Правда, на взгляд Лизы, сестра была немного манерна. Но, глядя, как сияют родители, как млеет сама героиня дня, решила пока ничего не говорить. Никакой критики на сегодня, как-нибудь в другой раз.

Прозвучало финальное распевное «п-о-к-а», кокетливо взмахнула ручка, и пошли титры.

— Ну как? — Катя поочередно на всех посмотрела. Больше всего ее интересовало и страшило мнение сестры, которое, она знала, будет самым беспристрастным. Но первыми, конечно, откликнулись родители.

— Замечательно, Катенька!

— Какая же ты у нас умница!

— Мы так тобой гордимся!

И все в таком же духе. После подобных похвал даже и мнение Лизы уже не так пугало.

— Ну а тебе как? — осторожно спросила у сестры.

— Неплохо, — веско сказала та. — Даже здорово. Молодчина.

Катя просияла:

— Так чего мы сидим, спрашивается? Пап, наливай!

Посыпались тосты — за Катю, за Лизу, за папу с мамой. Дебютантка рассказывала, как делалась передача, вспоминала студийные хохмы, анекдоты. Много смеялись, и время пролетело незаметно. Спохватились, когда зазвонил телефон. Никита Владимирович снял трубку и после нескольких «да» позвал Катю.

— Твой благоверный, — сообщил, прикрыв мембрану рукой. — Беспокоится.

Катя невольно сморщилась, буркнула под нос: «Как же, беспокоится — проверяет». Подошла к телефону.

— Приветик… Хорошо… Как долетел?.. Скоро поеду… Ладно, позвоню тебе из дома. Диктуй, — записала номер телефона, название гостиницы, в которой остановился муж, и дала отбой.

Некоторое время постояла с задумчивым видом, вертя в руках карандаш.

— Все в порядке? — озабоченно спросил Никита Владимирович.

— Да, — кисло ответила Катя, помолчала и все-таки не удержалась, проворчала: — Про передачу даже не спросил.

Очень хотелось добавить какое-нибудь смачное словцо — например, скотина или сволочь. Или говнюк — тоже неплохо. Но при родителях — Катя для себя это твердо решила — никаких отрицательных эмоций.

— Устал, наверное, с дороги, вот и забыл, — примирительно сказала мама. — Ты не расстраивайся, Катенька. Главное, все у тебя получилось.

Катя улыбнулась, посмотрела на родителей, на Лизу, увидела их глаза, полные сочувствия и понимания. И ощутила, как комок встал в горле. Вот где меня любят по-настоящему, внезапно подумалось, только здесь, только здесь…

— Ехать пора, к сожалению, — тихо сказала она.

— Жаль, конечно, но мы понимаем, — грустно кивнул Никита Владимирович.

— Ты как, Лиз? За мной машина придет, могу тебя прямо к подъезду.

— Идет, — кивнула Лиза.

Стали собираться. Мама отправилась на кухню «собрать девочкам пирожков», папа стал убирать со стола, а сестры на недолгое время оказались одни. Они стояли в коридоре, и невольно взгляд их упал на зеркало, висевшее в прихожей.

— Знаешь, Лиза, — сказала Катя отражению сестры. — Я у себя дома повесила точно такое же зеркало, представляешь? Каждый раз, как куда-нибудь выхожу, вспоминаю нашу квартиру.

— Это ты здорово придумала, — кивнуло отражение. — Надо будет и мне об этом подумать.

Некоторое время молча разглядывали друг друга.

— А ты здорово изменилась, — тихо произнесла Катя. — Стильная такая стала. Я по сравнению с тобой смотрюсь как-то кукольно.

— Ерунда какая, — искренне возразила Лиза. — Тебе только так кажется, потому что ты накрашена сильнее.

— Может, и правда поменьше пользоваться косметикой?

— Ты лучше скажи, что у тебя дома? — Лиза отвернулась от отражения и посмотрела прямо в глаза оригиналу. — Что-то у тебя, по-моему, не то происходит.

Сестра только успела плечами пожать. В коридор одновременно вошли родители. Началась небольшая суматоха: мама совала дочерям пакеты с пирожками, а Лизе еще и баночку с салатом: «Тебе ведь некогда готовить, бери без разговоров», дочь упиралась, мама настаивала, папа настойчиво звал дочерей в субботу на обед; потом долго одевались и прощались. Наконец, входная дверь с жалобным скрипом выпустила девушек, и квартира как-то вмиг опустела.

