Не подумайте, бить старику в морду я не стал, просто повернулся и ушёл. Куда мне, тупому гою, против человека! Но после этих его слов мне нетрудно было догадаться, что отнюдь не из любви к русским в тот памятный июнь покинула Минск его семья и вообще все они переселились в Москву и «одарили» нас теми плодами, на которые единственно и были способны.

В своих текстах Шульман учит «доброй» философии. Пишет о русских писателях, на свой вкус изъясняя мотивы их поступков и побуждая читателя действовать, исходя из тех же мотивов. А вообще, смысл жизни, по его русскоязычным текстам, — отправление потребностей. Интересно: концепция половинки ему активно не понравилась.

В детдоме, куда определили сына минского главраввина, внешнее еврейское влияние, видимо, отсутствовало, однако его последующая жизнь всё равно была психотипическим воспроизведением обстоятельств жизни отца.

После детдома, по окончании Университета, он пошёл по стезе научного работника. Самое волнующее воспоминание этой «супруги» о детстве: когда папа принёс первый гонорар, он, не снимая пальто, вошёл в комнату, сел прямо на пол, достал полученную пачку денег, подкинул и подставил голову под дождь червонцев («Мастер…» с падающими из-под потолка червонцами во время сеанса чёрной магии в Варьете тогда ещё не был опубликован! а для русских такое поведение, мягко выражаясь, более чем странно, во всяком случае, так было в те времена), потом деньги собрал и подкинул опять… и опять… и опять…

Что и говорить, сын главраввина тоже стал большим административным начальником, и б`ольшая часть набранных им подчинённых — евреи (до времени массовой эмиграции). Тем, кто при Брежневе не работал в Академии наук, одном из вожделеннейших мест Союза, расскажу: если в какой-нибудь лаборатории случайно уцелевший русский начинал сопротивляться попытке заменить его на очередного еврея-бездаря (оборотная сторона авторитетности — сниженный творческий потенциал, это закон, нравится он кому или нет), тут же начинались вопли об антисемитизме, Правах Человека, национальной исключительности, притеснениях; словом, эти пришельцы и в те недавние времена тоже нисколько не стеснялись.

Я не интересовался всемирной историей до своих лет тридцати, когда меня к её изучению подтолкнули. Понадобилось всего несколько лет, чтобы понять, что все существующие учебные курсы истории — искажение мира в угоду господствующей стае. Многодельная иллюстрация одурачивающей концепции жизни. «На дурака… наврёшь, и делай с ним, что хошь».

Откуда же тогда черпать познание о прошлом?

Вот и оказалось, что только из мемуаров — по некоторым упоминаемым бытовым деталям. Теперь считаю мемуары самым честным видом литературы. Потому и привожу в «КАТАРСИСе» преимущественно те «детали», которые видел лично.

Да, чуть не забыл: сын главраввина был парторгом Института. (Напомним, Маркс — внук двух раввинов.)

Итак, потомственный главраввин — не исключение из общего правила, не просто должность одного из предков, но, в силу высокой некрофиличности носителя этой должности, это воспроизведение в потомках предка по механизму родовой памяти.

Должность «главраввина» может называться как угодно, он всё равно будет авторитетом и будет действовать в составе своей «иудо-внутреннической» субстаи (пусть бессознательно). Высшая цель — расширение «иудо-внутреннической» стаи до всепланетной (в противовес национальным интересам матричного народа, на землях которого «главраввин» проживает).

А ещё, и это самое главное, высокое положение отца первой «супруги» в правящей иерархии указывает на психологический тип правящей партии того времени. В брежневские времена партократия, в противоположность сталинской, уже была «иудо-внутреннической» (дополнительные доказательства ниже). Подпольный торговец бриллиантами Брежнев («внутренник»), добытчик пяти золотых звёзд, золотого оружия, муж жены-еврейки и т. п. не был психологической противоположностью партии, а тем более парторгов крупных организаций. Здесь один из ключей к постижению психологически достоверной истории России XX века.

