Оказалось, что жених был ряженый: личину жениха приняла мать Лели — Лада. Мать Лада, женская половина Рода, взялась одурачить собственную дочь и её отца ради того, чтобы вернуть себе того, кого единственно и считала своим мужем — своего сына Велеса. Путь к освобождению заточённого мужа-сына был один — силой власти, которую имеет над своим отцом любимая дочь. И Лада прикинулась мужчиной — а дочь её полюбила.
Мужа Лада вернула.
Как ей поначалу показалось.
Но Истина с обманом несовместима. При искусственном их соединении кто-то должен измениться. И это всегда тот, кто некогда был причастен истине.
Леля свою мать узнала и не узнала одновременно: отношения вне Логоса — вовсе не любовь, как то полагает толпа и совместимые с ней поэты, а страсть. Страсть же, видя, не видит ничего. Развитие событий шло по проторённой дороге: когда Леля-«любовь» из-за несложившегося супружества увидеть действительность была вынуждена, то решила жестоко отомстить. Она выжгла под лопаткой Велеса тавро, силой которого он уже не мог отказать никому, кто хотел с ним совокупиться. Соответственно, Лада вместо наслаждения теплом Солнца была обречена на огненные муки ревности. А Велес — на деградацию. (Впоследствии, в одной из своих последующих инкарнаций Велес реинкарнировавшей Леле тоже отомстил — он её убил, потому что она ему отказала, предпочтя отдаться богу войны. В той инкарнации она носила имя Параскеи.)
Так проклятие богини любви разрушило Велеса-Истину-Солнце. Уже во втором воплощении он перестал быть богом Солнца, он перестал быть защитником, а стал просто воином. Истиной он тоже быть перестал, подхваченный потоком хитрости — не он управлял Властью, но она им. Поначалу, в первых инкарнациях, он соучаствовал силой, а в последующих — власть его всё больше строилась на обмане. Здесь, в ойкумене, его называли Гермесом, богом жуликов и торговцев, богатства вообще, в определённом смысле — всадником… Сыновья Гермеса — Гермафродит и Пан — по-разному, но оба р`авно уже были неспособны на супружеские отношения: разнузданно-похотливому Пану годилась любая — нимфа ли, женщина ли, всё равно, а Гермафродиту, двуногому — в отличие от андрогинов — женомужчине-выродку, было достаточно самого себя…
Но Велес выродился до Гермеса только здесь, в Средиземноморье, да и то не везде, а только в странах, державшихся торговлей. А вот в Скифии он оставался тем, кем был в молодости, — Властью, утратившей наполненность Истиной. И символы его более не Солнце, а валуны, волы (быки) и ели…
И управляемым — своей женой!
— Велес! Так ты, Пилат — Велес! И у тебя — жена! И — какая! Та самая! А участь твоя — не Аттис ли?!..
А кто жена бога Велеса? Известно: В`ила С`ида, Киб`ела, богам — матерь, а следовательно, им и воспитатель. Учитель!
Слова — пустое, шелуха, учатся не им, а тому, чт`о в учителе есть сокровенного. Скрываемое за завесой слов в ученике проявится непременно. Тем более, если ученик — сын.
У всех жён Велеса (которые суть одна), кроме, возможно, первой из них, да и то в самом начале, была вторая жизнь. Матерь богов ей подвластными рабами-исполнителями воспринималась как носительница мудрости. Но на самом деле она была носителем не мудрости, а всего лишь навыков управления, сколачивания в стаю. Это — в царстве света. А стоило ей оказаться в царстве подземном, во тьме, как её глубинная сущность проявлялась стократ отчётливей. Она оказывалась — богиней смерти!!
Вот так! Почитаемая толпой как богиня супружества, она на самом деле была драконом Ладоной! А сам Велес рядом с ней в царстве тьмы становился откровенным исполнителем — проводником в загробный мир, в мир смерти.
— Пилат? Ты — проводник?! Ты?!.. Смерти? А! Казнённые без суда… Ты уже… — он? Совсем? Ночь для тебя — даже днём?
Проводник в загробный мир… Эти казни — начало? Вступление… к чему?
А кто направил труп подготовить Пилата в палачи? Разве не безликая гетера?.. Безликая — да, но гетера ли? Пилат в развалинах встретил вовсе не воплощение богини любви, как ему это показалось, но богиню смерти!..
Но… Это для народа богиня страстной любви и богиня смерти не одно и то же! А в сокровенном знании — это одно. Ведь одна — дочь другой. Значит… Значит, никакой жрицы любви не было — и это была его, Велеса… жена?!
