…В перерыв, в битком набитой курилке, раскрасневшийся Изя Казачинер шептал мне на ухо, обдавая синими клубами дыма:

– Фашист! А ещё – коммунист! Секретарь парторганизации, называется! Я привлеку его по статье. За разжигание национальной розни. Принесу магнитофон – и запишу! А потом отнесу куда следует.

Всё отдам!..

Незаметно записать лекцию на катушечный «Днепр» – утопия. А миниатюрным диктофоном Изьку – брюссельские покровители не снабдили. А если б и снабдили?! Кому показал бы Изя свой вещдок?

Перекурив, мы с Казачинером направлялись в туалет.

Себе Изька спирт не разбавлял.

Во внутреннем кармане пиджака он носил плоскую фляжку из нержавейки и – «специально для гостей» – алюминиевый складной стаканчик. Сам Изька употреблял прямо из фляжки. Я разбавлял Казачинеровский спирт водой из-под крана.

Работал Изя на «Серпе и молоте» электромонтёром и спирт получал для протирки контактов. Он широко использовал устаканенное русское ноу-хау – принять вовнутрь, дыхнуть (х-хау!) спиртовыми парами на тряпочку, после чего протереть ею контакт.

На закуску – возвращались в аудиторию и снова слушали про яичницу и божий дар.

Коммунизм переставал казаться фашизмом, в голове шипела развесистая сионистская яичница.

Экзамен по научному коммунизму проходил в узком невентилируемом карцере, примыкающем к кабинету зав. кафедрой общественных наук.

Карцер был отвоёван Антюковым у еврейского коменданта Зямы Бланка. Хранившиеся там вёдра и швабры – депортированы к Зяме в кабинет.

На боковую стенку коммунистического карцера была навешена коричневая школьная доска, похожая на откидные нары. В углу чернела параша для бумаг. Сверху скалилась лампочка Ильича. Окно заменял портрет Суслова. Напротив нар висел ленинских кистей плакат: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

Антюков сидел под портретом – за столом, покрытым красным сукном. На столе мирно сосуществовали революционный бюст Ленина и пузатый капиталистический графин. Между графином и Лениным ёжилась горстка экзаменационных билетов.

Казачинер на экзамен не явился. Как Ленин на суд.

Приглашал Иван Андрианович строго по списку.

Я был вызван в числе последних.

Билет мне достался архилёгкий:

1. Преимущества коммунистического строя перед капиталистическим;

2. Неизбежный крах капитализма;

3. Коммунизм – светлое будущее всего человечества.

Три вопроса ясны, как три божьих дня. Я взял у Антюкова чистый проштемпелёванный листок и сел за парту, которую только что освободил наш староста Витюня Кабанюк.

Пока я набрасывал тезисы, подсевший к экзаменатору Витюня впивался взором в вырванную из чужого конспекта страницу.

Страница начиналась фразой: «Мат-техн. база ком-ма предполагает расш-ное пр-во т-ров нар. потр-ния».

– …Математическая… техническая… база коммунизма предполагает… расширенное… правительство… трансформаторов… наружного… потрошения, – мазал мимо сокращений староста, с трудом преодолевая загогулины чужого курицелапого почерка.

– Стоп, товарищ Кабанюк, – говорил ему Иван Андрианович. – Повторите ещё раз, и не волнуйтесь.

Дома Кабанюку было не до коммунизма.

Пролетарий всей страны Кабанюк работал обходчиком ЛЭП и разводил кроликов. Шкурки сдавал в потребкооперацию, а мясом торговал лично, на Благовещенском рынке.

– Математическая техническая база… – осторожно повторял Витя.

– Какая же она математическая, Кабанюк? Вы какой предмет сдаёте?

– Научный коммунизм.

– Правильно, Кабанюк! А на какой вопрос отвечаете?

– На первый.

– Не по счёту, а прочитайте, что написано в билете.

– В билете написано: вопрос номер один, материально-техническая база коммунизма.

– Так. Значит не математическая база, а какая?!

– Материально-техническая…

– Правильно. Материально-техническая база коммунизма предполагает…

– Расширенное… – предположил Витю ня.

– Правильно, расширенное.

– Расширенное правительство…

– Не правительство, а производство!

– Материально-техническая база коммунизма предполагает расширенное производство… товаров народного…

– Правильно, народного…

– Потребления!

– Молодец, Кабанюк. Видите, вы всё знаете. Главное – не волнуйтесь.

…Через десять минут измотанный, но счастливый Витя – с четвёркой в зачётке – покидал нашу коммунистическую конуру.

Затем успешно отстрелялась Лида Калачёва.

Подошла моя очередь.

Антюков широко улыбнулся, – дав понять, что весь превратился «в слух».

Я начал рассказывать…

– Как вы считаете, Капелюшник, – перебил меня экзаменатор, – зачем лично вы учите научный коммунизьм?

Я не полез за словом в карман:

– Лично я, Иван Андрианович, должен знать этот предмет назубок. Так как именно мне и моему поколению предстоит воплотить планы партии в жизнь. А чтобы построить коммунизм, необходимо владеть теоретичес…

Антюков перебил снова:

– Правильно понимаете. А теперь скажите. Вы знали материал? Или сдули со шпаргалки?

С этими словами Иван Андрианович встал из-за стола, направился к парте, за которой минуту назад сидел я, и принялся извлекать из неё шпоры, оставленные отстрелявшимися одногруппниками. Это были миниатюрные гармошки, глянцевые карточки, исписанные торопливыми каракулями, страницы, вырванные из учебников и конспектов.

– Ваша трахомудия? – спросил профессор.

Возможно, сейчас я сказал бы ему, что коммунизм – есть религия, а Господь мой – есмь Он, Иван и б м Андрианович Антюков. И не забыл бы присовокупить речения о богоизбранности племени своего. И вознёс бы Господу тому хвалу – за благодеяния Его, за то, что именно мя избрал Он агнцем на закланье, – дабы зело покарать паству за все прегрешения ея.

Но тогда, тридцать пять лет назад, – я, со школярским упорством, начал доказывать, что шпаргалки не мои. И Антюков влепил мне «неуд».

…Я ожидал его в коридоре.

Экзаменационное помещение покинул радостный Вова Щербаков, за ним – Федя Яковенко. Вслед за Яковенко вышел Антюков.

– Иван Андрианович, когда можно пересдать? – задал я наивный вопрос.

– Когда пересдать? – переспросил тот. – …Видите ли, Капелюшник… Математику, физику и другие необщественные (это прозвучало как «антиобщественные») науки можно вызубрить, списать и забыть. А с коммунизьмом – по-другому. Вы правильно сказали. Мы учим вас не для того, чтоб вы сдали – и забыли. А для того, чтоб строили коммунизьм. А в моральном кодексе – что написано? Прежде всего, – честность. А вы хотели меня обдурить. Придёте пересдавать, – не когда вызубрите. А когда станете честным. Так что ни через месяц, ни через три ко мне приходить не нужно. За пару месяцев человек честным не станет. Тем более вы. И за год-два он тоже не станет честным. Иному и жизни не хватит, чтоб брехать людям перестать…

Я понял: меня могут отчислить, притом легко…