— Долгая история. Ты, Игорь, когда-нибудь слышал про отряд семьсот тридцать один?

— О Господи…

— Да-да, — нервно усмехается Тихонов. — Лучше бы я тоже не слышал.

Пока они идут, Тихонов рассказывает как всё было. А было очень интересно и даже страшно. В сорок пятом, молодой двадцатипятилетний врач Ёсимасу Тодо, получает приказ о переводе в исследовательский лагерь. Тогда ещё убеждённый в проводе Императорской идеологии Тодо, радуясь скорой победе над варварами, быстро собирает вещи и отбывает под Хабаровск. В тот же день, всё его мировоззрение рушится. Через неделю пребывания в лагере «Лес Божественных Деревьев» Тодо начинает понимать, что всю жизнь ему врали. Что монстры не там, не зад линией фронта, а здесь, в лагере. Те ужасы, что видит молодой врач, потрясают его до глубины души. Цинизм сотрудников зарождает в душе ярость. Видя как врачи и учёные творят ужасные вещи и проводят бесчеловечные опыты, Тодо от чувства позора даже самоустраниться собирается. Переломный момент, в жизни так и несостоявшегося изверга наступает после операции, если это зверство можно так назвать. На его глазах, коллеги вскрывают и разбирают на органы ребёнка. От чего Тодо приобретает уверенность, что с этим филиалом ада надо заканчивать.

После долгой подготовки и поиска единомышленников, Тодо добавляет в еду, разработанный им же токсин замедленного действия. Через трое суток, охрана и руководство засыпают. Тодо открывает двери камер и загонов. Вооружает пленных, выдаёт им лекарства и одежду. Сам собирается остаться чтобы лично уничтожить извергов. Однако, советские солдаты, утаскивают его с собой. Что они говорили, не зная языка Тодо не понимал. Однако, решив что умереть в плену русских будет лучше, пошёл. Русские же, прихватив документацию, руководство и несколько охранников, пошли к своим.

Потом было долгое разбирательство, несколько месяцев лагеря. Ну, а потом вызов к начальству и предложение искупить вину. Так Тодо становится полевым медиком, берёт винтовку, сумку и отправляется на фронт. Где доказывает что свой и ему можно верить. И ему верят. Учат языку, помогают и видя как он старается принимают. Ну, а дальше, сильнейшее облучение арданиумом, открытие способностей. Конец войны и попытка найти себя в изменившемся мире. Что получается.

— Мне имя в окопе дали, — уже подходя к магазину улыбается он. — Солдат один, ему после взрыва фосфорного снаряда глаза обожгло. Я к нему, помощь оказать, а он меня за друга своего принял. Так я и стал Колей.

— А Тихонов? — спрашивает Игорь.

— Тихим был, много слушал когда язык учил. Вот так и получилось. Сначала звали Тихоней, а потом Тихонов. У нас это семейное. Аха-ха-ха… Нда… Тяжёлое было время. Уж сколько лет прошло, а все эти ужасы до сих пор перед глазами стоят. Дети, женщины, солдаты, все те кого эти изверги замучили. Они видятся мне, стоят, смотрят на меня. И знаешь, мне от этого никогда не избавиться. Неважно сколько я спасу, скольким помогу и дам новую жизнь. Те несчастные…

— Так вы же не виноваты…

— Виноват, Игорь, виноват. И я, и мой род, и весь мой народ. Все мы. Но знаешь что, здесь я счастлив. Мне нравится политика партии. Нравится что Союз отвергает расовые предрассудки и неравенства. Нравится что я, врач, могу помогать всем без исключения. Что мои открытия и достижения работают на благо всех, всего Советского народа. Нравится… Извини, прошлое покоя не даёт. Не хотел портить тебе настроение своими проблемами. Да и бредни старика…

— На старика вы не похожи.

— Тем не менее, мне семьдесят восемь. Хотя да, ты прав, ощущаю я себя, едва ли на тридцать. Так, идём быстрее, не хочу пропускать праздник по случаю знакомства. Надеюсь у тебя серьёзные намерения?

— Самые-самые, — часто кивает Игорь и пока Тихонов не видит уныло вздыхает.

Ну и заодно понимает, что теперь ему точно не отвертеться. Совсем, никак…

Некоторое время спустя. Игорь.

После похода в магазин и разговора возвращаемся, садимся за стол. И как только садимся, из дома выходят они. Оля, Женька и Маша. Все трое… Оля в коротком цветастом сарафане. Женя в белой блузке с галстуком и короткой юбке. Маша в обтягивающем топе и ещё более короткой чем у Жени юбке, но на ногах гетры.

Все с причёсками и легким макияжем на лицах. Они подходят к столу, здороваются и присаживаются.

— Ну как? — в своей манере спрашивает Оля.

— Улёт, — закрывая мне рот рукой кивает Лена. — Долго готовились?

— Ещё вчера начали, — отводя взгляд мямлит Женя. — Извините.

— За что? — удивляется Лена. — Вы так старались.

Что это с ней? Её подменили или что-то сделали? Или…

Начинается пьянка, для меня с лимонного сока. Лена с Таней беззаботно общаются со всеми. Девушки надувшись от важности хихикают и строят мне глазки. Сидор наливает. Странно ведёт себя только Грибочкина, но кроме меня этого почему-то никто не замечает. Особенно её интересуют Лена с Таней и Женя

Она, несмотря на то что пьяная, подмечает каждое их движение. Её глаза как прицелы и этими прицелами она смотрит за обстановкой. Как хорошо поддатый Сидор, во время рассказа очередной увлекательной истории расходится и называя Лену с Таней дочками обнимает их. И нет, на него их особенность не действует. А вот на остальных исправно работает. Не на всех, мамы Женьки тоже этого не замечают. Рахиль и Нино Вахтанговна же, несмотря на то, что мило общаются и даже обнимаются, к Лене с Таней стараются меньше прикасаться.

Так же вскрывается то, что Оля и Маша, перестали реагировать на Женю. Сидят рядом, обнимаются. Что вообще происходит?

Поймав на себе взгляд Грибочкиной, достаю сигарету и предлагаю ей отойти на покурить. Как только выходим за ограду, хватаю её и прижимаю к забору.

— Ух, Игорёк, не здесь же, — закатывая глаза притворно стонет она.

— Ну и что это? Что за слежка? Сидишь, наблюдаешь. Зачем?

— Интересно.

— Не ври мне

— Я серьёзно. Огоньку дай. Спасибо. А ты чего разнервничался?

— Подозрительно всё это, — отойдя и сунув руки в карманы говорю. — Прости. Нервничаю. Сама понимаешь. Меня только отпустило.

— Тут радоваться надо, а ты. Такие невесты… Так и представляю себя среди них. Шучу. Или не шучу. Сама не знаю. Но запечатление было, я уверена.

— Значит не шутишь. Странная ты, Машенька. Красивая, но странная.

— Не страннее вас всех. Кстати, в понедельник, перед походом, зайди ко мне, сдай анализы. Если можешь сам, если нет то Лену позови. А если что, то я тебе помогу.

— Маш!

— Нервный ты, — затягиваясь ворчит Маша. — И шуток не понимаешь. А ещё ты вредный. Ты же уже мой! Чего артачишься? Ладно, пойдём. А можно я тебя обниму?

— Нет.

— Даже чуть-чуть?

— Чуть-чуть можно. Всё, покурили, идём.

Надо узнать у Лены что за хрень с ней творится. Или… Нет, с ней разговаривать бесполезно.