– Ты обещал, – прохрипел ворон.

Пожал плечами.

– Я ничего не обещал. Я вас гнид всех утилизирую.

Сжал его в объятьях, а потом произнёс прямо в лицо:

– Лучше бы тебе исповедоваться мне. Потому что чую ты, вроде как, прямо сейчас стремительно умираешь…

***

Рассказал ли Мар еще что-то полезное?

Нет.

Он просто очень быстро умер, перед этим дважды назвав меня мразью-клятвопреступником. Что ж, Морк ему судья. Немного обидно, конечно, ведь я остался с ним до конца его пути; мог и сделать какой подгон.

Потом пришлось провести воспитательную беседу с Тибо, чтобы тот молчал касательно услышанного, пригрозил, что в ином случае я вновь вернусь, но уже не так миролюбиво, а с внушительной пачкой люлей – убедил его, что всегда возвращаюсь. Он кивал, а еще трясся так, будто изображал стиральную машину.

Я сдерживал смех.

– Это нервное, – объяснял Принц.

Вообще, правильно было бы убить бедолагу. Так и алтарь уговаривал поступить, а я не мог. Пришлось оставлять потенциальную зацепку остальным.

Еще так погано после ворона этого стало, аж руки опустить хотелось; брать еще и эту кровь, прям здесь и сейчас, не смог себя заставить. Значит придётся все делать быстро. Из этого Тибо всё вытрясут, когда вороньё до него доберется. Может истерия даст небольшую отсрочку. Может не даст. Может у них есть спецсредства для допросов и тогда поможет только, если он с ума уже сошёл и говорить больше не способен, однако на такое надеется, это надо быть тем еще оптимистом. Чем быстрее сделаю своё, тем лучше. Потому что потом они узнают про мой интерес, и там вдобавок к тем, кто уже сидит – сторожит, еще пару отделений оперативников прибавится, и это уже не вывозится никак.

Теург-камера Сборщика один некр звук – почти уверен – не передавала и ничего кроме лица моего они оттуда не вытащат. А это бесполезно, вороны и так прекрасно знали кого ищут и какой я там красавчик. Тут уж их удивить не получится…

Когда вышел из Сборщика, наткнулся на две прибывшие двойки стражей.

От одной сбежал удачно, они только подоспели как раз и осторожничали сильно. А вот с другой стороны поджимали вторые. Эти уже с пистолетами в руках бежали, сразу начали стрелять, строя крайне мрачные рожи.

Видимо сложить один плюс один и соединить все случаи агрессии и пальбы в Гродвале они все-таки смогли, а терпеть указания начальства о том, чтобы не лезть в эти громкие вороньи дела – сил уже не было. Гордые – и это хорошо.

Пули били близко. Парочка цепанула пальто, но кираса их остановила.

Ладно хоть в голову не целились. И на этом спасибо. Пробежав полсотни метров, ушёл в проулок между двухэтажками. Перед высоким деревянным забором активировал зверя, отожрав еще единичку дарвов, доведя до уверенной нулевки. Потом успешно пробил себе плечом путь.

Так и вышел.

Патрульные двойки преследовали, но осторожно. Боялись, буду отстреливаться, ловушку подготовлю или еще какую пакость сделаю, и, в итоге, с таким настроем, вполне естественно, отстали.

До третьего кладбища добирался два часа.

В одной из подворотен зарядил в алтарь усилки одноразового класса: еще одну дугу и еще один умный снаряд.

– Щекотно, – мрачно произнёс Принц.

– Юморист, да?

На пути, у здания администрации, наткнулся на торговый вагончик. Закупился у смешливого бородача с вытянутой головой, напомнивший пистолетный патрон: взял пару горячих бутербродов, пирожки с мясом и овощами, стакан кофе и сладкую газировку в стекле.

Что ж, жизнь шла своим чередом.

Я начинал привыкать.

***

Почти все круглое пространство в центре третьего кладбища заполняли тёмные поминальные кубы с трёхглазыми метками Морка, а между рядами этих кубов петляли тропинки чёрной брусчатки.

