В Ереване было и немало мафии. Именно здесь — заканчивался один из самых мощных потоков с Севера — поток краденых алмазов и золота с приисков, так как армянские мастера были признанными ювелирами мирового уровня. Трудолюбивые армяне выращивали овощи и фрукты и продавали на севере, шили джинсы «маде ин оттуда». В отличие от грузинской, армянская мафия была почти неизвестна, потому что «мирные жители» не сталкивались с ней на курортах Чёрного моря — в Армении не было курортов. Но мафия была, причём с серьёзными связями за рубежом.

Ереван — миллионный город, плавильный котёл. Уникальный город — из многонационального времён Российской Империи он превратился практически в однонациональный. В него вложены поистине огромные деньги — построены целые районы в едином стиле, прорыто метро, создан Каскад — произведение градостроительного искусства. Это не просто город, для армянской нации это огромный храм и строится то он — как храм, тут даже пятиэтажки туфом облицованы. Как и положено столице национальной республики, тут всё есть — Академия наук, театр, балет, киностудия. Всё есть. Тысячи солдат стерегут границу, а если надо будет — империя пришлёт тысячи тысяч. Поезда ходят, самолёты летают, работает атомная электростанция, обеспечивающая людей электроэнергией. Трагедия Спитака — этого слова ещё нет, никто не знает, сколько цемента уворовали при строительстве и при первом же толчке — те хрущёвки сложатся как карточный домик, погребая под собой людей. А если бы и не уворовали… при одиннадцати баллах никакая хрущёвка не выдержит, во всём Спитаке осталось целым одно здание, построенное при Царе.

Но Аннушка уже пролила масло, и бродят в головах людей мысли, и если у людей есть всё — то хочется чего-то ещё. Хочется непознанного.

И дурной пример бывает ох как заразителен…

Ох как заразителен.

Когда по рогам бьют одну корову, ноют рога у всех коров.

Овик Мкртчян в свои тридцать с небольшим мог считать себя хорошо устроенным. Или как говорили — упакованным.

Его отец был рождён в смешанном браке — по отцу он был наполовину еврей. Так получилось… он был родом из Нахичевани, а Нахичевань это Армения в миниатюре, крутая как водка с виски ростовская смесь армян, евреев и казаков. Про Нахичевань говорят — там нет армянина, который не пробовал рыбу-фиш, и нет еврея, который бы не оскоромился некошерным хоровацем. Мать — армянка, её родителей эвакуировали из блокадного Ленинграда. Дед с этой стороны был профессором, преподавателем в Лазаревском институте[41], знал восемь языков. А отец после массовых чисток в органах, по комсомольскому призыву пошёл работать в органы.

В КГБ.

С отцом — КГБшником и матерью — знаменитым в Ереване доктором — он легко закончил ВУЗ, в честь деда решил продолжить образование по направлению филология. Отец хмыкнул, но ничего не сказал.

На самом деле Овик уже в институте связался с антисоветскими группами. Прочитал Архипелаг ГУЛАГ, доктор Живаго — не вставило. Он вступил в группу, которая стала изучать древние армянские тексты и искать информацию о геноциде армян.

Это не то чтобы было запрещено, геноцид СССР признавался, особенно сейчас, когда в Турции у власти была преступная хунта генерала Кемаля Эврена. Но если этим занимались не научные работники, а простые люди — это вызывало вопросы.

Ко всем — но не к сыну полковника КГБ СССР.

Так, сын полковника КГБ познакомился с родившимся в сирийском Алеппо доцентом Института древних рукописей Левоном Тёр-Петросяном. У него была возможность собирать материалы, делать запросы в архивы.

Начали собираться. Обсуждать и делиться найденным.

Разговоры почти сразу приобрели антисоветский характер.

