– Сейчас в доме нет никого, кроме нас и прислуги. – Покровский по всем правилам этикета усадил девушку за стол и принялся за ней ухаживать. – Я уговорил матушку погостить в семейном особняке на Лазурном Берегу, благо в связи с тяжелой ситуацией в стране она не особо возражала. Поэтому можешь, не опасаясь, чувствовать себя хозяйкой.

– А как же жена? – с каменным выражением лица спросила Громова, аккуратно нанизывая на вилку ломтик бекона.

– Она сопровождает матушку, – пожал плечами Артем. – Господин Верховный судья так же понимает всю опасность нашего положения, поэтому всячески способствовал этой поездке.

– Ладно, хорошо. – Юля отложила вилку и нож. – Оставим пока нашу личную жизнь. Есть небольшая проблема. У меня нет рассеивателя.

– Да, я знаю, – кивнул Артем. – Николай Степанович подготовил для нас только четыре браслета. Один пришлось отдать Васе. Остальные будут у Ромы, Насти и Мухи. Без рассеивателя перемещаться безопаснее всего было тебе, так как никто достоверно не знал, из какого мира ты пришла на Территорию, поэтому за тобой вряд ли следили. Когда кто-нибудь из наших появится здесь, я отдам образец для экспертизы. Имперские ученые, надеюсь, смогут воссоздать сплав.

– С этим понятно, – произнесла Юля. – Но меня все равно могли отследить.

Артем осторожно поставил на стол чашку и кивнул.

– Я распоряжусь об усилении охраны. Главное сейчас – собраться всем вместе, а дальше уже со всем разберемся.

Громова улыбнулась и вернулась к еде. Впервые за долгое время она чувствовала себя на своем месте…

Отправив подругу самостоятельно исследовать особняк, Покровский спустился к центральному посту охраны. Просторная комната, завешанная мониторами, транслирующими изображения с камер видеонаблюдения, всегда казалась ему неуютной. Простые рабочие столы, аромат кофе, который уже въелся в стены, и несколько вечно хмурых мужиков в черных костюмах, наблюдающих за периметром.

– Добрый день, Борис Николаевич, – поздоровался хозяин поместья с серьезным лысым мужчиной лет пятидесяти пяти. – Я хочу, чтобы вы усилили охрану, желательно взять уже проверенных наемников.

– Здравствуй, Артем. – Начальник службы безопасности, работающий здесь еще до рождения младшего Покровского, предпочитал не церемониться с титулами, общаясь исключительно на равных. – Не думаю, что это необходимо. – Он сделал едва заметный жест рукой, и двое молодых охранников, разглядывающих мониторы, оставили начальников наедине. – В особняке сейчас десяток бойцов. Вряд ли какой-нибудь идиот решит сунуться.

– Борис Николаевич, – Артем сел на ближайший к нему стул, – я вам гарантирую, что атака на поместье будет. И придет сюда не уличная шпана, а настоящие профессионалы. Поэтому давайте не станем разводить демагогию, а просто увеличим количество боевиков.

– Ладно, – просто согласился отставной офицер. – Сколько ты хочешь привлечь?

– Минимум полсотни, – быстро ответил Артем. – Следует увеличить все действующие посты охраны, поставить часовых возле каждого входа, на всех лестничных площадках и на крыше. Я хочу круглосуточного, непрерывного и неустанного дежурства. Мышь не должна проскочить без моего ведома.

– Как знаешь, – пожал плечами Борис Николаевич. – Полсотни, значит, полсотни.

Из кабинета Покровский вышел с легким чувством облегчения. Пятьдесятков проверенных бойцов смогут хотя бы задержать Ликвидаторов, когда те появятся на пороге его дома. А в том, что когда-нибудь это случится, он нисколько не сомневался…

* * *

Свет электрических ламп тускло освещал длинный мрачный коридор. Это место было похоже на цокольный этаж любого государственного учреждения, куда солнечный свет проникает только сквозь узкие окошки возле земли или не проникает вовсе. Но этот подвал все же разительно отличался от собратьев: во всех комнатах и подсобных помещениях стояли тяжелые сейфовые двери с огромными металлическими засовами. Здание центрального штаба Департамента государственной безопасности, с виду ничем не отличающееся от обычной налоговой, являлось, по сути, тюрьмой, пыточной и оружейной в одном флаконе. Мало кто из простых обывателей имел возможность похвастать тем, что бывал в этом жутковатом месте. А если и приходилось его когда-то посещать, об этом предпочитали молчать. Сами стены здесь, казалось, источали ненависть и страх.