Пороки, которые женщина, выбирая себе мужчину, предпочитает, характеризуют не лично её, а активизированную часть её родовой памяти — те же вкусы пришпоривали и её мать, и мать её матери… Повторяться о вкусах внучки главраввина не буду — вся эта ошарашивающая мерзость копрофилии (копро — испражнения; филео — любить) описана в «КАТАРСИСе-1» в главе «Характерная деталь», там я, правда, ещё сам до конца не понимал, какой психотип описывал. (Да и на том уровне было не важно, яркие «когорты» — такие же копрофилки.)

Если говорить о её предпочтениях в искусстве, то список очевиден: КСП с Окуджавой во главе, Стругацкие, Ильфы-Петровы и прочие всякие разные Галичи, Малевичи, Макаревичи с Вайнерами. Какой там Толстой — что вы!

Жадна внучка главраввина была настолько, что она среди нееврейской части родни была притчей во языцех. Говорили про неё так: если она на что глаз положила, то лучше отдать: всё равно сопрёт. Или снимет — с трупа. Краденые в овощном морковки — пустяк, позднее операции, конечно, укрупнились.

Короче говоря, в мать-бессребреницу («когорта»?), несмотря на силу некрополя линии, давшей майора-педераста (по тем временам — экзотика), она характером не пошла. Она и внешне на мать (русскую?) не была похожа, а скорее на ту женщину, которую, предав и бросив жену, выбрал отец — такое же общее ощущение постоянной нечистоты.

Хотя я эту женщину видел множество раз, знаю только две детали, её характеризующие:

— еврейка;

— с мужем, вступив в связь с «главраввином», так и не развелась (или развелась спустя много лет, уже после того, как я эту среду оставил, вернее, меня из неё выставили).

Словом, в случае с первой женой ничего нового и подчиняется общему правилу: в стадном потомстве из ближайших предков воспроизводится психотип того, у кого наиболее сильное некрополе.

Моя первая «супруга» не была даже полурусской — что закономерно.

Вообще, в русской народной мудрости: «еврейская кровь не растворяется» — нет ничего мистического. Точно также «нерастворимы» и другие особо некрофиличные крови. Пример: в семье Льва Толстого все дети пошли в копрофилку Софью Андреевну. Она — немецких кровей. Закономерно, что почти все её дети очистили от себя Россию и осели преимущественно в Западной Европе.

«Не растворяется» вообще всякий «авторитет», поскольку источник авторитетности всякого рода — в суммарном весе совершённых преступлений — включая извлечённые из родовой памяти.

Впрочем, в заблуждение относительно строгой направленности вкусов внучки главраввина мог ввести такой факт: в ряд авторов-евреев, от которых она единственно и торчала, таки затесался русский — Михаил Булгаков!

«Мастер…» (вернее, «мастерские» его главы) был для неё абсолютнейшим идолом: десятки перепрочтений, наизусть заучивала целые абзацы, охи, вздохи и восклицания.

Система оценок была следующая:

— Маргарита прекрасна сама по себе, она — личность, любовь её прекрасна, и всё, что она делает, — замечательно;

— шлюхи с великого бала сатаны — нормальные, обычные женщины, но в необычных обстоятельствах, плод воздействия общества; а вообще-то всё это кайф само по себе;

— Иешуа Га-Ноцри — то, что надо, авторская (Булгакова) интерпретация легенд;

— в Распятии виновен Пилат;

— мастер — главный герой всего «Мастера…» и верх совершенства, свой;

— сцена в Варьете с дождём из червонцев — блеск; глумление с использованием золотой подковки с бриллиантами — великолепно, доллары в сортире — кайф.

Стоит ли говорить, что последние главы со «Свободен!» ею были не приняты. Это даже проговаривалось: дескать, мутное какое-то завершение у «Мастера…», неправильное, можно-де не читать, наверно, просто не успел завершить, умер…

Думаю, ей была бы «понятна» следующая ныне распространённая оценка «Мастера…»: