В папином ящике хранились какие-то электронные лампы – вероятно, запчасти для радиопередатчика, разобранный фотоаппарат и кусок медной проволоки, служивший, по всей видимости, передающей антенной. Чертёж лежал под старой спичечной коробкой с крошечными винтиками и гаечками. Это был план Харькова с подробнейшей схемой газовых коммуникаций и перспективой их расширения в 6-й пятилетке. Пользуясь этим планом, можно было запросто поднять на воздух не только все газовые коммуникации города, но и важнейшие объекты народнохозяйственного значения: Харьковский тракторный завод, электроламповый, плиточный, шарикоподшипниковый, о которых нам так много рассказывали в школе. Рядом были приведены важнейшие цифры развития народного хозяйства страны. По этим данным враг мог без труда разгадать наши военные тайны.

Я смотрел на чертёж и плакал. Вот уж не думал, что отец сотрудничает с иностранной разведкой! Мой плач разбудил родителей. Слёзы капали на секретную схему. Сонная мама ничего не могла понять. Отец понял всё. Сразу.

«Севка, ты только не подумай, что я шпион…» – испуганно начал оправдываться он. Я разревелся ещё сильней. И тогда отец стал просить меня – даже стыдно сказать, о чём. Он умолял ни одной живой душе о схеме не рассказывать. Клялся своим здоровьем, что чертёж вовсе не секретный. Что вырезал его из газеты «Красное знамя», и что это – план газификации Харькова. И что из плана видно, когда будет подведен газ к Москалёвке. И тогда я забуду, что такое запах керосина в сенях, и не нужно будет рубить дрова и завозить каждый год уголь, и у нас будет газовая плитка, как у людей, и духовка, и газовое отопление, а там, глядишь, и воду проведём прямо во двор! Но – не дай бог, чтоб я кому-нибудь сказал, что он хранит у себя чертёж. Потому что с нашей семьи уже довольно, и мой любимый шутник дедушка Яша уже отсидел шесть лет как немецкий шпион (почему-то именно как шпион – за анекдот!), и покойной тёте Соне чудом удалось вырвать его из их лап (в неё влюбился один бесшабашный энкавэдист-осетин, он же добился пересмотра дела). И что там разбираться не будут. И не дай бог – попасть кому-нибудь в их мясорубку!

…Первой мыслью было – бежать в уличный комитет.

Но отец родился под счастливой звездой. Я смалодушничал и наступил на горло собственной песне. Родители пошли досыпать. А я никуда не побежал и до утра размазывал солёные слёзы по щекам.

Вся эта история с газификацией, перепуганный, униженный отец, слёзы, подступающие к горлу, – и есть продолжение великого плана ГОЭЛРО – гениальной ленинской идеи электрификации всей страны.

До Митькиного появления на свет – папа не дожил. Умер он от сердечного приступа, когда Марина была на 7-м месяце. Последними папиными словами были: «Поешьте борщ, я добавил туда…». Какую приправу добавил в борщ отец, нам так и не довелось узнать. Скорей всего, это была киндза с молотым тмином. Папа привёз её из Грозного, где был с театром на гастролях.

«Скорая», приехавшая через час, констатировала то, что положено констатировать, и тотчас уехала. Кроме того, почему-то пришлось бежать ещё и в шестую поликлинику за справкой о смерти. Мать закрыла отцу глаза, обмыла его. Мы выпили водки и закусили отцовским борщом. Это был очень горький и солёный борщ.

…Первый мой рассказик о мифическом Грише Тарантуле был опубликован «Новым харьковчанином» – 23 августа 1996.

К искреннему изумлению – и моему, и редакции, – эта чисто лирическая история вызвала волну читательских откликов, уличающих меня во лжи, а затем – взлёт доллара, обвал гривны и падение цен на недвижимость по всей Украине.

С твоего разрешения, читатель, я приведу этот рассказец (а позже – ещё парочку, о том же Грише) целиком:

Хитрый Тарантул

Покупатель Григорию Соломоновичу Тарантулу попался ушлый и нахрапистый. Сумма, которую он предлагал за частный дом почти в центре Харькова, была смехотворной.

Простенок трещину дал – полцены сбрось! Углы, мол, перекладывать надо – опять пополам раздели! Водопровод проржавел. Погреб сырой, тесный. Беседка в саду покосилась. Яблони-сливы уж больно старые – корчевать придётся.

Покупатель Эд Дыминский, конечно, сильно сгущал краски, но хитрый Тарантул не возмущался и во всём соглашался с покупателем.

Эд был доволен, как слон, когда ему удалось убедить Григория Соломоновича, что выставленный на продажу 12-комнатный дом – вместе с мебелью, гаражом и фруктовым садом – стоит всего лишь полторы тысячи зелёных.

Нормальная цена была выше разиков в тридцать.

По имевшимся у Эдика сведениям, Григорий Соломонович вот-вот должен был свалить за бугор – на постоянное место жительства. Времени на поиски других покупателей у Тарантула не оставалось.

И вот – через три дня купчая оформлена.

Не унюхавший подвоха Эд, в присутствии нотариуса, передаёт Григорию Соломоновичу Тарантулу полторы тысячи долларов США – в качестве оплаты за домовладение.

Трое мужчин даже распивают бутылку, прихваченную на радостях Дыминским, и разъезжаются, – дабы никогда больше к этой теме не возвращаться.

После чего хитрый Тарантул отбывает за бугор, прихватив с собой вырученные доллары, а заодно – и весь проданный дом вместе с гаражом, яблоневым садом, помойной ямой и даже куском прилегающей улицы.

Ибо лишь круглый идиот может поверить в то, что человек не увезёт с собой – в сердце – дом, в котором родился и прожил почти всю свою жизнь.

До Электрошурки – в «бабилонском» нашем оркестре – на басовке играл Коля Чуканов, по кличке Паганини.

Днём Николо «клеил людям» обои.

Это была песня. Паганини был обойщиком-баркароло, обойщиком-виртуозом, обойщиком-престо-а-темпо, обойщиком-ля-фине. Заказов у него было, хоть ночью ешь. За один обойный (убойный) день Паганини огребал месячную инженерскую зарплату.

Что касается лабания, то басистом он был – типа «до-фа».

Не знаешь, что это, читатель?

Опять займёмся ликбезом. Не стану мучить тебя теоретическими выкладками. Не буду – со свойственным мне занудством – рассказывать, на какой линейке пишется «фа», а на какой – «до».

Начнём непосредственно с практики.

Слушай внимательно. Закрой глаза. Представь себе:

Ты сидишь не дома (в метро, в автобусе, на работе), а в харьковской филармонии, приблизительно в третьем ряду.

Я сказал: «Закрой глаза!». Что за дурацкая привычка всё время пялиться в текст?!

Настоящий читатель должен слышать, о чём кричит автор. Иначе бедный автор сорвёт голос. И далее – ничего, кроме сплошных «кхе-кхе!» и «кхм-кхм!», читательскому взору не предстанет.

Ну что, закрыл?!

Продолжаю: ты – в зале филармонии.

Кругом – свежевыстроенные башни дамских причёсок, волнительный плеск вееров, одуряющий запах духов, глубокие бассейны декольте, в которых плещутся…

Ладно, не будем…

На сцену выходит конферансье в чёрном фраке. И голосом, не допускающим возражений, объявляет: «“Чардаш” Монти. Исполняет солист филармонии, контрабасист-виртуоз такой-то».

Появляется виртуоз с контрабасом.

Аплодисменты, и вновь тишина.

Представил, читатель?!

…Непокорная прядь волос ниспадает на вдохновенный лоб маэстро.

С невероятной проворностью охаживает виртуоз толстые контрабасные струны. Руки его скачут столь стремительно, что музыкант начинает напоминать многорукого Шиву, в каждой руке которого – ещё и по смычку.

Однако вместо чардаша – со сцены доносится лишь протяжное, хриплое блеяние металлических струн: «До-о-о-о-о-о – фа-а-а-а-а-а…».

…Сталинскими соколами – в виртуоза и его контрабас – летят перезревшие помидоры, взращённые совхозом «Пролетарий Харьковщины» (пролетарии всех стран, пролетайте!), диетические яйца Борковской птицефабрики, груши садово-огороднического кооператива «Изобретатель», дыни магазина «Рыбтрест» и ряд других просроченных продуктов.