Такое вот получалось чёрное поле. На расстоянии всё сливалось, когда оглядывал оперативный простор.

В дальнем конце кладбища возвышалось храмовое здание. Главных символов видно не было, значит вероятность наткнуться на храмовника какого-то квази небольшая. И это хоть какие-то хорошие новости. Не хотелось, чтобы в середине стычки мне – без шансов для ответа – проснувшийся к обеду храмовник голову взорвал.

Это было бы печально.

Храм двухэтажный, сужающийся к верху. Этажи чуть выше, чем в обычных домах. Сделан из квадратных, чёрно-серый блоков. С треугольной крышей.

Я целое пиршество устроил с купленной едой. Засел на лавочке, прям перед кладбищем.

Дерзость?

Может быть, но ноги гудели и есть сильно хотелось.

Бабушка векового возраста, с виду вылитый горбатый гоблин, проходя мимо, поделилась мыслями:

– Ничего святого нет, безбожник дрянной. Думаешь Морку приятно глядеть как ты тут челюстями жамкаешь? У него то такой возможности нет. Чего дразнишь квази попусту?

Я остановил плановое пожирание пирожка, с иронией глянул на нее и тут же вступил в полемику:

– Так я поэтому и делаю.

– Чего? – бабка казалась обескураженной.

– Ну, он не может, а это моя жертва, пожертвование. Ем как бы в его честь и для него, может даже за него. Вы, бабуся, думаете мне нравится это? Это, на самом деле, ужасно, как представлю сколько мертвых на меня глазеют: холодным потом покрываюсь, аппетит весь пропадает и волосы сразу дыбом встают, но чего не сделаешь ради, – указал пальцем в небо, чуть приподнимаясь. – Высшей цели – Парадигмы.

– Чудило, – таков вывод сделала бабка и быстро убралась.

Отступая, активно помогала себе тростью. Еще тревожно оглядывалась, качала головой и ворчать умудрялась. Не знаю в чём именно причина ее побега: в произнесенных мной бреднях или в том, что она разглядела дыры и кровь на пальто.

На кладбище присутствовали и бойцы наёмной Центурии. Они иногда совершали проходку по чёрным тропам, но в основном держались возле игольчатого забора, чтобы никому не мешать. Да, следили за территорией: как внутренней, так и наружной. Оружие особо не показывали (ничего кроме пистолетов в кобурах и не было), но тяжелые бронежилеты, нацепленные на синюшную форму, у них имелись.

Постоянно снаружи находилось пятеро солдат. Приходящим к поминальным кубам они не мешали, хотя и нет-нет, да поглядывали за ними.

Один раз за два часа наблюдения из храма вышла сладкая парочка воронов-оперативников.

Они лениво оглядывались, сор пинали, болтали с пехотурой; хохот рыжего я и издалека слышал. Марджи что-то из пластикового стаканчика хлебала – ее лицо ни разу не изменилось; этакое оскорбленное выражение с яркой брезгливостью.

Упомянутый Маром рыжий – высоченный парень, с непропорционально длинными руками. В одной помятой форме; видимо снарягу снял, мешала ему сильно, в храме оставил.

Упомянутая Маром Мэрджи – низкая и крепкая женщина с белыми волосами, стянутыми в тугой пучок. На ней лёгкий бронник, свободно висевший – не все ремешки застегнула. Еще из странностей: узкий разрез глаз – похоже, родом из свободного города Фидены. Охренеть как далеко забралась.

Между Рыжим и Мэрджи разница лет в двадцать.

– Думаешь потянешь? – поинтересовался Принц.

– А что там не потянуть можно? Пацанву рядовую вот эту? – храбрился, хотя особой уверенности в себе не чувствовал.

– Бабулеча не простая.

– Не бабулеча, а женщина в самом расцвете сил.

– А… тебе вот такие нравятся – постарше Понял, не дурак, дурак бы не понял. Весту это ранит до глубины души.

– Заткнись.

– Короче я чего сказать хотел: она опасная.

– Услышал тебя. Мы и так это знали.

– Как действовать собрался? На шум ведь сбегутся.