Но подлинным потрясением для Овика стала поездка к родственникам. Один из его дальних родственников работал поваром в большой гостинице в Сочи, а повар — крайне уважаемый и богатый человек в СССР. Он обеспечил Овику путёвку в самый разгар сезона. А так как Овик был любознательный — познакомил его с авторитетными людьми. Нет не с бандитами. Бандит что. Тут сотню тиснул, тут тысячу — и в тюрьму. Авторитетные люди это те кто обвесят, обмерят, по десять копеек украдут — но тысячу раз. А ещё авторитетнее те кто лично не воруют — с ними делятся.

Вот тогда то Овик и узнал про человека, которого звали Миша-конвертик.

Те, кто раньше отстёгивали Мише-конвертику — они и не думали ничего такого, им бы с новыми хозяевами отношения наладить. Их по горло устраивала нынешняя жизнь… с Волгами, шикарными ресторанами, дачами, где закопаны в банках под клумбами золото и доллары, путёвки в Златы пески. А вот Овик — начал думать: как в интересах армянского народа использовать компромат на Мишу-конвертика…

Правда, у него хватило ума молчать, что он узнал и от кого. Он подозревал, и правильно подозревал, что их движение засорено стукачами. Но они пока ничего такого и не делали

Утром — по нелегальной почте — эстафете, пришли сообщения о гибели Гамсахурдии в зоне, куда его упрятали по липовой статье за мужеложство (как Параджанова[42]), и о том что в Тбилиси собирается митинг.

По этому поводу у Алика на квартире собралось что-то вроде квартирника. Думали, что делать.

— Надо нам… так же выйти

— Зачем?

…

— В тюрьму хочешь?

— Я не хочу сидеть как таракан в углу в то время как…

— Надо быть умнее!

…

— Что мы сделаем, если выйдем. Только раскроем себя. Кого-то посадят, кого-то в психушку, но никому и никогда из нас уже не занять места наших отцов!

— А зачем нам занимать места наших отцов? Ты хочешь стать угнетателем собственного народа?

— Ты дурак, Васо! Форменный дурак!

— Э, э!

Назревающую драку прекратили.

— Нет такого народа, у которого нет вождей, и нет такого государства, у которого нет власти. Такого просто не бывает и не должно быть. Вопрос в том, кто у власти! И куда он ведёт свой народ! Если мы будем у власти, то мы и поведём свой народ.

— Куда?

— Как куда? В светлое будущее…

Овику это выступление понравилось, и он после подошёл к выступавшему и сказал ему об этом. Тот — позвал Овика съездить на природу при случае, пожарить шашлыки.

Случай выдался через несколько дней. Зарезали барана, взяли коньяк, по большому блату достали зелень — это зимой. И никто тогда не думал, что это всё чего-то стоит, и что этого всего можно лишиться. Причём быстро. Всем казалось, что это всё — нормально, как воздух, как вид за окном, и это является неотъемлемой частью жизни, и это отнято быть не может. Если они стремятся к чему-то — то будет только лучше, а хуже не будет. Впрочем, чего ещё говорить, ведь они ходили в те же школы и заканчивали те же университеты, и их учили тому же учению Маркса, смене общественно-экономических формаций. И они учились тому что смена может быть только на более прогрессивную, от феодализма — к капитализму, от капитализма к социализму. А вот случаям общественного регресса, когда начинают «коней пасти и в церковь гнать табун» Маркс не учил и они о том не знали, и додуматься не могли. Если Маркс до такого не дошёл, куда уж им. Вообще, СССР благодаря учению Маркса отличался непоколебимым общественным и политическим оптимизмом, во многом необоснованным.

Выехали в село, по пути купили хлеба. Устроились. Мимо шли машины — мощные Камазы, старенькие сельские газончики, частные Жигули и Москвичи. Советская провинциальная идиллия, только разговоры были — не советские…

— … народ наш омещанился, все только и думают, как куртку купить или гарнитур югославский. Полагаться на него нельзя….

— … надо дать народу знамя. Тогда всё будет

— Какое знамя ты хочешь дать.

— Независимости! Независимости великой и свободной Армении.

— Наша Армения — вон, там осталась!

Оратор показал рукой на виднеющийся в зимней туманной дымке великий Арарат.

— И это мы вернём!

— Штаны подтяни!