— Ну вот, — сказал Никита Владимирович.

— В субботу, может, подъедут, — сказала Любовь Константиновна.

Они еще потоптались у двери и пошли домывать посуду. Надо было торопиться: через пятнадцать минут начинался их любимый сериал, пристрастие к которому они скрывали от дочерей, боясь насмешек, и под который так приятно дремалось почти каждый вечер.

Катя замерзшими непослушными руками открыла дверь и вошла наконец в квартиру. Погода в последнее время стояла отвратительная: сильный ветер, мороз и колючий, на редкость неприятный снег — в лицо. Первым делом горячий душ. Потом горячий чай с бутербродами и теплая мягкая постель — блаженство! Катя повесила шубу и нагнулась, чтобы расшнуровать высокие ботинки. Она еще некоторое время пребывала в приятном предвкушении благ цивилизации, а потом ясно почувствовала, что на нее кто-то смотрит.

Катя замерла, ей вдруг стало нестерпимо страшно. Моментально всплыли картины убийств, насилия и разбоя, которые не раз рисовало ее воображение в этой роскошной пятикомнатной квартире, забитой антиквариатом и прочими дорогими вещами. Сзади еле слышно скрипнул паркет, и у Кати зашевелились волосы. Она чуть повернула голову, и ее взгляд упал на зеркало, в котором прямо за ее спиной отражалась мужская коренастая фигура. До боли знакомая фигура ее мужа.

— Фу, черт, — выдохнула Катерина и в изнеможении опустилась на стул. — Ну ты меня и напугал.

— С каких это пор ты стала меня бояться? — довольно спросил Артем.

— Не тебя, — хмыкнула Катя. — Не дождешься. — Она испытывала сейчас невероятное облегчение оттого, что недавний страх оказался зряшным.

— Тогда, интересно, за кого ты меня приняла, — он подошел к ней вплотную и по-хозяйски поднял ее лицо за подбородок.

— За грабителя и убийцу, — зло ответила жена. Облегчение сменилось досадой и раздражением. Горячий душ, горячий чай, теплая одинокая постель — все эти блага мира отодвигались на неопределенный срок.

— Ты же говорил, что в пятницу прилетаешь, а сегодня, пардон, четверг.

— Дело провернул — и домой, чего мне там торчать, когда здесь меня ждет любимая жена, — он сгреб ее и крепко прижал к себе. — Я соскучился, — прошептал прямо в ухо.

Сейчас в постель потащит, это на час как минимум, потом, может, заснет, а утром опять. Вот, черт, принесла его нелегкая…

— Я ботинки не сняла, — она попробовала отстраниться.

— Я их сам тебе сниму, только не здесь, а в другом месте, — он легко поднял супругу на руки и понес в спальню.

Она не сопротивлялась и не возражала, ей было отлично известно, что, если Артему приспичило — спорить не только бесполезно, но и опасно. Себе же дороже станет.

Он бросил ее на постель, а сам остался стоять, неотрывно на нее глядя. Словно оценивал свою работу. Потом медленно приблизился и стащил ботинки. Швырнул их в угол. Снял с себя рубашку — все это не сводя с Кати глаз.

— Расстегни блузку, — повелительно сказал. Катя подчинилась. — А теперь подними юбку…

О Господи, подумать только, когда-то меня эти пошлые примитивные игры возбуждали. Когда же это было, сто лет назад? Мысли перенесли ее в тот год, когда она согласилась стать женой Артема. В год, когда, ей казалось, исполняются самые смелые ее мечтания. Сколько тогда было надежд, силы, азарта! А сейчас — одна усталость, одна безмерная усталость от его постоянных взбрыков, приливов то любви, то презрения, то ярости, то снова любви…

— А теперь ласкай себя, детка, — говорил тем временем Артем.

Катя автоматически исполняла его команды, мысли ее были далеко от этой спальни… И работа, думала она. Такая любимая и такая изматывающая. Сегодня вроде бы все складывалось поначалу удачно, а потом эта бездарная ссора с режиссером программы, с Аленой. Ну как она не понимает, что кусок съемки о ресторане нельзя совмещать с интервью, взятым у директора магазина «Валентино»!

— Ты что, не слышишь? — донесся до нее резкий голос Артема.