— А о том, что каждую пятницу твоя жена трахается с моим женихом и мне лично это надоело.

— Ну вот что, — резко сказал Кирилл. — Я не желаю выслушивать всякий бред…

— Ничего себе бред, спроси лучше, откуда у нее такие дорогие шмотки, — Юлька еще что-то кричала, но он уже повесил трубку.

На негнущихся ногах подошел к столу, сел. Отрезал себе кусок блина, пожевал и почувствовал, что его Мутит.

— Кто звонил? — беспечно спросила Катя, хотя страх уже вполз в ее сознание: она ясно видела — с супругом что-то происходит.

— Так, давняя знакомая, — неопределенно ответил он. — Мне нехорошо что-то стало, — Кирилл поднялся. — Я пойду полежу немного. Извините.

Он скрылся в комнате. Не думать, не разрешать себе об этом думать, твердил Кирилл. Однако тут же вскочил и распахнул шкаф — на него недобро глядели чужие красивые вещи. С силой захлопнул дверцу. Снова сел. Сейчас придет Катя, и мне надо будет что-то ей сказать. Что? Самое важное — не упоминать о разговоре и ничего не спрашивать…

В комнату заглянула участливая рожица жены.

— Ну как? Полегчало? — Проворно, как юркий зверек, шмыгнула к Кириллу и устроилась у него на коленях. — Хорошо, что блины пекла я, а то потом всем бы рассказывал, как от тещиных блинов плохо стало, — она отчаянно пыталась шутить.

Кирилл усмехнулся, он тоже собирался сказать в ответ что-то легкое и остроумное, открыл рот и, глядя Кате прямо в глаза, забыв убрать с лица улыбку, спросил:

— Ты спишь с Артемом?

Катя опешила, отшатнулась даже, вскочила, словно он ее ударил. Нет, конечно, нет, моя девочка любимая, зачем же я, болван, так обидел ее!

Но Катя, с испугу неправильно истолковав растерянный вид Кирилла, подумала, что он сейчас начнет предъявлять на нее свои права. А на нее никаких прав никто не имеет — никто! — и, словно прыгая с вышки в глубину, как когда-то в детстве она прыгнула, не умея плавать, гордо выпрямилась и заявила:

— Ну, сплю. Ну и что? — Запоздало подумала, что зря она так, уж лучше обман, и тут же одернула себя: не буду унижать ложью ни себя, ни Кирилла, хватит.

— Значит, правда, — плечи мужа поникли, руки обхватили голову, как будто она стала для него непосильно тяжелой. — А я все думал, что мерещится мне. — Он неожиданно улыбнулся. И такой светлой и беспомощной была его улыбка, что у Кати комок встал в горле и она подумала: все, это конец. — Дурак я.

— Кирюш, подожди, — залепетала Катя. — Все ерунда, я же люблю тебя, только тебя… — она протянула к нему руки, однако не решилась дотронуться.

— Только себя, Катенька, — Кирилл взял ее за запястья и отвел от себя такие любимые, такие нежные руки. — Только себя.

Он вдруг бодро поднялся, прошелся из угла в угол.

— Будь добра, выйди, пожалуйста, из комнаты, — тихо попросил.

Катя решила, что Кириллу просто нужно время — взять себя в руки, может, даже выплакаться, а потом он поцелует ее и обязательно простит, обязательно, а как же иначе, ведь у них семья, она жена ему, пусть немного непутевая, зато такой, как она, он больше не найдет.

Быстро кивнула и выскочила из комнаты. Решила отсидеться в ванной: уж очень не хотелось попадаться на глаза родителям, отвечать на неизбежные вопросы. Она дала Кириллу полчаса. Чтобы даром не терять время, приняла душ, вымыла голову и уложила волосы так, как, она знала, больше всего любит Кирилл: пышной гривой. Поскольку шумел фен, не услышала, как муж вышел в коридор, простился с ее родителями, ничего не стал им говорить, оставив их в полном недоумении, — Любовь Константиновну с недомытой тарелкой в руках и Никиту Владимировича в фартуке, с кухонным полотенцем, переброшенным через плечо, — подхватил дорожную сумку (немного вещей и книги, учебники) и покинул стены квартиры, которая совсем недолго была его домом.

