Лаокоон, если он был мудр, не мог не знать, что слова бывают малопонятны, и тратиться на них не стал, а высказался на более понятном языке действий: метнул в коня положенное ему по сану копьё (жрец бога Солнца — носитель одного копья, а не двух, как, скажем, гоплит, строевой пехотинец).

Современные справочники, ссылаясь, в основном, на «Энеиду» Вергилия, сообщают следующее: отринуть ясно выраженную Лаокооном весть Истины толпе помогли гады — из моря выползли две громадные змеи (змий? это не одно и то же!), обвили кольцами и самого Лаокоона, и двоих его сыновей и задушили их. Троянская толпа, как везде и во все времена набожная, сочла смерть обличающего её Лаокоона за знамение свыше, — дескать, само небо покарало несогласного с мнением народа! — и потому, якобы ради ублажения Девы, ввезла созвучного им деревянного коня внутрь стен города. Причём ещё и с энтузиазмом разрушив часть защищающей город от врагов стены!

А вот латинянин Гигин, автор учебных пособий для детей, пишет: Лаокоона убил дракон. (У дракона тело змеи, но, в отличие от змей и змеев, у него есть крылья. Вот и первая странность: один дракон — явно не две змеи.)

Дракон — древний символ воинствующей иерархии, государства-толпы, сбитой в психоэнергетическое целое и потому управляемой даже без слов. В таком случае образ Лаокоона (но не раскопанной статуи!) — великий символ: побеждающая в вечности Истина до времени удушаема иерархией.

Илион, как выясняется, редкостный город: удивительно не бездуховное поведение толпы — этого «добра» везде избыток, удивительно, что время от времени появляются люди, которых толпа понять не в состоянии и таковых в Илионе (метагород?) оказалось по меньшей мере двое. И они не могут быть друг с другом никак не связаны.

Как сообщает «Словарь античности» (пер. с нем., составитель Йоханес Ирмшер, М., 1994, статья «Лаокоон»), в академической среде считается доказанным, что обнаруженная «скульптура идентична упоминаемому в сочинении Плиния Старшего произведению родосских скульпторов Агесандра, Афинодора и Полидора». Скульптура, разумеется, не подлинник, а копия — в древности удачные работы, годные для воздействия на население (нечто вроде «Илиады», извращения на основе «Предсказания»), тиражировали в большом количестве. Оплачивали это дело, понятно, «уважаемые граждане».

Здесь обнаруживается вторая странность: как это так, вожди, яркие некрофилы, финансируют разоблачающую их сущность аллегорию? Это невозможно! Исполнители должны дуреть, «догадываться» до состояния элемента дракона. Мир Отважного Копьеносца для них просто не существует.

Да, кстати, слово «Илион» в более точном, неугодном иерархии, прочтении — илиас. Это слово в русле верной этимологической теории бессознательного восприятия Н.Н.Вашкевича—«отвага». Лаокоон — Илиас (отважный) Копьеносец, точный тёзка нашего древнерусского, ещё дохристианского, Ильи Муромца.

Некоторые из современных «академиков» учат: Трою потому называют Илионом, что по невежеству были смешаны два города. Нет. Дело не в невежестве. Если Троя и Илион — разные города (разнесённые и во времени, и в пространстве), то их смешение в «Троянском цикле» вполне для стаи закономерно, причём чем более поздний и официозный «источник» — тем «Трои» больше, а «Илиона» меньше. Смысл подмены в том, что стирается грань между простым городом, географической точкой под названием «Троя», и неугодническим «Илионом» Лаокоона и Кассандры: его отличающее от «простых» городов типа Трои качество — присутствие повышенного содержания неугодников. Если же Троя и Илион — всё-таки разные названия одного города (Трои или другого — намного более древнего?), то и тогда вложенный автором «Предсказания» в эти названия смысл разный—«Илион», в таком случае, — это «душа» Трои, отличающее её от многих остальных городов духовное качество.

В любом случае, Кассандра и Лаокоон — жители Илиона, толпа — троянцы.

А раз финансировали, то аллегорическое прочтение раскопанной скульптуры было иным, нежели указываемое в справочниках.

