Ленайа почувствовала знакомый запах, который был настолько же знакомым, насколько и чужим. У неё не было ни одного воспоминания, почему она помнила те или иные вещи в этой комнате, но она была почти уверена, что все эти вещи принадлежали ей.

Ухоженная милая комната представляла собой скорее царство маленькой девочки, нежели углистые и зловеще высокие покои древней как сама сказка Чёрной Башни, которые вырисовывались в голове Ленайи до этого момента. От ночника исходил мягкий матовый свет и хотелось глубоко вдохнуть свежего вечернего воздуха, присесть на аккуратно застеленную кроватку с изображением рыбок и понаблюдать за появляющимися на потолке украшениями из звёзд. Уют и тепло красок обволакивал нежной сонной дымкой.

Комната явно принадлежала маленькой девочке. Однако же необычным казалось то, что в этой детской был наведён порядок, который совсем не свойственен детям, какими-бы они покладистыми не были. На полу не было ничего разбросано, вещи таились в своих шкафчиках и ящичках, всё было аккуратно и безупречно, словно в музее, который законсервировали, закрыли и скрыли на века от посторонних глаз. Вот за этим столиком она, должно быть, делала вид, что красится, и каждый прибор из этого набора лежал на своём месте. Вот кукольный домик – сложен, и его обитатели отправлены в страну сновидений, бережно укрытые одеяльцами-тряпочками. На трельяже лежали чёрные нитки, готовые зашить брюшко куклы. И только плюшевый медвежонок был отброшен от общей кучки игрушек. Плюшевых медведей она не любила.

- Я тут уже бывала… - едва заглатывая воздух, сказала Ленайа, словно ухватилась за что-то едва уловимое, что можно было потерять лишь только слегка отвлёкшись, - но эта комната… Она закрыта. Я её закрыла…

- Ты закрыла свою комнату? – Уточнил Бэккарт.

- Да… Что-то такое в воспоминаниях, - Ленайа вновь схватила воспоминание за хвост, - я чувствую одиночество. Я очень долго была здесь, пока однажды не стала жить в зале, заперев это одиночество от себя. Так я стала взрослой.

Но в этот момент мысль опять убежала, вместе с неясными образами прошлого.

- И я не была здесь тысячу лет… - Прокомментировала Ленайа быстро пролетевшее ощущение.

Всё равно она чувствовала себя дома. А, ведь, это очень важное чувство! Представьте только себе, что вы сейчас не дома – вы сразу ощутите, что не находитесь в безопасности! И именно дома можно укрыться от всего мира, побыть собой (если только у вас не счастливый брак) и почувствовать себя в своей маленькой, но крепости. И вот это чувство – чувство, что она сейчас там, где должна была быть – было у Ленайи стопроцентное.

Она провела рукой по спинке стула, на которой висело голубое платье со всевозможными блёстками, и этот блеск был знаком. Ленайа подвинула стул, потому что он тут всегда мешался... Она подула на сплетение колокольчиков, свисающих рядом со шторой, и эта мелодия была такая же, как бесконечность разнообразных мелодий, которые она когда-либо слышала. Ленайа наступила на разноцветный вязаный коврик, который так знакомо защекотал её пяточки. Пол при этом заскрипел, как всегда, скрипел, когда здесь кто-то проходил. При игре в прятки это знание было неоценимым. Об этой комнате она могла рассказать многое, но она не понимала, откуда всё это вспоминает, и почему вокруг всё кажется таким знакомым.

Вдруг её взгляд зацепился за фотографию в рамке, которая стояла на полке рядом с книгой Джеймса Джойса. Эта фотография не должна была быть здесь – видимо она забыла её, когда убиралась… Никогда не пропускала день уборки. Автоматически рука взяла рамку, чтобы вернуть её на своё место, как вдруг на фотографию захотелось посмотреть. И не просто так. А для того, чтобы почувствовать, что она не одинока.

В замешательстве Бэккарт смотрел, как меняется выражение лица Ленайи.

- Что?.. - Растерянно спросила Ленайа.

С карточки на неё смотрела девушка. Из непослушных рыжих завитушек волос выпала прядь, и она держала её своими перепачканными в краске пальцами – хобби она не оставила даже когда повзрослела. На фотографии была изображена та самая девочка, которую они ещё недавно видели, которая... Выросла и жила уже в зале. И которой была она сама.

