— У меня такое ощущение, что все это гораздо глубже, чем я думал, — говорю я ему, пока мы направляемся к лифту. — Кто-то выставил меня дураком.

Антон какое-то время молчит.

— Может, они не в тебя играют.

Я останавливаюсь и смотрю на него какое-то время.

— Что ты имеешь в виду?

— Все, что мы узнали, ведет к тому, что в центре всего этого оказались Кастеллано.

— Ну и что? — нажимаю я. — Я всего лишь побочный ущерб в чьей-то войне против греков?

Антон качает головой и вздыхает.

— Ты вообще не залог, босс. Ты пешка и играешь им прямо на руку.

Ваня

— Спасибо за это, я ценю, — шепчу я Елене, когда она везет нас к небольшому участку города на окраине города. Здесь мой отец похоронил Кору. Он похоронил ее вместе с ее покойным мужем, которого он жестоко убил.

— Мой брат — засранец, — заявляет она. — Мне жаль, что он оставил тебя такой.

Все, что я могу сделать, это пожать плечами. На данный момент я не хочу говорить об этом разговоре. Мое сердце все еще болит. Возможно, я ошибалась на его счет. Может быть, никакого Адрика там вообще нет. На самом деле он не тот мальчик, который писал мне эти письма, когда я росла. Должно быть, это кто-то другой.

Должно быть.

— Ты уверена, что хочешь, чтобы я просто подбросила тебя сюда? — Елена нервно оглядывает окрестности. — Я могу остаться.

Я качаю головой.

— Нет, — говорю я ей. — Мне нужно сделать это одной.

Она глубоко вздыхает, но не спорит. Я думаю, она понимает мою потребность в пространстве и независимости. Елена — принцесса мафии, как и я, и хоть ей и предоставлена некоторая свобода, но она ограничена.

— Если ты уверена, — говорит она и останавливает машину на парковке возле входа на кладбище. — Просто позвони мне, если хочешь, чтобы я забрала тебя, — я киваю. Я рада, что Адриан решил дать мне телефон. В противном случае мне пришлось бы идти сюда пешком. — Возьми это, — Елена протягивает мне черную кредитную карту. — Используй её, чтобы получить Lyft или что-то в этом роде, если я не смогу приехать и забрать тебя, — она морщит нос. Я немного улыбаюсь. Елена выскользнула из пентхауса, чтобы сделать это для меня.

— Спасибо, — я открываю дверь и выхожу из машины. — Благодарю.

Она улыбается.

— Нам, девочкам-мафиозям, нужно держаться вместе, — я усмехаюсь и закрываю дверь, не дожидаясь, пока она выйдет из машины, прежде чем отправиться на мрачное кладбище передо мной. Мне не нужно беспокоиться о карте. Я знаю, куда идти. Я была тут, когда хоронили Кору. Тогда я еще не понимала, что значит быть похороненным здесь. Я не знала истории. Теперь я это знаю и сожалею обо всем, что сделала моя семья. Это место не для нее.

Послеполуденное солнце палит мне в спину, пока я бреду к самой дальней стороне кладбища. Несколько деревьев усеивают длинное пространство, но большая его часть открыта для непогоды. Это не самое ухоженное место для отдыха. Большинство камней треснуто, а имена тускнеют. Та трава, что есть, заросла. Маленькие перекати-поле засоряют места для прогулок.

Возле каждого участка есть небольшие навесы, которыми могут пользоваться посетители. Это место не позволяет содержать садовника. Здесь ситуация DIY. Я хватаю лопату из ближайшего сарая и направляюсь к могиле.

Надеюсь, карма не укусит меня за задницу за то, что я потревожила чье-то место отдыха. Хотя, если я права, этому конкретному человеку не место в этой могиле. Земля твердая, и мне трудно копать лопату в грязь, но как только я преодолеваю поверхность, постепенно становится легче.

Время идет, а я едва замечаю, как солнце садится позади меня. Темнеет, на кладбище зажглись огни, но я все еще копаю. Я должна быть рядом. Христос, надеюсь, что да. От отчаяния, когда я копала, сгорбившись, мою поясницу распространяется отчаянная боль. Мои ладони потрескались и кровоточат, пальцы окоченели. Пот капает со лба в глаза, но я не останавливаюсь.

Я не могу.

