Тем временем выпущенная ими бомба пробила сначала медную обшивку, затем толстый борт, несколько переборок и, в конце концов, шипя запалом, увязла в стенке крюйт-камеры. Подававшие наверх порох матросы сначала замерли, потом кинулись в надежде потушить, но не успели. Фитиль догорел и четыре фунта черного пороха разнесли чугунную оболочку, вызвав пожар в самом уязвимом месте любого военного корабля. Грянул взрыв, и очередная жертва ночного сражения завалилась набок, после чего стремительно затонула.

На долю прочих «константиновок» такого успеха не досталось. Тем не менее, «Буян» лейтенанта Федорова и «Проказник» Запрудского добились нескольких серьезных повреждений «Royal George», после чего его командир Генри Кондригтон решил не испытывать более судьбу и приказал рубить канаты и ставить паруса, чтобы убраться как можно дальше, не дожидаясь, пока запустят машину.

Из-за его бегства и потопления «Бреслау» в строю союзников образовалась изрядная брешь, куда поспешил проскочить успевший привести свой корабль в порядок Истомин. На стоявшем за ними большом трехдечном корабле царило странное спокойствие. Орудийные порты закрыты, стрелять или поднять паруса никто не пытался, зато верхняя палуба заполнена людьми.

— А ведь это транспорт с десантом, — заметил Истомин.

— И он почти не вооружен! — ахнул Брылкин и бегом кинулся к пушке.

— В одиночку нам его не потопить, — скрипнул зубами командир, оглядываясь на занятые перестрелкой корабли подчиненных.

К счастью, его маневр не остался незамеченным, и скоро к «Башибузуку» присоединился «Хват» Гавришева 2-го. Вдвоем они принялись долбить по переполненному вооруженными людьми кораблю, заодно и стреляя очередями из картечниц по тем, кто пытался вести ответный огонь из ружей и штуцеров.

Каждая бомба, угодившая в «Дюперре» — так назывался этот парусник, приводила к многочисленным жертвам среди его невольных пассажиров. Те, оказавшись в непривычной, да к тому же смертельно опасной для себя ситуации, запаниковали, и скоро импровизированный транспорт превратился в плавучий сумасшедший дом, буйные постояльцы которого вырвались на свободу.

Напрасно офицеры пытались навести среди своих подчиненных порядок. Каждое новое попадание вызывало новый приступ паники. Обезумевшие от страха и всеобщего психоза люди пытались спустить шлюпки или просто прыгали за борт. Другие непонятно зачем карабкались на мачты, но поскольку делать этого не умели, то и дело срывались вниз. Кое-кому «повезло», и они сразу разбивались о борта или палубу. Остальные попадали в бурные волны и, не умея плавать, тонули.

Но рано или поздно все завершается. Подвергшиеся внезапному нападению союзники постепенно начали приходить в себя. Ответный огонь становился все точнее. Несколько поставивших-таки паруса кораблей смогли пройти вдоль своего строя, отгоняя назойливые русские канонерки полными залпами. А скоро к ним смогут присоединиться густо дымящие пароходы и тогда…

— Пора уходить! — решил Истомин и подал свой второй и последний за этот бой сигнал.

Хранившаяся специально для этой цели вместе с треногим станком в трюме ракета Конгрива взвилась в воздух, ненадолго осветив место побоища. При виде ее русские командиры поспешили выйти из боя, оставив истерзанного противника. Но прежде, чем они исчезли в темноте, случилось нечто, что потом не раз аукнулось морякам всех флотов. Почти догоревшая ракета упала на многострадальный «Дюперре», после чего там немедленно вспыхнул пожар.

Бог весть, что послужило тому причиной. Уж больно сомнительно, что убогий снаряд с ничтожным количеством пороха смог найти пищу для своего огня на промоченной морской водой и дождем палубе линкора. Скорее, источник его давно тлел в глубинах несчастного судна и теперь лишь вырвался наружу. Но со стороны все выглядело, будто виной стала именно ракета.

— А что, так можно было? — раззявил рот комендор. — Ить мы его битый час долбили и хоть бы хны, а тут раз и в дамках!

