаметно кивнул ему…

— Шито било далше? — Цанава весь подался вперед.

— Он указал на меня, и я вышел из строя, говорю, мол, командир батареи это я.

— Тот Мышкина не выпускает и спрашивает: «Старший лейтенант Джугашвили?». Я подтвердил это. Тогда меня отвели к палатке, чуть подальше, а всех ребят из пистолетов положили. Только у них они с какими-то трубками были на стволе. Вроде Вальтер, а с трубой, и выстрела не слышно почти, как хлопки тихие-тихие. Ну, у меня тогда от этого истерика случилась. Я ударил и повалил ближайшего эсэсовца и бросился к лесу, надеясь, что его застрелят по пути, благо белая нательная рубашка прекрасно заметна даже в темноте. Пока бежал, понял одно — в плен попадать мне никак нельзя.

— Ти правылно понял…

Но стрелять не стали, а просто догнали, когда я оступился. Начали бить. Но просто так я не дался, кому-то с колен, заехал кулаком между ног. Тот в ответ ножом в плечо… Комиссара, его не застрелили, а закололи, пригвоздив к дереву штыками. Потом что-то укололи. Вот и всё.

— Так, а что можэшь сказать о твоём освобождении?

— Ничего не могу сказать. Я был под снотворным, а когда очнулся, меня уже сюда поместили. Так что про это я ничего не знаю.

— Хорошо, Яков, выздоравливай.

И Цанава быстро вышел из комнатки, забыв прикрутить лампу, которая теперь сияла ярким огнём, мешая выздоравливающему заснуть, но это, кажется, начальника особого отдела Западного фронта не волновало от слова «совсем».

После того как Цанава закончил разговор со старшим лейтенантом Джугашвили, комиссар госбезопасности взял у порученца папку с чистыми листами бумаги и стал выводить аккуратным почерком текст спецсообщения: «В результате спецоперации, которая проводилась под руководством Особого отдела Западного фронта, у немецкой диверсионной группы был отбит, захваченный ей за двенадцать часов до этого раненым старший лейтенант Джугашвили».

Он уже хотел поставить свою подпись, как подумал о том, через сколько рук пройдет этот совсекретный документ, пока дойдет до адресата… Нет… Надо Берии доложить лично… И о самом факте произошедшего, и о кое чем еще, что тоже нельзя доверить никому.

Вызвав порученца, показал ему номер листа и приказал:

— Оформи акт уничтожения совсекретного документа, а именно черновика спецсообщения.

После чего вырвал лист из подшивки и сжег на глазах порученца и заодно личного секретчика.

Растерев по полу пепел, он вышел из помещения поста ВНОС.

Увидев его на крыльце к нему подошли полковник Мисюрев и Нечаев.

— Сейчас отправим Якова самолетом прямо в Москву… Лично буду сопровождать!

Кто бы сомневался… подумал Дед Павел, но ехидную улыбку все таки смог сдержать. Неожиданно вперед выступил Мисюрев:

— Разрешите высказать одно соображение товарищ комиссар?

— Толко бистро, врэмени совсэм нэт.

— Считаю, что эвакуация старшего лейтенанта в Москву, не даст сколько нибудь значимых гарантий его безопасности. И там, разведорганы противника будут пытаться его похитить для оказания давления на товарища Сталина. Предлагаю под видом старшего лейтенанта Джугашвили вывезти в столицу его двойника и фиксировать активность лиц, которые проявят к этой операции прикрытия любой интерес.

— А что дэлать с Яковым? — Цанава кивнул пи этом в сторону комнаты, где сейчас находился старший лейтенант Джугашвили.

— Поместить во фронтовой госпиталь на излечение под видом двойника, и распространить аккуратно слух, что это именно двойник. Обеспечив оперативное сопровождение.

— Заманъчиво полковник. А начнем мы распространять слухи со спецсообщения об этой операции. Документ пройдет через столько рук, что обязательно где-то протечет. Маладэц!

— Это не моя идея товарищ комиссар…

— А чия?

— Его… — Тут Мисюрев кивнул головой на Нечаева.

Наступила мхатовская пауза.

— Ладно, я пошел готовить спецсообщение, а ваша задача все объяснить старшему лейтенанту Джугашвили.

— Сделаем, товарищ комиссар госбезопасности…

После того как Цанава вернулся в помещение поста ВНОС, полковник Мисюрев повернулся к Нечаеву:

— Пал Игоревич, вам это лучше всего сделать. Старший лейтенант считает вас своим спасителем, и как я понял по его реакции, вы смогли с ним наладить контакт. Так что вам и карты в руки.

— Хорошо Александр Петрович, так и вправду будет лучше.

Но проведение конструктивного разговора сильно осложнялось тем, что в соседней комнате находился Цанава, который обязательно будет греть уши, и это в лучшем случае. А вполне может случится так, что друг Берии про сочтет обязательным свое личное присутствие.

Но к большой удаче, в этой ситуации неожиданно помог сам Яков. Сходу поняв что Нечаев пришел для серьезного разговора, который обязательно захочет подслушать Лаврентий Фомич, он молча кивнул на открытое окно выходившее в одичавший яблоневый сад. Многие деревья были сломаны, и поверху торчали только верхушки с намокшими ветвями.

Яков первым полез через открытые створки на улицу. Дед Павел оказавшись на улице увидел молодого мужчину в форме РККА.

— Это свой… — и повернувшись к бойцу добавил: — Сергей нам надо поговорить без помех.

— Кто это Яша? — Поинтересовался Нечаев.

— Особо доверенный человек генерала Власика.

Сейчас сад был полон птиц и насекомых, но кроме нас и человека Власика никого в нем не было, сейчас он был полностью безлюден. Слышно было лишь мирное щебетание птиц.

В голове у Пал Игоревича сразу щелкнуло и он произнес:

— Так даже намного лучше чем я ожидал…

— Вы о чем?

Мы присели на старой, полусгнившей скамье и закурили.

— До твоего отца надо донести информацию даже не особой важности, которую я не могу доверить даже Берии и его самым доверенным людям.

— Какую, я лично передам отцу! — Горячо произнес Яков.

— На тебя еще не окончена охота Яша, так что сам понимаешь…

— Тогда как?

— Сейчас Цанава пишет спецсообщение Берии о том, что ты будешь доставлен в Москву лично им, под мощным эскортом, а во фронтовой санбат положат твоего двойника.

— А на самом деле? — Он пытливо заглянул в глаза Нечаева.

— А на самом деле, все будет с точностью до наоборот — ты ляжешь в санбат как двойник, а двойник полетит в Москву с Цанавой…

— Понял, рокировка…

— Твоя задача встретится лично с отцом, и передать ему, что этой информацией обладает вон тот полковник-пограничник. — Тут дед Павел показал глазами на Мисюрева. Зовут его…

— Я знаю…

— Ну и отлично! Сможешь это сделать так, что бы даже Берия ничего не узнал, и даже не заподозрил?

Яков молча кивнул.

— Тогда у меня все. Для Цанавы… Я тебе объяснял необходимость изобразить твоего двойника в медсанбате.

— Понял.