Тишина после рассказа Дженингса сгустилась такая, что ее можно было резать ножом и намазывать на хлеб. Киан тупо рассматривал носки сапог и сокрушался, за что ему такое наказание. Гейб сопел рядом, а Мистаф выглядел не таким смуглым как парой минут назад — точно молоком кожу облили.

— Слушайте, я... — сказал вдруг купец с хрипотцой. — Я, наверное, пойду. Старика вам отдал и мне делать тут больше нечего.

— Постой.

Гейбрил отвел Мистафа в сторонку и что-то долго твердил ему на ухо — купец кивал, соглашаясь. Потом оба пожали друг другу руки, и шартехец вышел на улицу, прикрыв за собой дверь.

Гейб тем временем за шиворот вытащил трактирщика из подсобки и заорал ему в лицо:

— Чтоб ни слова никому! И своим всем скажи. Если узнаю, что разболтали — за яица тебя на бриг подвешу вместо парусов! Ясно тебе?!

Менстер закивал, обливаясь потом, бухнулся на колени.

— Раалом клянусь — никто и словечка не выдаст!

«Не поможет. Все равно растрындят на весь город. Днем раньше, днем позже, но все равно узнают все».

— И старика чтоб накормил, напоил и приглядел за ним! Лично проверю.

Дженингс, похоже, приходил в себя — он наяривал суп за обе щеки с дикой скоростью, причмокивая и облизывая ложку. Киан отвернулся — это зрелище не для слабонервных.

— А ты, — покончив с беднягой Менстером, Гейбрил вспомнил про племянника. — За мной в штаб. Будем думать.

У дверей кабака собралась нехилая толпа — все громко галдели и выглядывали из-за спин соседей. Гвардейцы на входе нервно поглаживали приклады винтовок.

Грудь Гейба раздулась — он набрал побольше воздуха в легкие и рявкнул медвежьим басом:

— Разойтись!!!

Толпа испарилась в один миг, разбежавшись по соседним улочкам и домам. Гвардейцы облегченно выдохнули.

— Все за мной, — скомандовал Гейб.

Пока шли к штабу, Киан расстегнул китель — жара не щадила. Он бы его и вовсе снял, но Гейбрил не одобрит, начнет орать про ненадлежащую форму и все такое прочее. Самого полковника погода, похоже, не касалась никаким боком.

Встречные прохожие шарахались от них в стороны или же старались делать вид, что заняты делами — Киан бы уже не удивился, если б местные вместо бабайки пугали своих детей злым Гейбрилом.

Лоточники на площади Семи углов вопили дурными голосами, зазывая народ. Мимо проехала телега, запряженная квелой лошадкой; ее вел под уздцы низкий и толстенький шартехец с пышными усами и в зеленых шароварах. Какая-то женщина выплеснула из окна воду из горшка, чуть не облив попрошайку.

Ничего в этом городе не меняется, размышлял Киан, и останется прежним даже когда байка старого Дженингса уйдет в люди. Тогда на ближайшие недели, а то и месяцы, страшилка будет главной темой для обсуждений, ее станут мусолить в трактирах, на рынке, дома; жители Кейла будут строить теории и верить в заговоры. Но и все. Реально она никого не напугает, так что Гейбрил мог бы и не париться насчет Менстера.

А что, если все по-настоящему серьезно? Что, если Дженингс не врал? Если угроза реальна, то как им поступить? Как убедить людей?

Тупая боль ударила в виски. Шриал его дернул влезь в ту драку в Кентаре. Если бы не она, то не было бы и ссылки в Кейл, не было бы злющего Гейбрила под боком двадцать четыре часа в сутки, а проблемы с дэвами решали бы другие. Но судьба распорядилась так — нет смысла на нее сетовать. Наверное, могло быть и хуже.

В штабе их ждал встревоженный Нейт — он бродил из угла в угол нервной походкой. Заметив полковника и капитана, он обрадовался, встрепенулся, но Гейбрил осадил его, приказав и дальше полировать стул за конторкой. Нейт рассердился, но перечить медведю не стал — себе дороже. Только подмигнул Киану — мол, расскажешь все потом.

Гейб провел княжича в свой кабинет, отпустил дежурных и запер дверь на ключ.

— Вот теперь можно и поговорить.

Полковник занял свое привычное место за столом и выжидающе поглядел на Киана. Княжич решил не замечать очевидный вопрос в здоровом глазу дяди, поэтому спросил первым:

— Что собираешься делать?

— Я у тебя это хотел узнать.

