Подумал, не позвонить ли Сорокину, но решил, что поздно. Встал, разминая мышцы, прошелся по комнате. Вспомнил, как давно не был в спортзале, и обругал себя за леность. Посмотрел на часы и понял, что проголодался. Убеждая себя в том, что на ночь есть вредно, пошел на кухню, поставил чайник, нарезал колбасы. Сел, задумался.

Вспомнилась Катя. Что-то приятное было связано со вчерашней нелепой встречей. Что-то такое, что растягивало губы в улыбку и грело душу.

Но не моя же растоптанная семейная жизнь! Кирилл машинально поглощал бутерброд, старательно пытаясь понять, откуда исходило тепло этой случайной встречи. Молодость? Студенчество? Беззаботность? Чушь какая! Еще посидел, и уже стало казаться, что совсем чуть-чуть, и ухватит суть, но тут зазвонил телефон. Чертыхнувшись, он снял трубку.

— Здорово, Кирюха! — раздался веселый нетрезвый голос. — Как жизнь?

— Нормально, — неуверенно ответил Кирилл.

— Не узнал, что ли? — На том конце засмеялись. — Диму помнишь?

— Диму… — протянул Кирилл, надеясь, что дальше последует спасительная фамилия.

— Ну ты даешь! Венгр звонит.

— О Господи, сто лет. — Он понял, что очень обрадовался звонку бывшего приятеля. И что самое удивительное — почувствовал, что этот звонок укладывается в цепочку его размышлений о непонятно-приятном. Как-то Венгр был с этим связан.

— Я что звоню? — серьезно сказал Венгр. — Во-первых, давно не виделись.

— Это точно, — кивнул Кирилл.

— Во-вторых, есть повод, — Венгр выдержал паузу.

— Какой же?

— Пять лет со дня выпуска. В эту субботу. Грядет большая пьянка. Придешь?

— Дай подумать.

— Да что там думать! — вскинулся Венгр. — Подваливай, вспомним старые времена!

— Ладно, буду, — неожиданно легко согласился Кирилл. — Где сбор?

— Сначала на факультете, а потом в банкетном зале Дома ученых.

— Как вас в Дом ученых-то занесло?

— Калашников организовал. Он теперь в Академии наук важная шишка. Ну, так ждем! — крикнул Венгр и повесил трубку.

Кирилл подумал было, что зря пообещал, наверняка возникнут какие-нибудь дела, но тут снова зазвонил телефон. Думая, что Димка забыл что-то сказать, Кирилл снял трубку со словами:

— Что там еще у тебя?

Однако незнакомый голос официально осведомился:

— Кирилл Степанович Игнатов?

— Я слушаю, — Кирилл сразу подобрался. Ясно, звонят по делу.

— Это хорошо, что ты слушаешь, сука, — прошипела трубка. — Так вот: если будешь лезть не в свое дело, останешься не только без ушей, но и без рук, без ног. Ты понял, сволочь? Не оставишь хозяина в покое — калекой станешь милостыню в переходах клянчить.

Кирилл неосознанно отстранил трубку от уха и в недоумении уставился на телефон. Он никак не мог сообразить, что нужно отвечать в таких случаях. В памяти всплывали сцены из боевиков, где действовали отчаянно храбрые и сильные парни. Он все еще смотрел на трубку, когда понял, что уже давно идут короткие гудки.

Поднялся, походил по кухне. Налил себе чаю. Обжигаясь и не замечая этого, сделал несколько глотков.

Он знал, что не уступит. Никакие телефонные звонки не заставят его бросить это дело. И еще он знал, что прозвучавшие угрозы не были пустыми. Эти ребята слов на ветер не бросают.

Кирилл снова открыл ежедневник и записал на завтрашний день: пистолет, нож, а лучше то и другое. Полистал свою телефонную книжку и напротив этой записи вывел телефон и инициалы. Кирилл знал, где можно достать оружие.

Прошло уже два часа, а толку никакого! Опять день впустую. И что? Завтра возвращается Артем, а сейф как был за семью печатями, так и остался.

Катя тяжело вздохнула, повесила картину на место и устало села за письменный стол. Она перебрала все даты, все дни рождения и все известные ей телефоны. Артем богатой фантазией не отличался, и Катя сильно надеялась, что пять заветных цифр подберет без труда. Не тут-то было. Видимо, в этом случае муж напряг все свои мыслительные способности и использовал число, непосредственно к их совместной жизни касательства не имеющее. А значит, безнадежно. Выбросить идею из головы — и забыть.

