— Как что, не убивать же его, сиротинку?.. И откуда он приполз? — размышляет вслух, пожимает плечами в негодовании.

— А-а-а давай его с балкона скинем, пусть летит, — предлагаю.

— Не-е-ет, так нельзя. На улице потеплеет, тогда и отпустим, а сейчас пусть у меня погостит. Куда ему — холодина там ещё. И откуда он взялся?..

— А мне кажется, он до-о-охлый, — медленно протягиваю палец к жуку, затем резко отдёргиваю руку в сторону с испугом, — ой, вроде живой.

Вадим Николаевич тут же берёт карандаш со стола и прикасается к жуку для полного убеждения. Жук снова зашевелился.

— Живой, Валенька, я ж тебе говорю, что он живой, но слаб, попоить бы его не мешало, — сочувственно сказав, отправился на кухню за водой. А мне так стало жалко Вадима Николаевича, зачем же я его разыгрываю, признаться бы уже пора… Но вижу, тащит коробку из-под книг. Тут я помогла положить жука, вернее, бросила его туда. Опять же прикинулась, что брезгую.

— Да не бойся ты его, Валечка, он и так обессиленный…

— Ага, не бойся, сам не бойся, тоже боишься.

— Да нет, я вроде бы и не боюсь, но как-то… — он втянул голову в плечи, улыбнулся, затем нагнулся над коробкой и стал внимательно разглядывать насекомое. Причём у Вадима Николаевича зрячий только один глаз, и то… так себе.

— Сейчас водичкой попоим и крошечек хлебных дадим, всё вдвоём нам веселее будет. А летом я его отпущу, пусть летит с Богом.

Тут я не вытерпела:

— Вадим Николаевич, а вы на календарь посмотрите, какое сегодня число?

— Ну первое, — отвечает в недоумении, для убеждения всё же глянул на настенный календарь.

— Так вот, пошутила я, обмануть вас решила, в этот день можно…

Тут мы вспомнили и того года первое апреля, когда я медвежонка ему предлагала… Но то другая история. Посмеялись. Рассказал мне, как однажды за ванной жил у него паучок, долго жил, с полгода, однако потом куда-то исчез. Много раз мы и этого жука вспоминали. А я как можно чаще стала звонить и ходить к Вадиму Николаевичу в гости, понимая, что такое одиночество. И больше никаких розыгрышей. Никаких…

— Дэвушка, а дэвушка, купи карась, хороший карась, свэжый карась, зажарышь, пальчики оближешь. Мэня вспоминать будэшь.

Тут я остановилась, не от того, что его, мужчину грузинской национальности, вспоминать собираюсь, а от того, как пальчики облизывать буду от съеденного мною вкусного карася. Слюнки побежали. Ну люблю рыбу, с детства люблю, а сейчас она такая дорогущая, вровень с мясом цену заломили. Совсем редко покупать стала. А тут так размечталась… Прибегу домой, в муке обваляю, на растительном маслице до золотистой корочки зажарю — вку-у-усно.

— Ну что, давайте мне вашего хвалёного.

— А почэму одного? — всё с тем же акцентом спрашивает он, раскрывая огромную клетчатую сумку.

— А мне и одного достаточно! — глядя на карасей, добавляю, — они у вас такие здоровущие, что и втроём не осилишь.

— Здоровые, для тебя откармливал, — уже подшучивая, выбирает, что покрупнее, карася.

— О-о-о-о, так они здесь все шевелятся — живые.

— Дэвушка, самые наисвэжайшие, бэри, пока не раздумал тебе продать. Такой товар долго не залёживается, у мэня быстро разбирают.

Тут он мне ещё много чего стал говорить про свой товар, а я, давясь слюной, всё мечтала о жареном карасе. Пришлось взять живого, они почему-то все были живые. Не торговалась, сунула деньги и домой. Решила, пока иду, карась и успокоится, помрёт, значит. Слегка накрапывал дождь, я ускорила шаг, в магазины не надо было заходить, да и дорогой никто не попался, так что до дому дошла быстро. Открываю пакет, а карась-то мой живой. Да ещё как зашевелился, словно его только что выудили из речки.

— Что же с тобой делать? Впору хоть назад неси. И зачем купила, обошлась бы и без него, пельмени отварила, да ещё борщ вчерашний остался. Поразмышляла. Глядя, как он усердно бьётся в пакете, пропала охота видеть его жареным.

