Отправив британца, я сделал пару глотков коньяка и вышел из вагона. М-да… некрасиво получилось. Сеймур дал мне передышку как раз из-за своего сына. Нет, я допускаю, что он, как всякий нормальный офицер, думал и об остальных солдатах, но… Словом, теперь он не успокоится, пока не сровняет здесь все с землей. Впрочем, так бы случилось, даже если парень остался в живых. Ну да ладно. Война, черт бы ее побрал. В любом случае время до завтра у меня есть. И надо будет его использовать как следует. А это значит – будем наглядно иллюстрировать собой известную солдатскую поговорку, гласящую, что ведро пота экономит каплю крови. Закапываемся в землю как можно глубже, стелим второй и третий накаты на блиндажах, благо с бронепоездом нам досталась полная платформа рельсов со шпалами, отрабатываем уход на запасные позиции с тяжелым оружием под обстрелом, и так далее и тому подобное. Другого выхода у нас нет.

– Что бы еще придумать? – Я сбросил френч, взвесил лопату в руках и отправился помогать укреплять свой командный пункт. – Придумаю, конечно. Чего уж тут. К примеру…

Южная Африка. Наталь

10 июля 1900 года. 11:45

– Это вам, Редьярд. На память о нашей встрече. Увы, мастеров под рукой не оказалось, поэтому придется обойтись без таблички с дарственной надписью.

– Право, не могу понять, чем я заслужил такое отношение ко мне с вашей стороны… – Писатель осторожно взял карманную серебряную фляжку в руки.

– Никакого особого отношения нет и не было. Имею я право сделать подарок одному из моих любимых писателей? К тому же эта фляга будет напоминать вам не только обо мне, а еще и…

– …о том, как я попал в плен, – закончил за меня фразу Киплинг. – Хотя мне кажется, я об этом и так никогда не забуду.

– Память – коварная штука… – Я мельком глянул на часы и встал. – Пожалуй, нам пора. Ну что же, рад был встрече с вами. Надеюсь, следующая случится при более подходящих обстоятельствах.

– Спасибо за все, Майкл… – Киплинг тоже встал и крепко пожал мне руку. – Знаете… – он слегка запнулся, – благодаря вам я по-новому взглянул на многие вещи…

Я настолько вымотался за последние дни, что сил на долгие разговоры просто не оставалось. Поэтому лишь кивнул и показал ему рукой на дверь.

Хватит, наговорились уже. Вот и сегодня ночью засиделись едва ли не до первых петухов… тьфу ты, каких, к черту, петухов – нету их здесь, одни гиены бродят. Словом, все, что я мог вбить в его дубовую британскую башку, помешанную на имперской исключительности, – уже вбил. Даже сделал несколько закладок на подсознательном уровне. Не великий я психолог и совсем уж никудышный нейролингвистический программист, но кое-что умею. В общем, как получилось, поэтому гуляй, Вася… то есть Редьярд.

– Вы должны выжить, Майкл… – ляпнул напоследок писатель, смутился и убрался из вагона.

– Господин коммандант, – в салон заглянул часовой, – готово уже.

– Иду.

Пленных уже построили перед бронепоездом. Я подошел к ним, немного помолчал, а потом стал говорить, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно безразличнее:

– Вы понимаете, что судьба может и не дать вам второй шанс? Надеюсь, все-таки понимаете…

Бритты, угрюмо понурившись, внимали мне как самому Господу Богу. Даже те, кто бравировал в первые дни плена, сейчас напоминали собой побитых собачек. И это притом, что никакой лишней жестокости в их отношении мои парни себе не позволяли. Вот что значит посидеть в неглубоком окопе, под своими же снарядами. Очень деморализующий момент, знаете ли.

– Да, вы все солдаты, привыкшие безоговорочно выполнять приказы… – Я сделал долгую паузу, в упор рассматривая перепуганные лица. – Поэтому отпускаю без обязательства не воевать больше с нами. Но я хочу, чтобы вы знали: в следующий раз никто никого в плен брать не будет. Так что подумайте, прежде чем опять взять в руки винтовку. Крепко подумайте. А теперь пошли вон…

Пленные нерешительно замялись, словно не веря своим ушам, но грозные окрики быстро прибавили им прыти.

