Одно благо, что бритты в реальности оказались отвратительными стрелками. Активно палят уже два с половиной часа, около сотни снарядов выпустили, а реальных накрытий почти нет. Даже толком не пристрелялись. Так что потерь, слава боженьке, мы пока избегаем. Слегка контуженные близкими взрывами не в счет.

– Что тут у нас? – Протерев линзы бинокля ветошкой, я приложил его к глазам.

Ага, шестидюймовки бронепоезда отстрелялись, система заряжания у них раздельная, да еще и архаическая, так что будут перезаряжаться не менее десяти минут, если не больше. Можно передохнуть. А вот две трехорудийные батареи британских трехдюймовок, выдвинутые на позиции в полутора милях от нас, сейчас…

– Герр коммандант, герр старший капрал Борисов спрашивает, а не пора ли наконец… – Надо мной возникла чумазая голова в съехавшей на нос шляпе.

– Охренел, щенок? – Я ухватил парня за воротник и втащил его в окоп. – Какого хрена поверху…

Последние мои слова заглушил страшный грохот. Взвизгнули осколки снарядов и каменная щебенка, разнесенная взрывами, все вокруг заволок едкий вонючий дым пополам с пылью.

– Не пора… – Виллем Монс, один из помощников Арсения Павловича, стоя на коленях, зашелся в кашле, а потом, подняв на меня очумевшие глаза, сипло выдавил из себя: – А… не пора ли… это… как его… ответить…

И опять не договорил, потому что на позициях рванула следующая партия снарядов. Судя по всему, бритты начали потихоньку пристреливаться.

– Доклады, мать вашу! – заорали взводные, перемежая слова отборным матом на разных языках.

– У меня потерь нет…

– Нет потерь…

– Живы все…

– Юргена контузило…

– Алексу морду щебенкой посекло…

– Мои все целые…

– Чертовы уроды бритты!.. У меня двое контуженых…

– Тьфу, мать твою… – сплюнул я пыль, набившуюся в рот. – Вот же суки позорные! Нет, так долго продолжаться не может…

Думал вскрыть свои огневые позиции только тогда, когда бритты пойдут в атаку живой силой, но к тому времени я останусь без половины личного состава. Так что пора отвечать.

– Виллем, передай герру Борисову, чтобы начинал. Британскую бронелоханку пусть пока не трогает. Четко ориентир три. Без поправок. По снаряду на каждое орудие. Далее летишь ко мне за указаниями. Повтори.

– Четко ориентир три! Без поправок! – радостной скороговоркой отрапортовал Виллем и в мгновение ока унесся из окопа.

– Франк! – надсаживаясь, заорал я, проводив взглядом пацана. – Левая батарея – твоя. Ты их прекрасно видишь, поэтому обойдешься без моей корректировки. Пали, пока не подавишь паскуд…

– Есть подавить!

Бритты успели сделать еще залп, после чего начали работать мои артиллеристы.

Длинные дула трехдюймовок трофейного бронепоезда, изрыгнув длинные языки пламени, тяжело осели в накатниках, двенадцатифунтовые снаряды с утробным воем унеслись в небо.

– Тысяча и один, тысяча и два, тысяча и три… – не отрываясь от бинокля, стал я отсчитывать секунды. И удовлетворенно матюгнулся на четвертой секунде, разглядев два огненных всплеска где-то в паре десятков метров правее и левее вражеской батареи, сдуру размещенной британцами на невысоком холме, заранее пристрелянном нами как один из ориентиров. – Очень хорошо, мать твою! Просто прекрасно. Почти прямое попадание. Виллем, якорь тебе в зад, еще по четыре снаряда на орудие, по тем же координатам!

– Есть еще по четыре снаряда на орудие! – не успев добежать до меня, завопил парень откуда-то сзади.

Отлично! Теперь твоя очередь, Франк…

Две семидесятипятимиллиметровки Штайнмайера забухали едва ли не с пулеметной скоростью, уже с четвертого залпа начиная накрывать вражеские позиции прямыми попаданиями. Когда дым, заволокший британскую батарею, рассеялся, стали видны перевернутые орудия и разбегающиеся по сторонам расчеты, с такого расстояния похожие на запаниковавших муравьев.

Борисов тоже не подкачал, пятым и шестым снарядом заставив замолчать свою цель.

