О своем назначении на пост председателя КГБ СССР: «Для меня очень неожиданно. Хотя, если искренне, я помню, что после того, как была атака на Горбачева и Павлов запросил чрезвычайных полномочий, я слышал несколько раз разговоры: Крючков подает в отставку, и меня прочат сюда. Но это на уровне слухов, думал — болтовня. Поэтому к такой перемене я оказался не готов, конечно, и программы не было. Еще до назначения я стал как член Совета безопасности заниматься “Альфой” (ко мне домой пришли ребята из “Альфы” с подробной исповедью об этих трех днях). Я в результате Горбачеву сказал, что надо забрать это подразделение из КГБ, пока не поздно, и передать непосредственно в подчинение Башкина — коменданта Кремля.

Он говорит: готовь немедленно такое распоряжение и встречу с этими ребятами, а командира “Альфы” Карпухина уволить. Я этим занимался, а мне все время звонили из приемной президента и говорили: вас ждут, вас ждут… Я сидел час, не реагировал на звонки, пока не подготовил документ, думал, зовут для разговора именно об “Альфе”. Прихожу, а там сидят в “ореховой комнате” все — Горбачев плюс “девятка”. И с ходу: мы все решили тебе предложить быть председателем КГБ. Я им, конечно, сразу сказал, что у меня есть другая кандидатура — Юрий Рыжов. Он человек гражданский, а я все-таки в какой-то мере полугенерал. Во-вторых, он все-таки теоретик, разработчик концепции безопасности. Я знаю, что он этим занимается, и знаю людей, которые с ним работают. Что касается меня, то я неоднократно выступал просто за ликвидацию Комитета госбезопасности. В решении Совета федерации Горбачев вторым пунктом записал: поручить Бакатину внести предложение по коренной реорганизации Комитета государственной безопасности. В этот же день в 3 часа решили проводить коллегию, и я провел ее по инерции. Потом только понял, что никакой коллегии быть не должно в принципе, потому что коллегию надо обновлять полностью».

Горбачев принял предложение Бакатина о передаче войск КГБ Министерству обороны. Это коснулось 103-й Витебской воздушно-десантной, 75-й Нахичеванской, 48-й мотострелковой дивизий и 27-й отдельной мотострелковой бригады. Ранее они находились в составе Вооруженных сил СССР, но Крючков добился перевода их в свое ведомство.

Бакатин отдал назад и, по его словам, почувствовал себя счастливым:

— Сейчас я не обладаю никакой возможностью «двинуть» какие-либо войска куда бы то ни было. Их просто у меня нет, и даже если бы я захотел, я уже не смогу этого сделать…

Служба охраны, «девятка», находившаяся в подчинении председателя КГБ, была переподчинена непосредственно президенту СССР. Она получила новое название: Управление охраны при аппарате президента СССР.

Придал самостоятельный статус Пограничным войскам: «В КГБ они ни к чему». Был создан самостоятельный Комитет по охране государственной границы. После распада СССР и ухода Бакатина с Лубянки пограничники вернулись, правда на короткое время, в свое материнское лоно — в состав Министерства безопасности России. Однако в 1993 году они опять получили самостоятельность — была образована Федеральная пограничная служба.

Из состава КГБ выделили комплекс управлений, отвечавших за правительственную связь, шифровку и радиоэлектронную разведку, и объединили в новое ведомство — Комитет правительственной связи при президенте СССР. Он подчинялся напрямую президенту, минуя председателя КГБ, который уже не мог ни у кого отключить связь своим решением. С 1993 года это ведомство получило название Федерального агентства правительственной связи и информации при президенте России (ФАПСИ).

Бакатин упразднил бывшее 5-е управление: «Слежка, или политический сыск, или надзор по политическим мотивам, прекращены полностью — за это я могу ручаться».

Службу, которая занималась коррупцией в органах МВД, из КГБ переместил в МВД: «Пусть сами отвечают за себя и имеют инструменты внутренней контрразведки».

