— Наверное, у нас тогда тоже девочка, — говорю ей, и она вдруг затихает. Мы еще не обсуждали это. Времени не было, да и… да и осознание еще толком не пришло. Всё очень быстро случилось.

— Думаешь? — спрашивает тихонько.

— Не знаю. Ну вдруг закономерность? С тобой плакали, и ты с дочей плачешь.

— А ты хочешь дочку?

— Конечно! Еще одна принцесса. Мы с Мишаней будет жить в цветнике, — посмеиваюсь, представляя маленькую копию Сони, которая в сарафане бегает по двору за Мишкой, пытаясь нацепить ему какой-нибудь бант на ошейник.

— А вдруг мальчик? Расстроишься?

— Шутишь? Какой мужчина не будет рад сыну?

— Не знаю… точно не ты?

— Точно не я. Сонь? — зову ее, она поднимает голову и смотрит на меня, заплаканная, с опухшими веками и искусанными губами. Смотрит пытливо, ждет, что скажу, а я… — Ты ведь не жалеешь?

Меня волнует эта тема очень. Это мне тридцать и я давно мечтал о семье. тем более в Принцессу влюбился, расклад случившихся событий мне очень импонирует.

Но каково ей? Она делает вид, что все прекрасно, или она правда в порядке?

— Уже нет, — говорит она. Значит, жалела. О чем конкретно, стоит спрашивать? — Я сначала очень испугалась, правда. Мне было так страшно… Что делать, как жить, что вообще дальше будет. Боялась очень твоей реакции, того, что не справлюсь. Много мыслей было в голове, первые часы вообще ничего не могла понять.

— А сейчас?

— А сейчас поняла, что с тобой ничего не страшно, и… И я тоже в тебя влюбилась, Мирослав, просто без памяти. Не знаю, как ты умудрился из несносного босса стать любимым мужчиной, но у тебя получилось.

— Я хороший босс, — смотрю на нее с прищуром. Шутит, засранка?

— Невыносимый, порой самодур.

— Буду радоваться тому, что как мужчина я тебя устраиваю больше, чем босс. Несмотря на то, что я отличный начальник!

— Ага, — хихикает она, а потом наклоняется и сама оставляет поцелуй на моих губах.

Ну вот… Теперь втройне счастлив. И пофиг уже, какой я там босс…

Эпилог. Соня

Я не понимаю. Вот этот шарик, который образовался вместо моего плоского живота, это следствие пятнадцатой недели беременности или булочек, которые я лопаю по ночам, потому что у Демида в кофейне их делают ну слишком уж вкусными?

Верчусь перед зеркалом в ванной, задрав майку под грудь и правда не могу понять. Вот у Еськи уже отчетливо виден животик, хотя у нее всего на несколько недель больше, чем у меня, а тут… Непонятно вообще, то ли беременна, то ли все-таки надо зашить рот.

Поворачиваюсь боком, кладу руки ниже пупка, расслабляюсь, выдыхаю. Ну, живот! В такой позе прямо кругленький… А от булочек не живот. От булочек у меня джинсы с трудом натягиваются.

Ох, Господи. Как сложно быть женщиной!

Мы опаздываем на работу, хотя Мирослав не очень хотел, чтобы я работала, я настояла. И вместо того, чтобы собираться, я стою перед зеркалом и рассматриваю живот. На самом деле хочется уже побыть шариком, странное желание, да? Просто такое ощущение, что я окончательно осознаю, что беременна, когда малыш будет пинаться и входить во все комнаты впереди меня в виде огромного живота.

Больше всех мое состояние любит Мишка! Он каждое утро прислоняется носом к нему и пару минут просто сидит вот так, пока я чешу его за ушком.

А Мирослав… Мы пока все еще осторожничаем. Он ведь говорил, что не будем спешить, и даже тот факт, что мы занимаемся сексом иногда, все равно не портит его ухаживаний.

Мы спим в разных комнатах, да, все еще. Правда в мою спальню Мирослав заказал какой-то новый супер навороченный матрас, потому что сказал, что он лучше для спины, мышц и всего остального. Но в комнату к себе не забирает, и я не тороплюсь. Хочется… Ну, как-то растянуть все-таки эти мгновения, мы очень быстро и буквально вынужденно стали семьей, и поэтому Мирослав одаривает меня счастьем с ног до головы, пока не родился ребенок.

