Тем временем в динамиках наушников послышался сигнал морзянки, судя по позывному вызывал соседний пост.

— Отвечайте, мой юный друг, — кивнул на радиостанцию Подкаст. — И помните все то, что я сказал…

Для усиления эффекта, пулеметчик лязгнул своим оружием. Рука радиста привычно легла на телеграфный ключ. Удивительное дело, но Кирилл принявшись за привычное ему дело, даже перестал думать о сопящем над ухом фрице!

Большой и указательный пальцы заработали, быстро-быстро посылая в эфир различные комбинации точек и тире. Так называемый «морской», горизонтальный ключ был заслуженной гордостью Кирилла. На нем он работал левой рукой по двум причинам: во-первых что бы не сбивать правую руку, которой он работал на обычном ключе, а во-вторых правая была свободна и ей можно было записывать радиограмму.

«… цель одиночная, курс 195. Высота — 31000, скорость — 180» — передавал радист соседнего поста ВНОС.

Хмыкнув, Кирилл автоматически исправил неверную цифру — не тридцать одна, а три сто. Поймав на себе вопросительный взгляд немца, пояснил: «Сейчас уже почти вечер, на такой высоте самолёт просто не увидят. Да и не летает никто настолько высоко».

Видимой реакции на его объяснение не было, даже нельзя было сказать понял его немецкий радист или нет.

Работая дальше, он смог краем глаза уловить одобрительный кивок немецкого радиста и краткое «гут» на вопрос гауптштурмфюрера.

«А русский язык он сучий потрох знает! И неплохо…»

Все это время, кроме радиста сбоку, за спиной был Подкаст. Постояв ещё немного за его спиной, он отошел в сторону, что-то негромко приказал пулемётчику, повернулся и вышел из комнаты.

Снова потянулись томительные минуты ожидания. Кирилл слышал, как по полевому телефону продублировал его сообщение дед Павел. Их охрана вела себя спокойно, и во всяком случае за оружие они больше не хватались. По-видимому, и его поведение не вызывало никаких подозрений у десантников.

В таком режиме прошло уже больше часа, судя по часам немецкого радиста, которые были доступны взгляду Кирилла.

Из динамика рации послышался писк морзянки. Кирилл на автомате переводил точки и тире в буквы и слова: «…направление движения цели — курс двести тридцать, высота тысяча восемьсот, снижается…»

— А вот это сообщение дублировать не нужно, коллега! — произнес на приличном русском, молчавший доселе немецкий радист. — Передайте следующее сообщение: курс сто тридцать, высота тысяча восемьсот.

— Но этот пост, — Кирилл ткнул пальцем в сторону панели рации услышит! Мы работаем на одной волне…

— И что он сделает?

— Перезвонит по телефону!

— Коллега, но самолет мог ведь изменить курс?

— Мог…

— Так и передайте!

«…Цель изменила курс на сто тридцать, прекратила снижение. Высота тысяча семьсот метров…»

— Младший сержант! Передайте — цель изменила курс на сто тридцать, прекратила снижение.

Высота тысяча семьсот метров.

«Черт! Это их самолёт! Интересно, Нечаев всё понял? Жаль, что я не могу обернуться, оба немца заметят мое движение…»

— Можно воды?

Немецкий радист, не отрывая взгляда от радиостанции Кирилла, что-то сказал и довольно громко.

Вскоре открылась входная дверь поста, и на столе перед ним появился стакан с водой.

«Так, вроде всё пока идет по плану. Открытое окно — сигнал нашим, что вся группа здесь. Исправленная неточность в данных — сигнал работы под контролем. Второй стакан с водой — сигнал майору, что нужный самолёт на подходе. Да он и сам наверняка всё слышал, мы же с немцем говорили не шепотом.»

Уловив краем глаза движение, Кирилл чуть довернул голову — немец работал на ключе. «А парень из ВВС… Ключ закреплен специальной приспособой на ноге — удобно, не надо разворачиваться да и вторая рука свободна, что характерно — правая… Черт! Черт! Черт! Я ведь его его сигналов сейчас не слышу… стало быть, он с частоты ушёл — вызывает своих? Но, раз так, то и он меня слышать не может тоже! Второй рации у них, скорее всего, нет. Надо рискнуть? Другого случая уже не будет!»