Из состава КГБ вывел внешнюю разведку. Возмущался «информационным мусором из ПГУ, который зачастую имел не большую ценность, чем вырезки из газет».

Из центрального аппарата выделил Управление по Москве и Московской области, которое переходило под юрисдикцию российского руководства и стало называться УКГБ РСФСР по Москве и Московской области. По рекомендации мэра Москвы Г. Попова начальником был назначен гражданский человек — Е.В. Савостьянов, отличившийся в августе при выдворении сотрудников аппарата ЦК КПСС из помещений на Старой площади.

Как и пообещал в первый день своего назначения на должность председателя КГБ, встретился с каждым из членов коллегии. Они приходили к нему с рапортами, где излагали свои действия в августовские дни и в конце выносили себе вердикт.

В основном это были прошения об отставке. Некоторых Бакатин отправлял сам по причине того, что они не справлялись с работой.

Уже в первые недели от занимаемых должностей освободил заместителей председателя КГБ генералов Грушко, Агеева, Петроваса, Прилукова, Лебедева; руководителей управлений генералов Плеханова, Генералова, Дардецкого, Жижина, Кал-гина, Беду, Глущенко, Расщепова; начальника группы «Альфа» генерала Карпухина. Подчеркивал: «И еще будут уволены довольно многие. По стране, может быть, это будут сотни, тысячи, но это те, которые действительно запятнали себя государственным преступлением — участием в заговоре».

Кого Бакатин назначил вместо ушедших? Кадровое, ключевое управление возглавил недавний преподаватель Военно-воздушной академии полковник авиации Н.С. Столяров, отличавшийся своими реформистскими взглядами и удостоенный должности председателя Центральной контрольной комиссии Компартии РСФСР. Памятные августовские дни он провел в «Белом доме». «Правда, ему мешало отсутствие опыта административной и кадровой работы… В чем-то, видимо, мешал и мой, зачастую субъективный, подход», — самокритично признавал новый шеф Лубянки.

Первым заместителем Бакатина стал А. Олейников. Он служил в московском и пермском управлениях, был заместителем начальника Управления по борьбе с организованной преступностью. Бакатин хвалил его — исключительно трудоспособный, без амбиций, опытный и доброжелательный. «Об этом выборе я никогда не жалел», — с теплотой говорил о нем Бакатин.

Заместителями были назначены Н. Шам — с должности первого заместителя начальника 6-го управления и Ф. Мясников, работавший заместителем начальника Инспекторского управления. Обоим Бакатин давал блестящую характеристику. Внешняя разведка выделялась в самостоятельную структуру, возглавить которую надлежало кому-либо из крупных политиков. Бакатин предложил кандидатуру академика Е.М. Примакова, и Ельцин дал согласие. Сначала Примаков возглавлял ПГУ на правах первого заместителя председателя КГБ.

Бакатин считал, что главное в изменении концепции работы разведки — отказ от образа врага, от взгляда на империализм, на Запад только как на источник возможных бед и напряжений. «Знаменитая формула Уильяма Гладстона об отсутствии у его страны постоянных врагов и наличии только постоянных интересов была созвучна и моим мыслям», — отмечал он.

Обновил руководство секретариата КГБ, аналитического управления, 10-го (архивного) отдела.

Бакатин вынашивал и идею отказа КГБ от военного принципа работы и особенно от присвоения воинских званий. По его мнению, такая милитаризованность приводила к жесткой иерархичности, погоне за «звездами», поиску высоких «потолков», к насаждению своего рода «духа казармы». Не случайно во многих странах мира спецслужбы не строятся по армейскому принципу.

Но он понимал, что старую практику сразу отменить нельзя.

Звания многое значили для кадровых сотрудников, и не только в моральном плане. От количества звезд на погонах зависело и денежное содержание.

Попытался было зачислить в штат центрального аппарата КГБ гражданских лиц, ранее не имевших никакого отношения к Лубянке. Но этот эксперимент не мог назвать удачным: политологи и университетские преподаватели чувствовали себя инородным телом там, где многое определялось званием.