На сей раз глазомер его не подвел, и бомба разорвалась на юте «Суфлёра», разбив румпель и практически лишив того управления. Однако не успели на канонерской лодке стихнуть крики радости, как «сдача» все-таки последовала. Одно из выпущенных врагами ядер ударило в дульный срез русской пушки, расколов ее. Один из осколков отрикошетил по брустверу, отчего в первый момент казалось, что попадание было именно в него. К счастью, броня это испытание выдержала.

— Все живы? — осведомился князь, пытаясь нащупать сорванную с головы фуражку.

— Мы-то, да! — прохрипел ушибленный при попадании наводчик. — А вот…

Лишившееся доброй трети ствола орудие и впрямь никуда кроме переплавки более не годилось. А это значило, что никакого иного вооружения, если не считать оббитого котельным железом носа, прозванного почему-то «шпироном», у них не оставалось. Ну кроме еще одной оружейной новинки их обожаемого, но все-таки чудаковатого великого князя.

Тем временем, заметившие бедственное положение своего противника англичане и французы вели между собой активные переговоры. То, что русские не могут ни уйти, ни защищаться, было очевидно. Как и то, что их лодка стоит на мелководье, а потому приблизиться и взять ее на абордаж тоже не получится. Иными словами, ситуация сложилась патовая. Медлить тоже было опасно, в любой момент на помощь канонерке могли подоспеть товарищи.

Первым нашел выход из положения французский капитан «Люцифера», приказавший спустить паровой бот и гребной полубаркас. В самом деле, если русские лишились артиллерии, так почему бы не атаковать их с помощью гребных судов. Англичане, разумеется, не могли допустить, чтобы вся слава досталась их союзникам, последовали их примеру. Капитан «Суфлёра», занятый срочным ремонтом своего корабля, все же не стал отказываться от участия в общем празднике, выслав две шлюпки.

Так что скоро к притаившемуся на плесе «Балагуру» направилась целая экспедиция. Возглавил ее вооруженный 24-фунтовым орудием британский паровой бот с «Бульдога» под командой первого лейтенанта Парсонса, за ним в кильватер шли, дымя трубами, кожуховые боты с «Люцифера» и «Суфлера», а следом пристроились три полубаркаса. На каждом поместились морские пехотинцы и матросы-волонтёры со штуцерами Тувенена и Энфилда. Всего в абордажной партии набралось больше ста человек.

Казалось, что участь русской канонерки решена, ибо личное оружие 30 человек экипажа состояло из полутора десятков гладкоствольных ружей, такого же количества тесаков и револьвера командира. Впрочем, имелся еще один козырь…

Несмотря на то, что митральезы или, называя их по-русски, картечницы, которые теперь никто не назовет именем Реффи, были не только приняты на вооружение, но и изготовлены, до сих пор не было случая применить и испытать их в деле. По штату, на каждой «константиновке» должно было быть две таких установки. На самом деле имелась только одна.

Впрочем, обращаться с ней умел тоже единственный член экипажа «Балагура» — юный гардемарин Сережа Тыртов, стоявший теперь подле командира, и вместе с ним тревожно вглядывался в приближавшихся врагов. С первого дня, когда их канонерка получила новейшее вооружение, он буквально влюбился в скорострелку, уделяя освоению картечницы все свое внимание и не упуская возможности провести практические стрельбы. И вот теперь настало время применить наработанные навыки в настоящем бою.

— Что будем делать? — не выдержав напряжения, спросил он у Вадбольского, с которым находился в приятельских отношениях.

— Сомнительная слава Стройникова [2] меня не прельщает, — нервно дернул головой князь.

— Я и не думал предлагать тебе подобное! — вспыхнул юноша, но старший товарищ поспешил его успокоить.

— Знаю, Сережа. Знаю. Но дело у нас, как видишь, дрянь. Твоя митральеза сможет дать хоть один залп?

— Конечно! Только она стреляет не залпами, а очередями…

— Сейчас это неважно, мон шер! Как только они приблизятся, мы дадим полный ход и постараемся протаранить хотя бы пару шлюпок. Если же, точнее, когда нас возьмут на абордаж…

— Мы взорвем «Балагура»⁈ — с восторгом воскликнул гардемарин.