«Ну конечно! То ты за меня быстренько все решаешь, читаешь мои письма, делаешь вид, что именно ты тут командир, а не я, то вот теперь ждешь чего-то. Что ж ты хочешь, дядя? От меня ты чего добиваешься?»

И вот тут Киан понял, что устал. Устал бороться с Гейбом, устал от этой глупой игры. Он на самом деле не понимал, зачем все эти усилия. Гейбрил что, верит, будто он чудом изменится и поведет за собой полки? Такого не бывает. Ты либо рожден для этого, либо нет. А если не верит, то тем более — зачем? Измываться до тех пор, пока он, Киан, не займет место отца? Ну да, в этом такой глобальный смысл, хоть стой, хоть падай!

Сил на раздражение и уж тем паче на гнев не осталось. За месяц, проведенный в Кейле, все выгорело. Не сразу, по крупицам, по крохам, но выгорело на жарком солнце. Он еще злился иногда по инерции, но скорее сам уставал от этого и каждый раз ругал себя за ребяческие вспышки. С дядей воевать бесполезно. На этом поле его не победить. Можно смириться и играть в идеального племянника, да гордость не позволяет. Хотя откуда она у него, эта гордость? Что у него есть за спиной такого, чем можно было бы по-настоящему гордиться?

Еще недавно, в Кентаре, он думал, что когда-нибудь все поменяется. Жизнь иногда казалась однообразной и унылой, дядин контроль бесил, но Киан рассуждал так: это продлится не вечно, еще столько лет впереди! А потом...

Потом он нажрался в трактире на окраине Кентара — там уж и до Нижнего района рукой подать. Не один — как всегда рядом обтирались Нейт и компания. Обычно все заканчивалось стандартно — кабак, пьяные прогулки по улицам, ночи у девчонок, лиц которых он не запоминал. А потом все по новой — и так круг за кругом. Но однажды, Киан не помнил как именно, они ввязались в потасовку с такой же бухой компанией. Сначала были ругань и насмешки, потом хрустнул нос под чьим-то кулаком, брызнула кровь... Княжич и не заметил, когда в дело пошли кинжалы. Чудом никого серьезно не ранили — были ссадины, царапины, разбитые лица, порезы на руках. Но это у них — другой компании повезло меньше.

Вот это ярким образом впилось в ткань памяти: как толпа расступается, оставляя после себя распростертое на мостовой тело с кинжалом в боку. Замутненный пьяным угаром рассудок не сразу понимает, что же это за красная лужица, так красиво отражающая лучи фонарей. Осознание приходит позже, намного позже, когда прибежавшие на крики полицейские растаскивают свару, закручивают за спину руки. Но он не видит ничего вокруг, лишь лихорадочно ползает ладонями по поясу, а, нащупав знакомую рукоять, радуется и благодарит Раала за то, что это не его кинжал в эту ночь нашел себе новые ножны в виде податливой человеческой плоти. На душе становится легче, но лишь капельку. Но почему так?

В голове несутся мысли: а если это Нейт? А если это кто-то из его друзей? В это не хочется верить, но разум твердит другое: а кто же еще? Это могли сделать только они.

Остальную часть ночи Киан помнил плохо. Да и следующие дни тоже. Отец запер его дома, у дверей поставил верного Бэрона и никого к нему не пускал. Несколько суток княжич провел в четырех стенах и думал, думал, думал...

Он клялся себе, что больше не возьмет в рот ни капли. Клялся, что плюнет на гордость и будет делать то, что велят. Клялся, что изменится.

Через три дня пришел отец. Он не стал ни жалеть, ни ругать, ни читать нотации, как сделал бы Гейбрил. А просто сказал: послезавтра собираешься и едешь в Кейл. Точка.

— А когда вернусь? — спросил он тогда, не в силах даже интересоваться, зачем его посылают к черту на куличики, и при чем тут вообще Кейл.

— Когда я прикажу, — хмуро ответил отец и с хлопком закрыл за собой дверь.

Уже потом Киан узнал, что в той самой перепалке они зарезали сынка какого-то вельможи из Таргона. Не наследного принца, конечно, да папаша его шишка не такая важная, но все портила политика. Отношения Ал’Терры с Таргоном только начали налаживаться, поговаривали, что Уильям Форастин близок к тому, чтобы вернуть в страну остров Райлен — без крови, но с дождем из золотых танов. И вот наследник престола режет знатного таргонца прямо в столице, пусть и не собственными руками — скандал разгорался со скоростью лесного пожара, и его срочно нужно было тушить.