В душной узкой камере без окон и мебели, рядом с почерневшим от времени железным унитазом, валялся человек. Некогда статный, спортивный юноша напоминал сломанную куклу, небрежно заброшенную разбалованным ребенком под кровать. Все тело покрывали гематомы, лицо превратилось в сплошную маску из запекшейся крови, стереть которую сил уже не было, ведь каждое движение причиняло острую боль. Оставалось одно – неподвижно лежать, молясь о том, чтобы про него забыли. Но о нем помнили.

Тяжело крякнул старый засов, массивная дверь со скрипом открылась и в камеру неспешно вошел подтянутый мужчина средних лет. Проведя ладонью по коротким волосам, он тяжело вздохнул и присел рядом с искалеченным человеком, сделав едва заметный жест вооруженному охраннику, моментально перекрывшему выход.

– Эх, Михаил, – почти ласково произнес офицер, рассматривая юношу пронзительным взглядом серых глаз. – Хорошим же парнем был, а скатился до банального терроризма, – цокнул он языком и расстроенно покачал головой. – Ты на глазах нескольких сотен человек убил лидера Объединенной Германии. Удивительное безрассудство.

Муха что-то невнятно промычал, сплевывая кровь на холодный бетонный пол.

– Да, ты действовал во благо всего мира, – передразнил его полковник Захарчук, расследующий это скандальное убийство. – Я слышал это сотню раз. Вот только это не поможет. Ты себе смертный приговор подписал. Завтра мы выдадим тебя Объединенной Германии, где террористов расстреливают на главной площади. Но знаешь, мне начинает казаться, что ты действительно был прав. – Мужчина задумчиво почесал подбородок и окинул взглядом невзрачную обстановку. – Обе России и «союзники» все-таки заключают перемирие. Немцам сейчас трудно, по всей стране у них траур, а оппозиция начала прогрызаться к власти. Вроде даже успешно. Так глядишь когда-нибудь станешь героем, мучеником. Войдешь на страницы учебников истории, в тебе будут видеть спасителя мира. – Офицер усмехнулся, глядя на пятна крови, украшающие некогда белую рубашку парня. – Но сейчас, прости, ты международный террорист, приговоренный к смертной казни.

– Моя жизнь не имеет значения, – чуть слышно прохрипел Михаил.

– В этом ты, парень, не прав, – не согласился полковник, распрямляясь. – Сейчас твоя жизнь очень ценна. Мирный договор будет подписан именно на твоих костях. – Он замолчал, поднялся, и медленно подошел к двери. – Мухин, – не оборачиваясь, обратился он к снайперу. – Прощай… и спасибо.

Дверь вновь противно скрипнула, оставляя так и не пошевелившегося юношу в давящей тишине камеры…

Муха сам не понял, в какой именно момент сознание окончательно покинуло бренное тело. Словно сквозь плотный туман раздавались отголоски разговоров, проскальзывали образы людей в военной форме, но он активно сопротивлялся своему возвращению в реальный мир, старательно соскальзывая в темноту, где можно было обособиться от острой боли, пронзающей тело. Осознание всего происходящего снизошло неожиданно, заставляя резко открыть глаза и с ужасом осмотреться. Его депортировали. Выдали немцам на расправу, будто ненужную игрушку.

Парень застонал, разглядывая чистую камеру с довольно мягкой кроватью. От мысли, что даже к международным террористам в Германии относятся лучше, чем к обычным преступникам в его родной стране, начало мутить. Затворник уставился на потолок, не в силах отогнать от себя чувство разочарования. Каждый из посещающих его людей прекрасно понимал, что именно Мухин, вероятно, предотвратил войну и помог России на международной арене, но его продолжали избивать, требуя назвать сообщников и организаторов. А теперь Родина, взявшая на себя ответственность оберегать граждан, отдает его на расстрел, показательно демонстрируя свою чрезмерную справедливость. Миша с трудом провел рукой по зудящему лицу и приподнялся на локтях.