Необходимость выяснить, кто нацелился на меня, сильнее боли. Ничего не складывается. Я складываю два и два и получаю семь вместо четырех. Я могу понять, что Кора нацелилась на мою семью, особенно на моего отца, но почему я? Время, которое я провела с ней, было коротким, но она всегда относилась ко мне с добротой и состраданием. Она улыбалась, когда мы с Адой играли вместе, ее глаза были немного грустными.

Теперь я знаю причину этой грусти. Мы были сестрами и никогда этого не знали.

Предназначено с самого начала.

Это тоже то, что не складывается.

Ада лгала Адриану о своей матери. Обвинение против нее, когда он упомянул, что она предала его. Ничего из этого не похоже на мою лучшую подругу.

Затем снова.

Когда я вспоминаю прошедшие годы, я понимаю, как много я могла упустить. Забавно, что, когда ты делаешь шаг назад, твой мир открывается немного больше, и ты видишь вещи под другим углом. Я думала, что Ада изменилась после внезапной смерти ее матери, но теперь я вижу, что это началось раньше. Это началось в ту ночь, когда мне показалось, что она вырезала мою родинку на своей коже.

Светлана говорит, что это не шрам от пореза.

Это значит, что она пыталась его отрезать.

Лампочка звенит.

Она знала. Ада знала, что я ее сестра, и пыталась убрать отметину, обозначавшую ее как Кастельяно. Кора рассказала ей, кто она такая? Мой отец?

— О чем ты мечтаешь? — спрашиваю я Аду, пока мы лежим в моей постели. Утреннее солнце начало медленно подниматься, но мы еще не легли спать. Некоторые ночи Аде тяжелее других без мамы. Прошел почти год с момента ее кончины, и я могу сказать, что ей одиноко без матери, которая спала рядом с ней.

— Справедливость, — шепчет она с мрачной ноткой в голосе.

— Против кого? — спрашиваю я с любопытством. Возможно, она хочет справедливости против человека, который прогорел на красный свет и убил ее мать. Но потом мой отец сказал, что мужчина уже отбывает пожизненное заключение за непредумышленное убийство.

— Горький человек и приятный человек.

— Что? — я наклоняю голову, ищу ее взгляд.

Ада вздыхает.

— Ты их не знаешь, — грустно говорит она. — Ты счастливчик.

— Эти мужчины тебе снятся?

— И каждый мой час бодрствования.

— Я не понимаю, — я пытаюсь, но она не имеет никакого смысла.

— И никогда не поймешь, Ваня, — вздыхает она. — Ты слишком замкнутая и наивная, чтобы что-либо знать. Иногда мне хотелось бы быть тобой. Я бы хотела иметь то, что есть у тебя.

Меня пронзает неженственное фырканье.

— Ты видела мою жизнь, Ада, — напоминаю я ей, играя с прядью ее прекрасных кудрей. Они такого же цвета, как мои. Ее глаза тоже. Мы могли бы быть сестрами, насколько мы похожи. Опять же, большинство греков мне кажутся похожими.

— Родители, которые едва признают мое существование. Здесь нет любви. Никакого смеха. Мне не разрешают посещать государственную школу или заводить друзей. Моя жизнь была решена за меня с того дня, как я родилась.

— Все равно лучше, чем у меня.

— Как ты вообще такое могла сказать? — почему она так думает? Мать любила ее и заботилась о ней. Моя мать выкрикивает мое имя, когда пьяна, и кричит всему миру, какое я разочарование. Как бы ей хотелось, чтобы я никогда не рождалась. Я лучше буду горничной или сотрудницей, чем их дочерью.

— Однажды, — вздыхает она. — Однажды я покажу тебе, каково это быть собой, и заберу все, что у тебя есть.

— Меня устраивает, — говорю я ей, взмахнув рукой. — Действуй. Бонусные баллы, если ты сможешь постоять в комнате пять секунд с любым из моих родителей и не заплакать.

Она смеется.

— По рукам.

Сквозь лопату раздается сильный стук.

Золотая жила.

Я использую боковые стороны лезвия, чтобы сдвинуть грязь с гроба и в сторону. Когда мне наконец открывается вид на верхнюю защелку, я отбрасываю лопату в сторону и наклоняюсь. Откидывая замок, я кряхчу, пытаясь поднять тяжелую деревянную крышку.