Тренированные пальцы чуть заметно шевельнулись, и в эфир быстро ушли три точки, три точки, три точки, С,С,С…

«У-ф-ф… Всё, сигнал ушёл. Вроде пронесло… Теперь наши точно знают, что немцы встречают именно этот самолет».

Судя по поведению всех немцев, кто был внутри поста, это был несомненно тот самый борт, который так ждали десантники. До его посадки судя по всему осталось не так уж и много времени. Через открытое окно уже можно было разглядеть отблески от зажженных десантниками костров.

Появилось освещение и внутри поста ВНОС — немецкий радист зажег висевшую на стене керосиновую лампу. Открылась дверь, и в комнату снова вошёл гауптштурмфюрер, бросив быстрый и внимательный взгляд на всех, он что-то спросил у своего радиста, и тот ему ответил.

— Мой юный друг, должен выразить свое искреннее восхищение вашей выдержкой и самообладанием. — При этом, его узкие губы тронула легкая и совсем не отталкивающая улыбка.

— Откровенно говоря — совсем не ожидал! Через час мы с вами расстанемся. Для всех нас, но в первую очередь для вас, будет лучше, если никто не будет поднимать даже малейший шум после нашего ухода. Иначе… Я уже ранее объяснил вашему командиру, что Сибирь большая, там на всех места хватит… Понимаете?

Кирилл кивнул. «Блин, какой хитрый черт! Ведь потом он найдет способ разыскать нас и будет шантажировать этим! Как это называется у причастных? Вербовка!!! Точно!» До него снова донесся голос эсэсовца:

— Вилли побудет с вами здесь ещё некоторое время. — Он кивнул на своего радиста. — Естественно, не один. Потом они все уйдут.

Кирилл ничего не ответил, а только вздохнул и, выпрямившись, положил руки на колени. Подкаст в ответ одобрительно покивал.

«Ловко… Тут тебе спокойный и недерганый радист и вербовка⁉ Все в одном флаконе. Понятно, допусти я ляп в эфире — всей его операции каюк, а это потеря самых разных плюшек, вот немец и разливается соловьём. Наверняка телефонную связь они порежут, а вот рация, чтобы не вызвать подозрений, должна исправно работать. По крайней мере до тех пор, пока самолет не отлетит на безопасное расстояние. Радист самолета даст условный сигнал, на заранее оговоренной волне, и тогда Вилли и его комрады тихо уйдут в лес. Или как вариант — без особого шума попробуют нас кончить и затем опять таки уйдут в лес. Красиво придумано, нечего сказать…»

И снова зазвучал голос гауптштурмфюрера:

— Я ещё раз напомню так, чтобы слышали все. Продолжайте спокойно спокойно нести свою службу и ни о чем не волноваться. Немецкий офицер всегда держит своё слово! — С этими словами он повернулся к остальным пленным, и подойдя к сидевшим на полу красноармейцам, Подкаст присел на корточки и снова повторил уже один раз сказанное им.

Растерянно выглядевшие красноармейцы вразнобой закивали, соглашаясь с немецким офицером.

Звук работающих моторов самолёта стал громче, он приближался, но вместе с ним приближались и другие звуки — это были истребители ведущие плотный огонь.

— О-о майн гот!!! Ми-ист!!!

Тем временем, на полосу легли отблески посадочных фар. Гофрированная металлическая птица грациозно и почти бесшумно коснулась колесами земли, чуть подпрыгнула и покатилась вдоль линии костров.

Гауптштурмфюрер рывком поднялся и, подойдя к окну, высунулся наружу и фельдфебельским голосом что-то рявкнул, после чего сразу несколько теней кинулись тушить костры. В свете луны это выглядело очень красиво и по-своему завораживало. После этого, он уже вполне спокойным голосом отдал короткое приказание дежурившему у входа на пост ВНОС часовому. Из комнаты, в открытое окно было хорошо видно, как от дома к лесу побежал немецкий десантник и скрылся в кустах густо росших на опушке.

А на полосе, немецкий трехмоторный транспортник докатился до последнего, еще полностью потушенного костра, и ревя моторами, стал разворачиваться для взлета. Не дожидаясь полной обстановки, кто-то из экипажа открыл бортовую дверь в фюзеляже, и в ее проёме стал виден силуэт человека.