— А поплавай-ка ты у меня в ванной. Саша всё равно в рейсе, завтра приедет, а там видно будет, может, карасю вода не подойдёт, проснусь, а он того, тогда и зажарю.

Как всегда, долго не могла заснуть, а когда заходила в ванную комнату, невольно обращала внимание на карася. В один момент показалось, что уже всё, прикоснулась к нему, а он и поплыл вдоль ванны. Живучий, и так мне его жалко стало, так жалко… И зачем купила? Снова задаю себе вопрос.

— Ладно, живи до завтра! — громко сказала уже карасю, а он в ответ как хлестнёт хвостом, брызги в разные стороны, словно святой водой окропил. Здоровущий. В два захода придется съесть, Саша рыбу не любит.

Утреннее солнышко разбудило рано. Запах недавно распустившейся в ограде сирени заполнил комнату. Что видела во сне — так и не вспомнила, быть может, ничего и не видела. Поскорей в ванную комнату, любопытно, как же он там… Живёхонек! Желание съесть карася пропало полностью. Я его уже и полюбить успела, дня доброго пожелала. Вот бы кто услышал, точно пальцем у виска крутанул. А так мы одни, вдвоём с карасём. Хоть что ему говори, и он будет слушать. Жаль, не умеет разговаривать, так бы рассказал, пожаловался, как в сети угодил или как до этого поживал. Всяко его сотоварищи в речке плавают и о нём вспоминают, переживают, наверное. Ещё жальче стало.

Теперь уже на время смотрю, когда, интересно, этот армянин или грузин, так в них и не разбираюсь, все кажутся на одно лицо и голосом схожи… Когда, интересно, он на работу приходит, ведь сказал же мне, всегда на этом месте стоит. Подождала ещё немножко, а время как назло медленно тянулось. Выждала, нашла чем заняться. Ещё собаку выгулять успела, той тоже интересно было за карасём наблюдать, так и норовила в ванну запрыгнуть. Любопытная больно. Карася в пакет — и обратно к хозяину.

Солнце ласкает, птицы поют, а я об одном думаю, хоть бы мужчина на месте был. Дорогой знакомую встретила, предложила ей, она тоже отказалась, жалко, мол, да и рыбу не очень-то любит.

— Вот если б ты мне сёмгу предложила или стерлядочку, — протянула она.

— Бери, — говорю, — бесплатно же отдаю.

— Ой, нет, — качает головой, — чистить же надо…

«Ну-ну, — подумала я про себя, — тебе его ещё бы зажарить, о сёмге размечталась…»

— Не хочешь так не хочешь, — махнула рукой и пошла дальше.

А карась пуще прежнего забился в пакете. Вот и место то, действительно, стоит тот самый мужчина, что мне карася всучил. Я ему сходу, вот назад принесла, забирайте, мол.

— Нашто назад принесла, чем он плох? — начал было он, но я его опередила:

— Он живой, и жарить живого я его не буду. Жалко мне его! Жалко!

— Послушяй, милая, это хорошо, что живой, мой товар всегда тем и ценится, что свеж, — с мягкостью произнёс он.

— Вот сам ты его и ешь, — рифмой вырвалось у меня. На «ты», хотя он примерно моего возраста, но я же вежливая, а тут…

— Деньги мне за него не возвращайте, я вам его дарю.

— Как дарю? — удивился мужчина.

— А так, дарю — и всё! — вытащила из своего пакета и сунула в его сумку.

— Он счастливчик, особый карась! Запомните хорошо, это особый карась!!! Особый! — громко повторила я, с серьёзным выражением лица указывая пальцем на рыбину. — И знайте, я слов на ветер не бросаю. Вспоминать меня будете. Всегда будете меня помнить, — сама не знаю, для чего я так сказала.

— Во-о, им там весело будет, — кивнув в сторону карасей, пошла восвояси.

На то, что говорил вслед мужчина, я уже не обращала внимания, главное — рыбу вернула. Легко как-то стало на душе. Бывает же такое — пожалела карася. Дорогой вспоминала, как в детстве рыбу выручала, рано утром бежала вдоль реки, проверяла корчажки, выпуская рыбу обратно, а корчажки-то на берег вытаскивала, а то и против течения ставила. Вспомнила и как с папиным братом на рыбалку съездила. Украла из банки червей и спрятала, правда, дала возможность на уху рыбки поймать, а потом раз — и всех червей в песок закопала. Досталось тогда мне. Сильно наорал, но не отшлёпал.