Катя, конечно, потом громко плакала, ругала папу с мамой, что не позвали ее, как же могли, зачем отпустили. Однако на вопросы, что все-таки случилось, не отвечала. Из чего был сделан вывод, что виновата, видимо, она, что-то натворила. Затем Катя заперлась у себя в комнате и перестала отвечать вовсе. Делать нечего, решили Любовь Константиновна и Никита Владимирович, авось одумаются, молодые еще, горячие.

Спать легли рано, но долго не спалось. Как-то незаметно стали вспоминать свою молодость, как было трудно и вместе с тем весело. И почему-то так получалось, что самые счастливые годы приходились на суровый период их жизни: барак, небольшая комнатенка, третья дверь налево в длинном тусклом коридоре, общая кухня и удобства во дворе.

Кирилл тоже долго не спал в эту ночь. Он несколько часов бесцельно бродил по Москве, оттягивая момент возвращения домой, к своим родителям. Знал, что приятным оно не будет. Отец наверняка накинется сначала с расспросами, потом с нотациями, мать будет тихо сидеть в углу, уставясь или в пол, или на свои руки. И что делать? Стоять и покорно выслушивать ту ерунду, которую папа станет громогласно вываливать? И ведь ничего не объяснишь, ничего! И Катя, Катя, как же она могла? Все теперь кончено, и все было зря, все коту под хвост: и весна, и запах сирени, и ее блестящие счастливые глаза.

Щемило чувство утраты, дыхание становилось прерывистым, глаза щипало. И еще одна неясная мысль, скорее даже предощущение мысли, запоздалый отблеск озарения мучили Кирилла. Он точно знал, словно это знание было подарено ему свыше, что упустил нечто важное, проворонил, проглядел. И это вовсе не Катины шашни с Артемом, а что-то гораздо более значительное и глубокое. Но вот что именно, как ни старался, понять не мог. И это окончательно изводило его. Весь вечер он неустанно спрашивал себя, что же еще он в своей жизни не увидел, но ответа не находил, а только точно и бесповоротно понимал: прошляпил.

Лето наступило стремительно. Сразу стало жарко, душно… Дожди, вконец надоевшие ранней весной, теперь вспоминались как благодать. Асфальт сделался мягким, а воздух превратился в смесь пыли и жара. Москву окутала желтая удушающая пелена.

Катя тащилась из университета после последнего успешно сданного экзамена и проклинала невыносимое лето. В нос, в уши лез тополиный пух, дышать и так было нечем, а неразумные дети вдобавок жгли скопившееся у тротуара белое воздушное облако. Один вид огня приводил Катерину в ужас. Она в который раз за день подумала о холодном душе. Скорей бы добраться до дома. Блузка уже прилипла к спине, из-под мышек стекал пот — отвратительно!

Достала из сумочки платок и осторожно промокнула лоб и щеки. Краска небось потекла, ну и черт с ней, тоскливо решила она. Угораздило Артема именно сейчас уехать по делам — и куда! На Кипр. Знаем мы эти дела. Катерина до сих пор злилась, что не смогла из-за сессии поехать на море вместе с ним. Правда, Артем обещал свозить ее на какой-нибудь сказочный курорт, но до этого еще дожить надо. А сейчас извольте топать домой на своих двоих. Катя уже привыкла, что любовник или сам подвозит ее, или посылает за ней машину.

Подойдя к метро, представила себе потную многоликую толпу, невыразимый запах, исходящий от жарких тел, — стало противно. Растяпа! Она даже ногой топнула. Ну почему я все время забываю, что теперь могу ездить на такси хоть каждый день. Подняла руку, и почти сразу возле нее затормозили белые «Жигули». Катерина, быстро привыкшая к иномаркам, невольно скривилась.

— Куда ехать, девушка? — На нее дружелюбно смотрел молодой парень в очках, джинсах и майке.

— На Каширку, — неохотно ответила Катя.

— Садись, подвезу. — Он открыл ей дверцу, и Катя села на переднее сиденье. — Жаркий денек сегодня, а?

Сейчас приставать с разговорами начнет, а потом телефончик попросит, привычно пронеслось в голове у девушки.

— Да уж, не холодно, — ответила она неприязненно.

— А сама чего хмурая такая? Экзамен завалила?

— Вот еще, — хмыкнула Катя. — Пять баллов.

— Отличница, значит, — парень усмехнулся.

— Сам-то учишься где-нибудь или на извозе живешь? — Катя решила все-таки поддержать беседу — парень показался ей симпатичным.