Мы еще не знаем, кто у нас будет. Не выбирали имена, не думали, какую из комнат в доме переделать в детскую, не присматривали вещи, ничего такого. Мы не торопимся и каждого из нас это устраивает. Мир очень осторожен со мной, мне кажется, он ждет первых шагов именно от меня, в плане духовного сближения, потому что с физическим у нас все в порядке.

Он… он трогал живот всего пару раз, и вот сейчас, глядя на это маленькое округлое великолепие я понимаю, что готова позволять ему это чаще и больше. Если, конечно, он захочет этого сам.

Я счастлива. Целиком и полностью. Он меня таковой сделал и теперь я хочу сделать счастливым его.

— Принцесса, у тебя всё хорошо? — стучит он в дверь ванной, волнуется. Всегда переживает, заботливее этого мужчины не существует в целом мире, правда, я уверена на сто процентов.

— Всё в порядке, ты можешь войти! — отвечаю ему, не отрываясь от своего занятия. Все еще стою боком к зеркалу, оно тут, кстати, восхитительное: в полный рост! Все изменения в своем тебе можно без проблем рассмотреть. Чем я, собственно, и занимаюсь…

— Сонь? — посмеивается Мирослав, входя в ванную. — Ты чего?

— Я не понимаю, вырос он, или нет! Точнее, вырос он из-за ребенка, или потому что ты таскаешь мне булочки и круассаны каждый вечер.

— Перестать?

— Ни в коем случае! — говорю ему, а он снова смеется. Смешно ему, конечно… С его-то фигурой точно не надо париться ни о булочках, ни о животах. У него, как выяснилось, в подвале этого дома небольшой спортивный зал… Там он из себя скульптуру и лепит вечерами. А тут я, здравствуйте. Шарик.

— Тебя волнует то, что он растет, или…

— Не знаю, — вздыхаю. Я стала такая странная! Раздражаю сама себя порой. Очень, очень странная. Как Мирослав меня терпит — понятия не имею. — Я хочу быть пузатенькой. Но не толстой, а просто беременной.

— Всё так и происходит, Сонь. Ты ни капельки не толстая, просто беременная. И животик вырос совсем немного как раз поэтому.

— Вырос? — оборачиваюсь на него, сама чувствую, сколько в голосе надежды. Кому расскажешь, не поверят, что существуют девушки, которые хотят себе огромный живот до носа.

— Мне кажется, что да. Если ты наденешь что-то обтягивающее, будет точно видно, что мы ждем ребенка, — говорит он, рисуя на моих губах улыбку, а потом отлипает от дверного проема и наконец-то подходит ко мне. Я ждала, вообще-то!

— Потрогай, проверь, — говорю ему, и он замирает. Ну я же сама с собой договорилась делать его счастливым и наконец-то уже разбить все эти невидимые стены между нами. Нам нужно сближаться. Он в любви мне признается каждый день, а я… А я не умею совсем. Но он учит. Любить, быть любимой и эту любовь демонстрировать.

— Я?

— Могу чужого кого-нибудь попросить, — ворчу на него, а он улыбается. Вот странный… Другой, мне кажется, уже послал бы меня куда подальше с таким характером и заскоками, а этот любит.

— Еще не хватало, — ворчит в ответ, а потом присаживается передо мной на корточки, и аккуратно укладывает ладони на живот. Теперь точно вижу, что округлый, Ладони Мирослава очень мило форму шарика повторяют, пусть пока еще и очень небольшого. — Эй, малыш, — говорит он животику, — тебя уже отлично видно.

Он разговаривает с ребенком внутри… Первый раз. Мы столько упустили, если честно! Незнанием, непониманием, а может еще чем-то, не знаю. Но столько времени ушло в никуда, как мне кажется, хотя мы могли бы спокойно друг друга любить. А может я просто с ума уже схожу и все-таки каждую минуту мы прожили с пользой и делали что-то очень важное тем, что не прыгали в омут с головой, а просто приняли наше положение и продолжали сближаться никуда не торопясь, чтобы потом не пожинать плоды глупой спешки.

— … так долго ждал тебя, — шепчет Мирослав, а потом прижимается губами над резинкой пижамных штанов, и не отстраняется несколько секунд, снова заставляя слезы собираться под моими веками.

— Я буду плакать сейчас опять, — предупреждаю его, всхлипывая. Я плачу постоянно, по поводу и без, и контролировать это у меня вообще никак не получается!