— Да, конечно, — кивнул князь, решивший про себя, что сделает все сам, приказав команде спасаться. Благо, берег не так уж далеко, а море почти теплое…

Между тем вражеские лодки приблизились. Шедшие первыми англичане принялись сигналить, требуя, чтобы русские спустили флаг.

— С Богом, — перекрестился Вадбольский. — Полный вперед!

Вода за кормой забурлила, и канонерка медленно двинулась на врага. Мигом сообразившие, что это значит, союзники тут же открыли по ним огонь. Но комендор английского бота чуть поспешил, и его выстрел прошел далеко мимо цели, французским артиллеристам повезло немногим больше. Мелкие трехфунтовые ядра с полубаркасов, ударив в бронированный бруствер, не смогли остановить корабль, а что касается стрелков…

Ставший к картечнице Тыртов направил блок из двадцати пяти стволов на противника и принялся крутить рукоять. Запирающая ударники пластина поползла вниз, освобождая пружины, и на никак не ожидавших подобной подлости англичан обрушился настоящий свинцовый ливень!

Тяжелые пули буквально смели большую часть британских моряков за борт, заставив остальных пригнуться, а восхищенный мощью своего оружия гардемарин уже прикладывал новую кассету со снаряженными зарядами. Вторая очередь оказалась поначалу менее удачной, пройдя вдоль борта. Но затем сразу несколько пуль угодили в канонира, несущего картузы с порохом, отчего тот опрокинулся навзничь, выронив свой груз. В последовавшей кровавой суматохе никто даже не заметил, как один из тщательно прошитых тройным швом шерстяных мешочков откатился на котел и, пролежав некоторое время на раскаленном железе, воспламенился. Грянул взрыв, превративший бот в пылающий факел. Спастись никому не удалось.

Эта мгновенная и шокирующая трагедия отвлекла на себя внимание союзников, воспользовавшийся этим Вадбольский настиг-таки французский бот и ударил его форштевнем в правую скулу, и навалился, подминая под себя. Столкновение вышло сокрушительным. Тонкие борта, не рассчитанные на столь недружелюбное обращение, треснули, как орех на зубах у щелкунчика, после чего внутрь шлюпки хлынула морская вода, заставившая взорваться котел. Бахнуло так, как будто русская канонерка налетела на собственную мину, но к счастью, ее корпус выдержал.

Третий паровик всадил-таки ядро в борт «Балагура», оставив широкую пробоину на полметра выше ватерлинии, после чего потерявший окончательно страх Вадбольский повернул канонерку на врага, с явным намерением протаранить и третий бот. Но не успел. Французскую команду расстрелял с пистолетной дистанции вошедший во вкус Тыртов.

Затем последовала целая серия резких маневров, во время которых князь гонялся за вражескими шлюпками, а те пытались от него улизнуть. Стоявшие на носах полубаркасов легкие трехфунтовки ничем не могли помочь противнику, и экипажи шлюпок, запаниковав, принялись скидывать орудия за борт, чтобы добавить еще немного скорости. Гребцы изо всех сил налегали на весла, но выиграть у парового двигателя не могли. Их настигали и безжалостно топили тараном или расстреливали очередями почти в упор.

Сбежать получилось только у одного полубаркаса, вовремя развернувшегося в сторону от своих товарищей и ценой их гибели получившего время для собственного спасения. Нет, «Балагур», расправившись с остальными, в свой черед погнался и за ним, но, когда удирающую в панике шлюпку смогли прикрыть пушечными залпами корабли союзного отряда и вокруг канонерки начали свистеть ядра, даже разошедшемуся не на шутку Вадбольскому пришлось отказаться от дальнейшего преследования.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы эта победа далась русскому экипажу легко. И англичане, и французы из всех стволов палили почем зря по громящей все налево и направо канонерке, отчего многие моряки, включая командира, были ранены. Но все же поле боя осталось за ними.

— Ваше сиятельство! — обратился к Вадбольскому матрос Воробьев. — Дозвольте к уцелевшему боту сплавать?