— Я к подруге приходила, да то ли дома нет, а может, дверь не хочет открывать, — махнула рукой. — Напрямик с Черемошки шла, хорошо тропа протоптана, а у вас тут мне всегда нравится, здорово, рощица, красота.

— Мне тоже здесь нравится, — согласилась Ирина. — В этом году что-то белок не видать, а те годы всегда бегали, да такие ручные, здесь их все подкармливали, я тоже, специально орешки для них покупала. Забавные такие, шустрые…

— Собаки, поди, задрали?

— А кто их знает, может, и собаки, а может, в другое место перекочевали. — А что, Танюш, давай на «ты» перейдём, так будет куда проще. — Ирине вдруг как-то жалко стало Татьяну и, глядя на её внешний вид, захотелось чем-то помочь, сделать что-то приятное. Пусть хоть на Новый год порадуется, решила она и продолжила:

— А хочешь, ко мне в гости пойдём, я здесь рядышком живу, наверное, уже замёрзла, обогреешься, чаёк попьём, вон окна мои на четвёртом этаже, — кивнула в сторону балкона.

Ирина позвала, а внутренний голос вмешался: опять ведёшь домой неизвестно кого? Но слово не воробей… Татьяна же, похлопав себя по пустым карманам, смущённо сказала:

— Как-то неловко, у меня с собой ничего нет, — однако после такого приглашения с радостью зашагала за Ириной.

— У-у-у, это мелочи, не переживай, я не пью, и тебе, если честно сказать, не советую.

— Да ну её к лешему, — начала было, Татьяна, но перешла совершенно на другую тему. — Погода-то нынче разбуянилась, я думала, снегу мало будет, а нет, валит и валит.

— Дворников жалко, — подытожила Ирина, подходя к подъезду, обстукивая снег о порожек. Татьяна тоже обстучала свои полусапожки от снега:

— А твой дома? Ворчать не будет?

— Да отворчался уже.

— Что, помер?

— Нет, живой, пусть живёт. Ночью долго ворчал, выпил — и на подвиги, а сейчас убежал куда-то, не сидится дома, компаньона ищет, наверное, со мной неинтересно «Огонёк голубой» смотреть.

— А я давно его не смотрела, телевизор сгорел, а новый как-то не получается купить. Отдали одни, но он то идёт, а то… — махнула рукой.

Тут Ирина вспомнила, как отдали родителям мужа телевизор, купив себе новый, а те его на дачу увезли, дачу же через год продали вместе с телевизором. «Вот бы как сейчас он пригодился Татьяне», — с сожалением подумала она. В квартире было тихо, тепло и уютно. Ирина шустро скинула свой пуховик, подав Татьяне вешалку, быстро шмыгнула на кухню, включив электрический чайник, открыла холодильник.

— О-о-о, да вы шикарно живёте, — озираясь по сторонам, восхищалась Татьяна, — шика-а-арно. Жалко, что руки распускает, да все они… — тут она не вытерпела и пустила в ход бранное слово.

— Нет, сейчас он не распускает, хотя раньше и такое бывало, бывало… — Ну уж тогда терпи, что тебе, живёшь вон как… — И Татьяна снова окинула прихожую завидным взглядом, слегка касаясь шелковистых обоев, прошла в ванную комнату сполоснуть руки. Удивлялась и ванной комнате.

Холодильник, забитый праздничной едой, быстро опустошался, уже через минуту всё стояло на столе. Поначалу Татьяна стеснялась, скромничала, Ирина это заметила и стала сама быстро уплетать, делая вид, что голодная, хотя недавно плотно покушала.

— Ты давай ешь, куда нам всё это, вон сколько наготовила, а есть некому. — Ага, да тут как в ресторане, хотя там никогда не была, всё такое вкусное. Сама готовила или готовое купила? Сейчас хоть что в магазине можно купить.

— Сама, не люблю магазинные салаты и шубу по-своему рецепту делаю, да и вообще, люблю готовить, своё есть своё.

Совсем скоро женщины так разговорились, словно давно знакомы. Им было о чём поговорить, даже порой понимали друг друга почти с полуслова. Ирина больше слушала Татьяну, пусть выскажется, может, душу себе облегчит, но о многом своём она умалчивала, хотя казалось, что Татьяна и так догадывалась. Ирина радовалась, что пригласила Татьяну в гости, а Татьяна всё восхищалась и удивлялась, в каких условиях живёт Ира. Удивлялась её чистоте в квартире и незазнающемуся характеру.