- Кто это? - Спросил Бэккарт, бросив взгляд на Ленайу.

- Не похожа? – Ленайа поняла, что слишком часто хмурится, хотя для фото она всегда улыбалась, независимо от того, что происходило в жизни, - а вот так?

Ленайа попыталась улыбнуться, у неё не получилось, и она устало вздохнула, закусив губу и печально всмотревшись в фото. Очень многие воспоминания молнией пронеслись в её голове.

- Фотография была сделана перед тем, как я переехала. Я больше не могла находиться в доме, где больше некого было ждать, куда никогда больше не вернётся отец. И больше я не фотографировалась. А детская закрыта с тех пор, как он пропал, - сказала она.

Голос её при этом дрогнул, словно она только что пережила воспоминание, о котором столько времени пыталась забыть, хотя и не помнила его ещё только что.

- Я была ребёнком. Он работал на корабле, это был дорогой круизный лайнер, и нам тогда чертовски нужна была эта его работа. Но, несмотря на долги и странные переговоры отца вечерами по телефону, жизнь текла своим чередом. Папа был предметом гордости для подружек. Я его обожала. Но… Уже через семь дней после пропажи, в новостях объявили «вероятно, мертвы». Я по нему очень скучаю!

Ленайа произнесла всё это так, словно разговаривала вовсе не с Бэккартом, а сама с собой. Ей стало очень тяжело, на глазах выступили слёзы, но она сумела их сдержать.

- Вот этот момент. Дверь открыта, темнота со мной. Всё как моих страшных снах... Здесь нет ни капли надежды, и то, что я принимала за надежду — лишь самообман. Я боролась со своими призраками, искала ответов в темноте, но всё это было обманом. Моим обманом... Отсюда нет выхода, нет никакой надежды. Теперь я понимаю, что... заслуживаю это. Такая уж мне досталась реальность, и я — её часть. Каждый закоулок этой реальности мне знаком. Он был создан для меня, потому что... Потому что только так я и могу быть счастливой...

Мрачным взглядом она смотрела вдаль. За окном поднялась буря, ветер рвал ветки, далеко-далеко мерцали холодные цвета молнии. Бэккарт обратил внимание на то, что теперь в окне можно было разглядеть пейзаж, хотя до этого он не наблюдал в окнах ничего, кроме черноты. Это казалось ему странным, так как дом, в котором они находились, находился внутри огромного помещения, которое они преодолели, чтобы попасть сюда. Раскат грома угрюмо лёг на долину, и, казалось, сами стены комнаты захрустели от его тяжести.

Ленайа вдруг сосредоточилась на чём-то другом, и мрачный пейзаж перестал её волновать.

- Это очень странно, - задумчиво сказала она, - обычно, когда я пытаюсь что-то вспомнить о себе, у меня начинает просто безумно болеть голова. А сейчас не болит. Ничего не чувствую. Словно… Словно меня пустили это увидеть…

Бэккарт посмотрел на Ленайу долгим взглядом, затем выждал ещё немного для верности и всё же сказал:

- Я спрашивал не про отца этой девушки... Я спрашивал про девушку.

Готовая погрузиться в рыдания Ленайа вдруг переключила своё внимание на Бэккарта. Глядя на его неподдельный испуг на лице, она поняла, что это не шутка. Ей показалось, что она тонет, и ей категорически не хватает воздуха. Холод дрожью пробежался по её телу.

- Что ты имеешь в виду? - Задала она закономерный вопрос.

- Это поразительно, - сказал Бэккарт, - я ещё никогда ничего подобного не видел. Ты действительно в это веришь?

Ленайа с непониманием посмотрела на него. Глаза Бэккарта забегали. Он собирался с мыслями, подбирая слова. Затем вдруг метнулся к трельяжу и начал вытирать с него пыль прямо рукой. Выходило плохо: грязные разводы ещё больше искривляли отражение.

- Что ты делаешь? - Спросила Ленайа, - во что я не должна верить?

Но Бэккарт не отвечал. Наконец у него начало получаться. Он взялся за зеркальную створку трельяжа и начал её поворачивать.