— Сынок, не дай Бог, если тебя когда-нибудь какая-то собака начнёт кусать, обязательно прикрывай лицо, — и показала как, прикрывая ладонями своё. Вот как это объяснить? Сама не знаю. То ли я беду накликала. Ведь все собаки деревенские к нему ластились, и эту он подкармливал. Ему жалко было, брошенная, а может, из Победы прибежала, посёлок рядом другой.

Он катался по шлаку, а собака рвала его детское тельце, как назло, всегда в рубашке был, а на этот раз в одних джинсах. Но, говорил он мне после, я руками лицо закрывал, как ты меня учила. Правда, ручонки немного покусала, но самое страшное — разорвала живот. Скорую нам вызывать некогда было, был выходной, мы мчались на Сашином рабочем КамАЗе, он его возле дома ставил на выходные. Мчались с такой скоростью, что если бы были попутки… то, опять же, словно Бог освободил нам дорогу, ни одной машины, может, и попадались, да мне не до них было. Шурка не кричал, поначалу вообще ни звука не издавал, я его трясу, всё думаю, онемел. Нет, потом что-то забормотал, наверное, в шоковом состоянии был. В больнице нас уже ждал хирург Таскаев, фамилию на всю жизнь запомнила. Опять хирург от Бога попался. Операция прошла успешно.

— В рубашке ваш сынок родился, в рубашке, — проговорил врач дважды, вытирая со лба пот. Два миллиметра не хватило до кишок, все бы кишки выдрала, тогда точно не спасли. Но будем ждать, что покажет ночь. Ещё помню, врач наказал ехать домой и привезти эту собаку, наверное, на бешенство надо было проверять или ещё что, так и не знаю. Мы тут же помчались в Лебединку, но возле посёлка нас встретил сосед, остановил Сашу и кричит: мы собаку выловили, рукой указал, в какой стороне в леске на дереве повесили.

— О Боже! — взмолилась я, не зная на кого обижаться, — нам она живая нужна, живая! — я ревела до хрипоты. Мы с мужем дома навзрыд ревели. Горе, оно, оказывается, так сближает людей. Его легче делить на двоих. Мы выли и выли, мечясь по комнате, не зная, что ожидать от этой ночи, а перед глазами был только наш сынок, бледный, окровавленный. Я ведь даже домой не успела забежать, чтобы хотя бы какую-то тряпку чистую или полотенце схватить, разорванную боковину живота зажать. Каждая минута дорога была. Так в машине у Саши взяла какую-то в мазуте тряпку и зажала дыру. Здоровый шов получился. Как-то сын, уже взрослый, сказал: мам, мы с тобой меченые, мне собака бочину разорвала, а тебе почку оперировали. «Меченые, Богом залеченные», — подумала я. С сыном согласилась.

Не смогли мы заснуть в ту ночь с мужем. Смотрю он засобирался:

— Ты куда? — говорю мужу, — ночь же?

А он:

— Я собаку искать поеду.

Я тоже собралась махом, и мы поехали в указанное место, освещали фарами и искали ту самую собаку, которая чуть не лишила жизни нашего сына. Нашли. С нами что-то случилось, мы, как бешенные, выскочили из КамАЗа, схватили тут же попавшие под ноги палки и колотили, колотили уже давно дохлую собаку. Мы были в какой-то истерике.

Сыну же проставили пятьдесят уколов в живот, долго лежал в больнице, потом выписали, мы его возили, уже не помню в какую деревню, лечить от испуга. Всему поверишь. Нам мужчина один посоветовал, сказал, что парнишка ночами ходит по палате и бормочет что-то.

Время шло, мы радовались успехами сына по школе, я старалась его правильно воспитывать, мне никогда за него не было стыдно, в школе был примером для многих, даже как-то меня на линейку вызвали и попросили поделиться опытом, как я его воспитываю.

— А просто! — говорю, — человеком хочу правильным воспитать.

А про себя думаю: невечная же я, а он у нас один, второго нельзя было из-за почек рожать, вот и старалась, чтобы ему легче в жизни было. Прививала любовь к людям, животным, природе, доброту к окружающему миру, честным быть учила. Да что говорить, каждая порядочная мать хочет правильно воспитать ребёнка, вот и я старалась. Может быть, где-то и чересчур строга была, думаю, простит меня сынок. Мне и сейчас за него не стыдно, горжусь им. Нежадный он у меня, отзывчивый, справедливый, трудоголик. Много лет на двух работах работал, галстук снимет, робу наденет, перекусит — и на другую. Знает цену рублю. Только в восемнадцать лет мы снова его чуть не потеряли.

Сын учился в ТГАСУ, старался, неплохо учился, апрель был, тот самый зловещий апрель, когда я винегрет готовила, назавтра сёстры должны прийти, маму помянуть.

