— Какова мощность?

— Четыреста лошадиных сил, если ничего не путаю.

Проклятая память. Людей стал вспоминать с первого взгляда, а вот такие подробности только после некоторой встряски. Впрочем, новость в любом случае хорошая. Надо только решить, куда их использовать. Дело в том, что на большинстве имеющихся у нас колесных пароходов стоят маломощные движки в пятьдесят — шестьдесят сил. На устаревшем, но все еще боеспособном «Богатыре» двести пятьдесят. На упомянутых Епанчиным линейных кораблях таких машин будет по две, стало быть, суммарная мощность пять сотен кобыл… Это, конечно, далеко до французов или англичан, с их почти тысячесильными движками на новейших линкорах, но уже кое-что… а тут четыреста!

— Увы, господа, что бы мы ни предприняли, но английский флот все равно мощнее нашего, а уж когда он выступит вкупе с французским, так и говорить не об чем! Что касается целесообразности постройки канонерок. Как надеюсь, всем присутствующим известно, Балтийское море весьма неглубоко. У противника же мелкосидящих судов нет вовсе. По крайней мере, пока… Таким образом, при своевременной постройке у нас будет преимущество.

— Это понятно. Но что делать, если наш противник, пользуясь своим превосходством в промышленности, изготовит такие же корабли?

— Пока они осознают задачу и наметят пути ее решения, пройдет время. Мы же будем решать проблемы по мере их поступления.

— Господа, — почти прокаркал помалкивающий до сих пор Примо. — Полагаю, все теперешние неустройства происходят единственно из-за небрежения службой и увлечения молодежи масонством и другими вредными идеями…

«Блин, он что еще и глуховат и вообще ничего не понял из происходящего⁈» — растеряно подумал я, слушая, как бодро раздухарившийся старикан несет эту ересь.

— А я только хотел спросить, какое вооружение будем ставить на канонерки? — хмыкнул в густые бакенбарды Епанчин.

— Еще один хороший вопрос, Николай Павлович. Вот только отвечать на них придется кому-то другому…

— И кому же?

— Вам приходилось слышать такую фамилию: Маиевский?

— Увы. Нет.

— А вам, господа?

— Вы случайно не об ученом секретаре Артиллерийского отделения военно-учетного комитета? — задумался Головнин, кажется, знавший решительно всех в Петербурге.

— А кто он? — заинтересовались остальные.

— Поручик в гвардейской конной артиллерии.

— Всего-то⁈ — было написано на лицах собравшихся. — Почему же о его существовании известно великому князю…

— Александр Васильевич, — со значением в голосе обратился я к секретарю.

— Понял. В ближайшее время вызову.

— Что же, господа, — решил отпустить я собравшихся. — Полагаю, на сегодня достаточно. Если возникнут какие-либо вопросы или проблемы, прошу, хотя нет, настоятельно требую немедленно ставить меня в известность! Не люблю пафосные речи, но скажу без лишней скромности. Исход приближающейся войны, а стало быть, судьба самой России зависит от нас с вами. И пока не сделано все возможное — сделано недостаточно!

Странное дело, вроде бы сам ничего не делал, только говорил и раздавал подчиненным ценные указания, а умотался так, будто вагон с углем разгрузил. К счастью, рабочий день в эти времена только до обеда. Точнее до половины второго по полудни. После этого присутственные места, в том числе и мое министерство, пустеют, и можно будет отправляться домой.

Впрочем, это только простым смертным. Мне же предстоит еще одна поездка. Надеюсь, удастся застать подчиненных врасплох и лично ознакомиться с состоянием дел… Словно угадав мои мысли, секретарь сам завел разговор на нужную тему:

— Очевидно, ваше императорское высочество желают сегодня лично проверить какую-то часть или заведение?

— Да. Хочу попасть в Кронштадт, чтобы на месте посмотреть, что и как…

— Константин Николаевич, упаси вас бог от этого безрассудства!

— Это еще почему?