Катя привычно огляделась — все ли в порядке. Заметила на пыльном столе след своей пятерни и подумала, что неплохо бы сделать в доме уборку. Но уж очень не хочется браться за щетки и тряпки. Тем более что на вечер намечено романтическое свидание с Эдиком, и опошлять его черной работой показалось глупым. Оставив уборку на завтрашнее утро — Артем собирался приехать лишь поздно вечером, — Катя решила принять ванну.

Она очень любила эти блаженные минуты: время, посвященное себе. Массаж лица, маникюр, подбор белья и одежды. Собираясь к Эдику, Катя всякий раз тщательно продумывала, что надеть, как накраситься. Встречи с любовником она превращала иногда в целые эротические спектакли, в которых выступала и режиссером, и актрисой. Ей нравилось думать, что такой женщины, как она, у Эдика никогда не было и больше не будет. И когда они расстанутся, он навсегда сохранит ее образ в своем сердце. Катя давно считала себя роковой женщиной.

На сегодня она выбрала шелковое кружевное белье, белые чулки, строгое синее платье с отложным белоснежным воротником и — две косички. Минимум косметики. Невинная гимназистка после уроков. Эдик будет в восторге.

Привычно поймала такси, села на заднее сиденье и скромно потупила глазки: входила в роль. Но на Тверской попали в пробку, и сидеть, уставившись на собственные коленки, стало скучно. Катя принялась глазеть по сторонам.

На город наступала весна. Последние несколько дней стояла теплая погода, и снег, пройдя через кашеобразное состояние, превратился в быстрые ручейки, по которым к стоку несся самый разнообразный мусор — спичечные коробки, пачки из-под сигарет, смятые жестяные банки, прошлогодние бурые листья. В большой затемненной арке (с одним солнечным углом) у бурного потока сидел на корточках заинтересованный малыш с веточкой в руках, на которую был трогательно наколот крошечный бумажный парус. Затаив дыхание, ребенок спустил обреченный кораблик на воду и, приподнявшись, весь подавшись вперед, неотрывно наблюдал за ним, пока тот не погиб в водной пучине. Наступила очередь следующего маленького «Титаника». Арка с малышом — кадр из детства — проплыла мимо, машина преодолела пять метров. Красок на улицах прибавилось: женщины спешили сбросить темные надоевшие шубы и пальто. Еще совсем недолго — и Москва станет пестрой от разнообразия юбок, блузок, сарафанов, брюк и джинсов.

Не так давно по весне Катя каждый день отмечала перемены. Первые липкие листочки, желтые пятнышки мать-и-мачехи на голой черной земле, первые ростки ярко-зеленой крапивы. И воздух! Как будто на время исчезала вечная московская гарь, и казалось, что не дышишь, а пьешь свежую вкусную воздушную смесь.

Но в последние годы все как-то замельтешило. Только-только повсюду лежал снег, а уже скоро лето: и пыльно, и душно, и дышать нечем.

Перестала замечать движение дней. Снег чернеет за одно мгновение, деревья как будто ждут того момента, когда я отвернусь, чтобы быстро и незаметно выпустить свои листья. Это несправедливо. Я так всегда любила это вечное начало, словно оно обещало мне новую прекрасную жизнь, новые захватывающие приключения, новые влюбленности. Может, дело в том, что кончилось все новое и теперь в жизни меня ждет только испытанное и надоевшее?

Справа медленно тронулись машины, и Катя машинально посмотрела туда. Рядом ползли белые «жигули», и за рулем сидел парень, показавшийся Кате смутно знакомым. Где-то они уже встречались, но где? И что-то загадочное было связано с этим человеком, но что? Катя изо всех сил старалась вспомнить обстоятельства, при которых могла пересекаться с водителем белой машины — почему-то ей это показалось очень важным, — но безрезультатно.

Парень, видимо почувствовав ее взгляд, обернулся. И тут же отвел глаза. Начал поправлять кепку и совсем закрыл свое лицо.

Вот черт! Катя откинулась на спинку. Может, померещилось. Наверное, просто типичная мужская физиономия, вот и показалось…