А у меня душа ревёт, мечусь, словно только что маму похоронила, хотя три года уже прошло. Нет, не на месте душа была, предчувствие какое-то было. Было, помню. Было… Сынок в тот вечер говорит мне:

— Мам, не знаю, идти ли мне, у одного парня с нашего курса день рождения?

— Иди, конечно, сынок, сходи, пятьдесят рублей дала ему ещё. Он у меня какой-то домосед. Всё за компьютером больше сидел, политику любил, новости, по телику ни одного футбола не пропустит, всех игроков поименно знал. История с географией вообще любимые предметы, спросит меня, в какой стране кто правит, а я плаваю с ответом — стыдно. Он мне и начнёт перечислять.

— Мам, ты должна это знать, — дважды повторит, чтоб запомнила. Да только не о той истории пойдёт сейчас речь, а о другой, которая с ним случилась.

После звонка неизвестной мне женщине я была просто чумная, дома одна, Саша в рейсе, я даже не могла сообразить, где находится эта больница. Как до неё добраться? Словно помутнел мой рассудок. Подруга жила через остановку от меня, я звонила ей и умоляюще кричала, чтобы бежала на мою остановку. Сумрак, но роща проглядывается благодаря оголённым берёзкам и еще не растаявшему рыхлому снегу, хотя на асфальте его почти не было. Кратчайший путь до остановки — через эту рощу. Силы покидали меня, но я бежала, каждая минутка дорога. В какой-то момент не то поскользнулась, не то провалилась в снег и почувствовала, что ноги становятся ватными, шагну и падаю. Стала щипать ноги, а толку мало. Какое-то расстояние просто проползла на четвереньках. Мне никто не попался дорогой, а может, кто издали и наблюдал. Проезжую дорогу уже не ползла, сила вернулась. В голове одно: лишь бы не помер. Лишь бы выжил! Вот и остановка. Я не постесняюсь этого слова и случая, напишу, так как было. Меня прохватили понос и рвота. Всё произошло рядом с остановкой, как хорошо, что никого не было. И хорошо, что это произошло, иначе бы просто был обширный инсульт или ещё хуже.

Вот и появилась моя подруга Людочка. А дальше я смутно помню, дальше действовала она. В больнице меня уже ждали врачи. Сына я не узнала, но по широкому рубцу на боку поняла, что это он. Он, мой сынок, а рядом огромная лужа крови, ещё не успели вытереть. Толпились его друзья, что-то мне говорили, успокаивали. Я не плакала, я выоралась, когда ползла, я охрипла. Подошёл врач и сказал:

— Молитесь, чтобы не перелом черепа.

— Он выживет?! Он будет жить?! — выкрикнула я вслед врачам и сыну.

Сына повезли на каталке, а я осталась с подругой молиться в коридоре.

Молилась всем святым как могла, подруга тоже молилась, я видела её бледную и напуганную. Себя не видела. Через некоторое время подошёл ко мне врач:

— Крепитесь, к великому сожалению у вашего сына перелом основания черепа, субарахноидальное кровоизлияние в мозг, гемосинус, перелом лобной кости, и ещё что-то говорил и говорил, вздохнул и добавил:

— Есть небольшое алкогольное опьянение. Алкогольному опьянению я не напугалась, а остальному…

Сын выживал, вместе с ним выживала и я. Где-то на шестые сутки доктор сказал мне, взглянув на Шурку:

— Сын ваш в рубашке родился.

— Я знаю, я знаю, — кивая головой, подтверждая врачу, выдавливая из себя улыбку. Мне было врачами запрещено плакать.

— Только увидим ваши слёзы, сразу отправитесь домой.

Я пообещала. Первое время жила с мыслями: если не выживет сын, спрыгну с четвёртого этажа, нет, с десятого, с четвёртого могу остаться живой и инвалидом. Десятый меня устраивал. Сильно пугал его бред, такую несуразицу нёс — жутко. Я кусала губы, а сыну поддакивала и улыбалась. Губы кусала в кровь, мне так было легче. Вся палата была набита мужчинами, сынок самый молоденький. Ему восемнадцать. У меня не было кровати, поэтому я сидела возле сына на стуле. В палате помогала всем, так как ходячих не было. Кому судно подать, кому спину почесать, кого перевернуть на другой бок и т. д. Я не брезговала, всего насмотрелась… Рядом палата была совершенно пустая, но платная — двести пятьдесят рублей за сутки. Свекровь сказала слишком начётисто, у нас же с мужем таких денег на тот момент не было. Очень понимала, что сыну надо покой, ночные и дневные храпы, стоны больных — это не дело с его-то диагнозом. Но… что я могла сделать на тот момент? Что…