Английский бронепоезд по какой-то причине тоже вдруг заткнулся, прекратив плеваться стофунтовыми болванками.

Я уже было облегченно вздохнул и полез за флягой, глотком коньяка отметить победу в первом раунде, как…

– Герр Борисов передает, что полопались пружины накатников второго орудия… – трагически выдохнул Виллем, чертиком возникнув у меня на НП. – Мы приступаем к ремонту, но сколько он продлится, неизвестно.

Едва он договорил, нарисовался еще один посыльный, американец из Оклахомщины, Рассел Уинслоу.

– Чиф… – отдуваясь и отплевываясь, бывший дезертир американского военно-морского флота затараторил: – Чиф, там со стороны Гленко гости прибыли. Эшелон, примерно из двадцати пяти вагонов. Начинают разгружаться.

Только собрался отвечать ему, как меня сзади тронули за плечо. Развернулся и увидел мрачного Зеленцова.

– Михаил Александрович, гляньте… – Павел вложил мне в руку бинокль. – Кажется, они разворачиваются для атаки.

– Когда кажется, креститься надо. – Я и без бинокля уже заметил, как со стороны Ледисмита британцы тремя колоннами, примерно по батальону каждая, стали выдвигаться в нашу сторону, явно стремясь атаковать с трех сторон.

«Какая, на хрен, победа в первом раунде? Он, сволочь такая, только начинается… – угрюмо подумал я, покрутил флягу в руках и с сожалением сунул ее обратно за пазуху. – Впрочем, не все так хреново, как кажется. О вновь прибывших на пару часов можно забыть – пока еще они развернутся в боевые порядки… а этих есть чем встретить. Пока есть…»

– Виллем… – дернул за рукав засмотревшегося на бриттов парнишку. – Передай своему начальнику, чтобы начинал вести беспокоящий огонь по прибывшему эшелону из оставшегося в строю орудия. Шрапнель, ориентир семь, левее и дальше два. Повтори.

– Есть, господин коммандант, шрапнель, ориентир семь, левее и дальше два!

– Франк, Клаус, Руди, теперь для вас. Как только они подойдут к рубежу…

Отдав приказ командирам артиллерийской, минометной и ракетной батарей, я все-таки глотнул коньяка и немного успокоился. Ничего из ряда вон выходящего пока не случилось. Моя арта может работать на триста шестьдесят градусов, легко накрывая все подходы. Про пулеметы и говорить не стоит. Так что пока они опять не задействуют тяжелое вооружение, беспокоиться особо не о чем…

И тут же, с недолетом в сотню метров, в небе с резким треском расцвело грязно-серое облачко шрапнельного разрыва. А еще через мгновение грохнуло уже прямо над нами, и все вокруг заполнилось лязгом бьющих об камни стальных шариков – опять ожил вражеский бронепоезд, возобновив обстрел из своих шестидюймовок.

– Ты смотри, какая зараза… – втянув голову в плечи, невесело прокомментировал разрывы Зеленцов.

– Курва! – смачно выругался Степан, как раз заскочивший в блиндаж.

– Ага, – охотно согласился я с ними. – Редкостная зараза.

Шрапнель – это гадостно. Очень. Нет, личный состав от нее защищен неплохо, недаром я приказал разобрать пути и использовать шпалы и рельсы для постройки нескольких блиндажей, а вот наше тяжелое вооружение эта «зараза» и «курва» в одном лице может попортить. Хотя они и стоят в артиллерийских окопах полного профиля, все-таки сверху ничем не защищены. В общем, ничего приятного.

Но, к счастью, пока обошлось. Обстрел прекратился, как только британские колонны подошли к нам на расстояние мили и стали перестраиваться в густые цепи.

Убедившись, что Борисов вполне справляется, кошмаря бриттов в нашем тылу из своего единственного оставшегося в строю орудия и срывая им выгрузку из эшелона, я отдал команду открывать огонь.

Две наши семидесятипятимиллиметровки стали часто бахать. Расстояние до бриттов составляло уже меньше полумили, поэтому даже не потребовалось особой пристрелки – гранаты сразу стали рваться прямо в боевых порядках. Это особо не замедлило продвижение противника – двух пушчонок не самого крупного калибра оказалось маловато, но урон они все-таки наносили немалый. Неподвижных фигурок в хаки, хорошо заметных на выгоревшей траве буша даже невооруженным взглядом, с каждым залпом становилось все больше.