— Да ведь лед только встал! Нужна, по меньшей мере, неделя низких температур, чтобы он получил необходимую крепость. Но и тогда, во избежание несчастных случаев, путь надо будет сначала разведать, потом обвеховать, и лишь затем это путешествие станет безопасным.

— Вот черт… и когда же?

— Дай бог, недели через две.

— Досадно.

— А что, если нагрянуть в Адмиралтейский госпиталь? — неожиданно предложил секретарь. — Ручаюсь, ваше императорское высочество увидит там немало любопытного и поучительного.

— Хм. А давайте!

Учреждение, которое мы решили посетить, располагалось недалеко от министерства, на набережной Фонтанки у Калинкиного моста, отчего его частенько именовали «Калинкиной больницей». Довольно большое здание, некогда выкупленное у княгини Шаховской и перестроенное под свое новое назначение.

Хотя моего появления никто не ждал, в целом в госпитале царил порядок. Все-таки столица. Тем не менее, впечатление оказалось тяжелым. Судя по температуре в палатах, на отоплении здешнее начальство экономило. Белье на койках и пациентах ветхое, и самое главное — отвратный запах. Врачи по большей части успели разъехаться, а младший персонал… им бы в полиции служить, цены бы не было. Все воры с разбойниками при виде их рож разбежались бы от страха!

Один доктор, впрочем, нашелся. Молодой человек, судя по всему, совсем недавно окончивший обучение, едва не впал при виде великого князя в ступор, но потом как-то справился и даже спросил, что нам, собственно говоря, угодно?

— Простите, с кем имею честь? — вышел вперед Головнин.

— Позвольте рекомендоваться, господа. Лекарь Католинский Александр Павлович. Исправляю должность ассистента.

— Где учились?

— В Императорской медико-хирургической академии.

— И как давно окончили?

— В июне-с…

— Полно тебе, Александр Васильевич, — добродушно усмехнулся я. — Совсем юношу запугал. Пусть лучше покажет нам госпиталь. Сдается мне, тут много любопытного, что обычно начальству не предъявляют…

— Извольте, ваше императорское высочество.

На первый взгляд все обстояло не так уж плохо. Помещения просторные, стены побелены. Мебель хоть и неказистая, но крепкая и содержалась в исправности. Но вот температура…

— Отчего так холодно? Заведующий на дровах экономит?

— Никак нет. То есть, это тоже, но мы недавно проветривали, с целью недопущения опасных миазмов…

— Понятно…

Впрочем, относительно благополучно все обстояло только на первом этаже, где располагались приемное отделение, ординаторская и палаты для господ-офицеров и чиновников. Дело в том, что все эти люди предпочитали лечиться дома, а если и занимали палаты, то ухаживали за ними денщики или вестовые, белье брали из дому, а обеды заказывали в близлежащих ресторанах.

Совсем иначе дело обстояло в палатах для нижних чинов! Вместо кроватей нары с тощими матрацами или скорее тюфяками. Постельное белье если и было, то донельзя изношенное, больные истощены, но самое главное — ничем неистребимый запах болезни, давно не мытых тел, гноя и нечистот. Да, от таких «миазмов» не то, что заболеть, помереть недолго! Но хуже всего выглядели люди… Любая больница место безрадостное, а тут и вовсе… На душе заскребли кошки. Нельзя просто взять и уйти, надо помочь парням.

— Кто таков? — спросил я молодого тощего матроса, пробирающегося вдоль стенки.

— Матрос второй статьи Иван Рогов, ваше императорское высочество!

— На каком корабле служил?

— Так что, пароход «Усердный» его благородия господина лейтенанта Кострицына!

— Специальность?

— Марсовой!

— Какой же ты марсовой, если тебя ветром качает?

— Виноват! Совсем хворь одолела…

— Чем болен? — обернулся я лекарю.

— Э…

— Цинга проклятущая, — пришел на помощь врачу матрос.

— Ну-ка покажи зубы.

Зрелище оказалось, что называется, малоаппетитным. Кровоточащие десны, шатающиеся резцы…

— И много у вас таких?

— Достаточно, — обреченно выдохнул ассистент.

— И какова статистика?

— Выздоравливает, дай бог, половина.