Ключ к ответу, судя по всему, кроется в двух змеях. Одна змея — символ мудрости. А две змеи — символ зодиакального знака «Водолей». Две известные извилистые линии—«означают двух змей мудрости: интуицию и рацио, или волны сознания, переливающегося в других» (Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М., Локид-Миф, 2000). В таком случае раскопанная статуя изображает вовсе не Лаокоона, персонажа не любимого ни авторами пропагандистского «Троянского цикла», ни, соответственно, их «спонсорами», а всего лишь знак Зодиака, правда, не топорный. Это сейчас, с погружением в цивилизованность населения планеты, «Водолея» в наше время для «новых русских» изображают в виде обнажённой красотки с оттопыренной попкой, кому-то поливающей из кувшина, а ведь ещё на нашей памяти это был полудебильного вида кудрявый мужик с амфорой. А вот пару тысяч лет назад всё было много мощней и глубже, скрытый трагизм воплощался в пластике.

Скрытый же трагизм «водолея» заключается в том, что он не может не творить; временами — скажем, при приближении зимы, — перебирая скудный запас тёплой одежды, он начинает проклинать всё и вся, мечтает жить, как все «нормальные» люди, устраивается на работу и некоторое время живёт в достатке… но вот приходит весна, и «змеи» пробуждаются… Ужас в том, что уже весной он знает, что наступит осень…

Вот и разрешение обеих странностей: нынешние начальнички тоже финансируют подобные Зодиаку изображения, да и толпа это любит.

Другое дело, чт`о подразумевали Агесандр, Афинодор и Полидор: может, они изначально имели в виду именно сплав Водолея и Лаокоона? В самом деле, Лаокоон был, верно, Водолеем не только как обладатель знания (Водолей не тот, то родился в январе—феврале, а кто по сути таков).

В таком случае, глубина раскопанной статуи безмерно возрастает, выходя за пределы событий вокруг Илиона, и настраивает созерцающего к поиску положительного знания внутри себя.

И «спонсоры» довольны: культуру-де несут в народ, вот, пожалуйста, в парке аллея из зодиакальных знаков.

Конечно, неугодник может в любом символе увидеть то, что для исполнителей остаётся недоступным.

В особенности, если имя этого созерцателя Истины — Копьеносец.

Совершенно верно, ещё «доголгофный» Понтий Пилат не только не мог не наткнуться на одну из копий трагического шедевра родосских ваятелей, но при этом его подсознание не могло не распознать в Лаокооне своего, и потому Пилат не мог не остановиться поговорить с Водолеем-Лаокооном.

Что мог спросить Копьеносец у Лаокоона (в себе?)?

О чём посоветоваться?

О чём подумать?

«Думать» — слово, наверно, не совсем точное. «Думать» подразумевает соединение слов, понятий. «Думать» — это когда уже подобраны слова и всплывают из памяти некогда уже полусоединённые из них цепочки. Но при масштабных постижениях слова бывают ещё не подобраны… Знаете это состояние: о чём-то догадываешься, шаг за шагом восходишь — но слов ещё нет? Это — скорее молитва, начальный её слой.

Интересно, а в какой период своей жизни Пилат начал молиться (советоваться с Собеседником)?

А в каких случаях он не мог отказать себе в этом изысканнейшем из удовольствий?

Думать, размышлять — это формулировать вопросы и получать на них ответы…

Пилат потёр покрывшийся испариной лоб.

Конечно, удушили илионца не змеи, а троянцы. И не одна только чернь…

Дракон?..

Дракон, пытающийся таким способом навсегда спрятаться от Солнца истины?..

Как они, уже будучи рабами, оправдывались, что не пришли на помощь Жрецу? Своему жрецу… Ведь для вооружённого человека — время-то военное, город осаждён, все при оружии — змеи-драконы не страшны. Кстати, оружие при каждом — это деталь. Не будь войны, можно было бы оправдаться отсутствием оружия… И страхом перед гигантскими рептилиями.

Но что это за жрец такой, что его не уважает толпа и к его мнению не прислушивается начальство?