— Не знаю, братец, — развел руками Брылкин. — Но мысль интересная…

Что может быть хуже, чем стоять на палубе своего флагмана, слушать звуки боя и не иметь возможности вмешаться? Только делать все это на берегу! Но как бы-то ни было, я сейчас вместе со своей эскадрой жду, чем все кончится. Да, вы не ослышались. Под моим началом, кроме безнадежно устаревших парусников, канонерок и прочей мелочи имеется целый отряд из пароходофрегатов. «Рюрик» «Доблестный», «Полкан», «Олаф» и «Гремящий». Не бог весть что, конечно. Против винтовых линкоров союзников им не выстоять, но за неимением гербовой будем писать на простой.

Когда до нас стали доноситься взрывы, первым моим побуждением стало идти как можно скорее туда, чтобы драться. Палить всем бортом по супостату, схватиться в жарком абордаже или еще что-нибудь в этом роде. В общем, все, что угодно, лишь бы только не бездействовать. Но нельзя. Есть опасность столкнуться со своими же малышами и ненароком потопить их. И лишь когда на востоке просветлело, мы дали малый ход и осторожно пошлепали к месту побоища.

Погода не то, чтобы стала налаживаться, но видимость постепенно улучшалась. И скоро я имел лично убедиться, во что нам обошлась ночная авантюра. По меньшей мере три «шанцевки» потеряны (тогда мы еще не знали о судьбе угодившего на мель «Лешего»). Остальные почти все нуждались в том или ином ремонте. Более или менее боеспособных осталось пять.

Все «константиновки» целы, но на одной пушка Баумгарта расколота и требовала замены, еще у двух повреждены котлы. Но, в общем и целом, все относительно неплохо. Потери противника пока уточнялись. Если верить уцелевшим миноносникам, то каждый утопил, по меньшей мере, два линкора. Еще пять сожгли артиллерией орлы Истомина. Иными словами, флот союзников уничтожен дважды, вот только кто это спешит к нам на всех парах?

— Первый «Бульдог», — доложил, не отрываясь от подзорной трубы, Лисянский.

— Что? — не сразу сообразил я.

— Это шлюп, участвовавший в недавнем деле с «Балагуром», — пояснил ухмыльнувшийся в бакенбарды Баженов.

— А следующий? — пришлось проигнорировать насмешку.

— «Империус». Винтовой фрегат.

— Кажется, они пытаются нагнать наши канонерки, — глубокомысленно заметил адъютант.

— Спасибо, кэп! — отозвался я, имея в виду, конечно же, «капитана очевидность».

Но этот прикол пока что никому не известен, а потому все принялись напряженно думать, что означает моя оговорка. Уж не производство ли Лисянского в очередной чин? За которого, разумеется, все рады… но не до хрена ли⁈

— К бою! — приказал я.

— Стоит ли, ваше императорское высочество? — забеспокоился Баженов. — Они и без того скоро побегут, да так что пятки засверкают…

Не побежали. В отличие от нас, британские капитаны знали о своих потерях, и горечь поражения смешивалась в их сердцах с жаждой мести. Так что даже появление перед ними сразу нескольких русских кораблей не смогло охладить их пыл. К тому же, и английские моряки знали это наверняка, за ними оставалось преимущество в скорости. А если учесть, что главные силы не так уж далеко, то можно попытаться связать московитов боем, пока не подтянется подмога.

Так или примерно так размышляли они, когда пошли на сближение с нами. Единственное, что не учли в своих раскладах капитаны Холл и Уотсон, так это то, что мои подчиненные тоже рвались в бой. А я так просто жаждал его!

[1] Blood — кровь, читается как [blʌd] (англ.)

Должен признаться, изучая историю флота, я всегда больше интересовался броненосцами и крейсерами времен Русско-Японской войны. Так уж случилось, что эпоха паруса и раннего пара интересовала меня куда меньше. Но кое-какие отрывочные сведения в голове все же хранились. Например, совершенно необъяснимая пассивность русских командиров в некоторых сражениях. Как можно спокойно наблюдать, что русский корабль ведет бой против наседающих на него врагов и не прийти на помощь? Между тем такие случаи бывали сплошь и рядом, хотя в другой ситуации те же самые люди могли проявить чудеса храбрости и самопожертвования.