Еще через пару минут нестройная колонна покинула наши позиции. Тело несчастного Александра Сеймура они забрали с собой на самодельных носилках.

А я перешел к себе на КП и взялся за бинокль. Гадать о том, что случится дальше, не приходится. Мы сравнительно готовы: зарылись в землю насколько возможно, каждый боец знает свой маневр, словом, все, что можно было сделать в данной ситуации, – уже сделано. Но и бритты даром времени не теряли. Подтянули три трехорудийные батареи стодвадцатимиллиметровых орудий, капитально обустроили им позиции вне досягаемости моих трехдюймовок и даже подняли в воздух два воздушных шара для корректировки огня. Личный состав они тоже уже сосредоточили на исходных позициях. В общем, вчерашний день очень скоро покажется нам легкой разминкой.

– Ну что, господа… – закончив изучать обстановку, я повернулся к своему командному составу. – Думаю, долго ждать нам не придется. А посему прямо сейчас скрытно выводите бойцов на запасные позиции. Тяжелое вооружение, кроме орудий, берете с собой. Вальтер…

– Я, господин коммандант! – невысокий пышный крепыш, с роскошными бакенбардами вытянулся в струнку.

– Разобрался с паровозом?

– Яволь, герр коммандант! – отрапортовал австрияк Вальтер Штрунц, в бытность помощником машиниста водивший пассажирские составы на линии Вена – Инсбрук. – Двух помощников я себе отобрал. Пары развел. Жду приказаний.

– Хорошо. Значит, так. При обстреле твоя задача – сохранить бронепоезд. Не стой на месте, маневрируй, но только в пределах сотни метров туда и обратно. Понятно? Теперь вы, Арсений Павлович. Ваша задача – контрбатарейная борьба. Пушчонки Франка до бриттов не добьют, так что вся надежда только на орудия бронепоезда. Командуй машинистом по своему усмотрению. Второе орудие починили?

– Так точно. Вот только не знаю, на сколько его хватит… – пожал плечами Борисов.

– На сколько хватит, на столько и хватит. Другого у нас нет. Я останусь здесь и буду по возможности корректировать огонь. Пока все. Ну чего стоите? По местам службы – марш…

Долго ждать не пришлось: полковник Сеймур не стал тянуть с местью за погибшего отпрыска. Ровно в час дня, то есть почти сразу же после того, как пленные добрались до своих, британская артиллерия открыла огонь. Первый десяток снарядов они положили куда боженька послал, а потом стали уверенно накрывать наши позиции. Даже двенадцатидюймовки чертова бронепоезда пристрелялись, хотя вчера особой меткостью они не отличались. Впрочем, чему удивляться: корректировка с воздушного шара сказывается. Вот же паскудство…

Но опять нам немного повезло. Пока повезло…

Дело в том, что бритты палили диафрагменной шрапнелью, вполне безопасной для окопавшегося противника. Это когда после подрыва снаряда в воздухе стальные шарики не летят во все стороны, в том числе строго вниз на голову вражине, а после срабатывания дистанционного взрывателя несутся вполне направленным пучком по настильной траектории по типу картечного выстрела. Высунулся, тут и капец тебе, но, если боец сидит в окопе, почти никакого вреда эта хрень не приносит. Страшно, сука, аж сердце екает: громко, эффектно, один лязг шариков о камни чего стоит, но, как ни странно, вполне безопасно. Словом, никакого особенного урона мы не понесли, хотя страху натерпелись вдоволь.

Наш бронепоезд непрерывно сновал по путям, уворачиваясь от снарядов, Палыч отгавкивался в меру своих скромных сил с коротких остановок, даже добился пары накрытий британской батареи, но так как их орудия были укрыты в ложементах полного профиля, похоже, особого урона супостату тоже не нанес.

Но когда бритты стали плеваться осколочными гранатами, пришлось тяжко.

Первый залп лег с небольшим недолетом, а вот пара снарядов из второго пришлась в аккурат по накату моего КП.

Не пробила, но…

На мгновение я потерял сознание. А когда пришел в себя, обнаружил, что ни хрена не слышу. Из носа обильно струилась кровь, в голове отчаянно наяривали церковные колокола, соревнуясь с воем гигантского органа. Никаких других звуков внутрь башки, просто разрывающейся от гула, не проникало.