— Ир, да твоему мужу надо молиться на тебя.

— Ага, — рассмеялась та, — я и молюсь, усердно молюсь, чтобы взялся за ум и не пил.

— Кх, пьяница пропьётся и делом займётся, а вот мой…

— Знала бы ты всё, какой он пьяный… — подумала Ирина, но сказала другое: — Да забудь ты про своего, сегодня Новый год, первый день января. А вот с выпивкой завязывай, ты же женщина, всё в твоих руках. Да что мне тебя учить…

— Ир, да я, правда, завязала, это вот вчера пивка хлебнула немножко в честь Нового года. Бывало, что греха таить, пригубляла со своим, хорошо пригубляла, — поправила она уголок скатёрки на столе, — пока доченьку не потеряла.

— Как? — вопросительно выпучила глаза Ирина.

— А вот так, — лишили меня материнства, когда она совсем крохотная была. Тогда ещё надо было остановиться, одуматься, быть может, можно было что-то исправить, а я… Пролетели годы, ничего ладом и не видела…

Ирина прервала молчание:

— М-м-да-а, здесь я тебя не похвалю, ты сама во многом виновата. А вернуть не пробовала? — спросила Ира, ожидая оправдания.

— Кого, дочку?

— Ну да, или у тебя ещё сыночек был? — тут Ира снова услышала внутренний голос: поняла, кого в квартиру привела.

— Нет, одна она у нас была, пухленькая такая, а на правой щёчке родинка, вот тут прямо, — и Татьяна, улыбнувшись кончиками губ, показала на своей щеке. — Даже и не знаю, где Леночка сейчас, может, и имя сменила, ей завтра будет тридцать, — проговорила дрожащим голосом, сдерживая слёзы. — Вернуть бы всё.

Ира дотронулась до её шершавой руки:

— А знаешь, сейчас всё можно, надо только захотеть, сильно захотеть и найдёшь. Вон, за компьютер — и вперёд. Любую информацию можно выудить.

— Да искали родственники, говорю же, может, имя сменила, а у меня даже фотокарточки её нет. Нет, есть, где мы на крыльце роддома стоим, да там она в одеялке, совсем кроха, — тяжело вздохнула, прихлебнув уже остывший чай.

— Погреть? Сок пей.

— Не-е, не надо, — взглянув на настенные часы, — уже идти пора, на неделю наелась, — погладила себя по животу, — а то твой придёт, и как-то неловко. Отыграется на тебе за меня.

— Не переживай, не отыграется, ко мне приходят гости, он уже привык. — Ну вот, а ты говоришь муж хреновый. — Тут она ввернула нехорошее слово.

— Знаешь, Танюш, он когда пьяный нехороший, очень нехороший, устала от его пьянки, а так терпимо, можно жить. Но как выпьет — пиши пропало, а тут ещё праздников столько…

— Терпи, Ирочка, терпи, — понимающе кивая, тяжело вздохнула она, невзначай задев вилку, ускользнувшую на пол.

— О-о, кто-то к тебе ещё напрашивается. А мне надо идти, — подняв вилку с пола, снова взглянула на часы, — пока доплетусь до дома, и темнеть начнёт, а мне ещё печку протопить надо.

— Темнеть ещё не скоро будет, день заметно прибыл, — подытожила Ира. — А правда, хорошо посидели, и уходить не хочется. Посекретничали… — Вот и сиди, — зевнула Ирина, — а чужую тайну я держать умею.

— И я тоже, — твёрдо сказала Татьяна.

Ирине Татьяна приглянулась характером, она столько рассказала о своей жизни, что порой Ирина не успевала переваривать. Она сравнивала свою жизнь с Татьяниной. Сравнивала и делала выводы. А Татьяна говорила и говорила, делилась всем прожитым за пролетевшие годы. Много чего накопилось, много пережито, много… Так разоткровенничалась, что прослезились обе. Затем Ирина аккуратно, боясь, что та постесняется и откажется, предложила Татьяне свои вещи, так как у Ирины с вещами был полный перебор.

— Тань, смотри, у меня всего полно. На вот тебе куртку, она мне маловата, поправилась я, а тебе в самый раз. А вот гляди кофточка, ох и любила я её, — протянула Ирина, — а цвет твой, бери, вот ещё одна, а вот джинсы какие, гляди, они тебе впору будут, ты гораздо худее меня, бери.

Таня светилась от радости, не зная, как благодарить Ирину:

— Ирочка, да ты же меня не знаешь, я для тебя чужачка, а одела с ног до головы.