Всё сходится! Кибела из мыслеобразов! Та, что, заломив Пилату руку, его ведёт! Она-то и есть истинный проводник в подземное царство! Наместница тех, кто оказывается рядом с ней. И рядом со всяким её мужем?..
Жена Пилата!
Жена Пилата!!
Жена Пилата!!!
Как люди повторяют жизнь богов!
Так уж ли боги обитают лишь вовне людей — на небе и на сценах грандиозных амфитеатров? Боги — внутри. Люди — их обличия.
Кто действительные исполнители на представлениях? Актёры или зрители?
Сидящие рядами — продолжение сцены не только пока они сидят на каменных ступенях. Даже поднявшись и театр покинув, они остаются в нём навсегда. Мир — сонмища ряженых, роль которым задана ещё задолго до их рождения. Роль, которая сыграна уже многократно и будет сыграна ещё не раз.
— О боги, боги! — стиснув кулаки, шептал Киник. — Неужто вы настолько внутри нас? Неужели наши матери — наши жёны? А их дочери выжигают нам тавро проклятия? А мы, вырастая, становимся не более чем проводниками в подземный мир?!.. Не хочу быть ряженым! Нет! Не хочу!
Киник заметался…
Кто привёл его, Киника, в Хранилище?.. Проводник в мир мёртвых…
И так уж ли оно, Хранилище, ему, кинику, полезно — если привёл его сюда проводник в мир мёртвых?..
Проводник, которого другой проводник в ночном проулке приобщил к своему миру…
Так ли уж нужны для познания испещрённые буквами свитки?..
Но ведь Пилат не един — его как бы несколько! Ведь в жизни его была не одна только женщина-дракон, днём принимаемая за прекраснейшую из женщин. Ведь были же и кварталы любви! Была Леля-Афродита! Преодолевал же Пилат все преграды и, рискуя утратить перстень власти, к ней всё-таки добирался?! Что это — деградация? Или, может, прорыв к свободе?..
— Прорыв к свободе или рабство? Ведь сказано: тавро проклятия! Тавро — знак рабства. Рабства богине любви, а не дракону! Но она — ночного дракона дочь! Плоть от плоти!
Неужели всё настолько предопределено?! Стоило Велесу в прежних воплощениях выбрать не ту женщину — в нравственном смысле, — и он обрёк себя из инкарнации в инкарнацию повторять всё одно и то же? Но проторённые дороги когда-нибудь да преграждают — уже нащупываешь деньги для Лели-Афродиты, но вдруг впереди из тёмного проулка предстаёт лик, вызывающий ещё большее восхищение… Безликий даже без ослепляющего лунного света…
А если посмотреть с другой стороны?
Леля-Афродита, сама-то ты кого любишь? Воина? Бога войны? Но, как говорится у скифов, с кем поведёшься, от того и… Сама-то ты не становишься ли богиней смерти? Ну, конечно же! А как иначе? В Леле-Афродите сокрыт дракон — разве она не дочь собственной матери? Да и матери небезынтересен её подрастающий ребёнок — и дракона тоже тянет в кварталы любви… Всё во всём! Всё во всём — верно говорят мудрые из мудрых, ищущие Истину…
Отсюда следует… Да, и отсюда тоже следует, что для жены Пилата обличие гетеры было… вовсе не обличием? Это её естественное состояние? А днём — игра в добропорядочную наместницу?!.. Благотворительностью, верно, занимается… Все драконы занимаются благотворительностью… Днём.
А ночью? Уж не вернулась ли она после убийства своего возлюбленного назад — в кварталы любви?..
Кибела… Да, ты одна только и беспорочна — в своих глазах. Только ты и можешь безбоязненно входить в кварталы мстящих духов… Кибела и… её аттисы? Но кто они?
Киник потёр лоб. Поднялся, подошёл к земляничнику, поднял кувшин и на этот раз, вновь поделившись с оливой, осушил его до дна.
— Неужели? Неужели человека в человеке нет?! Одни только боги?..
Кинику становилось не то чтобы страшно, а — муторно. Казалось, что город заселён не людьми, а многорукими и многоголовыми богами, людская же самостоятельность, о которой все столь воспалённо друг другу говорят, — лишь видимость, обман, предрассветный туман, который, преграждая путь, непроходим как стена, хотя ощутить его невозможно… О, великий слепец Гомер! Ты был прав, тысячекратно прав, когда увидел, что под стенами Трои, где собрался в точку весь мир, даже единоборство воинов на деле было сражением сонмов противоставших небесных богов!..
