— Я хотела простоять до конца, но…

— Я знаю, — прошептала Лаура, чуть покачиваясь, — я понимаю.

Скоро к ним вышли Давид, Прия и Инна. Они стояли, слушая долетающую музыку и пение сверчков. Суви повернула голову, смотря, как луна отражается в глазах Прии. Такая далекая и одинокая луна.

Суви крепче прижалась к Лауре.

1431 год.

Адалину вели на костер. Ей исполнилось всего девятнадцать, а мир лишь вступил в пятнадцатый век. Но кого это могло волновать? С перевязанными руками, босиком по первому снегу, ведьма шла вперед. На казнь ее вели двое. Они сжимали руки Адалины до синяков на коже, но боялись взглянуть в ее пронзительные глаза.

Холодный ветер трепал огненные волосы ведьмы. Когда кудри закрывали лицо, гордая ухмылка искажалась усталостью и страхом. Но серые глаза призывно горели.

— Не думал, что доживу до сожжения ведьмы. Я привык, что просто отправляют на работы. — Заметил один из палачей.

— Показательно, — зевнув, ответил другой.

Точно Адалины и не было рядом.

Адалину привязали к столбу. Хворост под ее промерзшими ногами был сырым и долго не хотел разжигаться. Но недовольный гул толпы подгонял его.

Советник по допросу свидетелей отвернулся, чтобы не видеть ведьму. Он знал, что она не виновна, что Адалина одна из лучших людей в деревне. И что это она, не испугавшись, вернула к жизни целый лес.

— Ради чего все это, магистр? — спрашивала Адалина каждый раз, когда тот приходил к камере.

— Вы — настоящая ведьма, вас ненавидят пуще прежнего! — Лоренц Форст повернул голову, проверяя, есть ли кто рядом, — дорогая Адалина, вы же можете сбежать!

— Могу? Может, я и попалась, только чтобы ко мне хоть кто-то так уважительно обращался, — хотя Адалина и ядовито смеялась, в ее голосе сквозила искренность. Светлые глаза отразили печаль.

Советник присел рядом. Он взял ведьму за грязные руки. Они оказались так холодны, что магистр вздрогнул, но не выпустил их.

— Я видел, как вы воскресили лес. Этими руками. Вам ничего не стоит уничтожить тюрьму, пробив под землей пару зернышек. Или призвав те старые терновники за стеной. — Советник говорил еле слышно, точно боялся своих же слов.

— Я дала обещание лесу, — прошептала Адалина, — я сделала это ради животных, чтобы они вернулись домой. Лес, лес погубили люди. — Адалина сделалась очень серьезной, — обещайте и мне, — она положила руку к его груди и чуть надавила, — обещайте, Лоренц, позаботиться о моей дочери. А о лесе мой дух позаботится сам.

— Я знаю это заклятье, — Лоренц убрал ее руку с груди и поцеловал, чуть замерев, — я и без этого обещаю вам. Я позабочусь о вашей дочери. Я приведу ее как незаконнорожденную наследницу. И расскажу ей о вас. Даже оставлю это смешное имя и дам фамилию в вашу честь — Нельке Адельхейд.

— Красиво, — безмятежно улыбнулась Адалина, точно ее не ждал костер.

Адалина повращалась со своим фамильяром, пришедшем в форме змеи, и только тогда была готова сгореть.

Адалина закрыла глаза. Она чувствовала, как местные ведьмы осторожно посылают заклятия, лишая ее боли. Адалина видела в их глазах чувство вины и не держала зла. Лишь одно волновало ее, что она больше не сможет смеяться и видеть улыбку дочери.

И все же ее смех, как белый снег, как пепел от сожженного тела, не покидали деревню никогда. А род Адельхейд начал свое великое путешествие к славе.

1953 год.

Парцифаль спокойно сидел за полупустым столом директора. На полу кучей валялись свитки, книги и документы. Точно в суматохе мыслей их хозяин что-то искал. За окнами стояла тишина. Пока не было ветра, стая опавших листьев спокойно отдыхала на земле.

Черный ворон удобно разместился на подоконнике, отвернувшись от чародеев.

— Я, как видишь, не готовился к гостям, — заявил Винцент, рассеянно улыбнувшись.

Парцифалю стало неуютно видеть директора Академии таким. Да и привыкнуть к тому, что он, Парцифаль Реген, теперь не член Совета тоже оказалось не просто. Еще недавно он был женат на Георгине Адельхейд, растил сына и с нетерпением ждал своего победного часа.

Уже давно он ходил по этим коридорам, совсем юным и готовым покорять этот мир. Юный Парцифаль мечтал дотянуться до звезд, впитать их холодную магию без остатка. Или вовсе стать ей. И было все равно, что люди вокруг косились, боялись пронзительных черных глаз и их блеска, шептались, пророча ему беду.

А теперь он снова был здесь, испуганный и одинокий. Но глаза, сотканные из тьмы и непомерной жажды, блестели недобрым огнем.

— Пришлось уволить профессора Коллена Гарднера, но ничего, — Винцент пожал плечами, — я не дам его таланту пропасть.

— Как и моему?

— Изволь не ерничать, — укоризненно произнес Винцент, точно Парцифаль все еще был ребенком, и положил перед ним кипу бумаг. — Все нужно подписать, профессор Реген, бумага и ручка зачарованы.

Парцифаль закатил глаза и грозно выдохнул. Взгляд его пронзил директора, но тот лишь лениво улыбнулся в ответ.

— Я смещу вас с поста, а потом оттуда уже и доберусь до Верховного Чародея. Они не лишат меня звезд и магии, но звезды подарят мне власть над ними. Вы это понимаете? — С вызовом спросил Парцифаль.

Винцент махнул рукой, отправляя книгу на место, и невзначай указал на открытый шкаф.

Парцифаль подошел к шкафу. На полке завис в воздухе прозрачный шарик, слегка касаясь подушки. Внутри блестело что-то серебряное. Завороженный игрой бликов, Парцифаль практически пропел:

— Я помню его. Я держал его в руках, когда поступил сюда. Он так светился.

— Ты это помнишь? — заинтересованно спросил Винцент, хмыкнув. — Возьми его.

Парцифаль повиновался. Шарик оказался не из стекла. Он был сделан из тончайшей материи, точно одежды дриад. Шарик пульсировал в руках чародея. Под пальцами билось теплое сердце. Его ритм, успокаивающий и мерный, вводил в транс.

Парцифаль и представить себе не мог, как можно было теперь отпустить шарик. Это тепло стало самым важным в жизни. Его звездами. Его властью. Его именем. Всем, что имело значение.

— Попроси его показать тебя, — тихо сказал оказавшийся рядом Винцент, — просто подумай.

И Парцифаль подумал. Шарик завибрировал, засветился. Его свет напоминал белые огни гигантских звезд, зажжённые внутри маленькой сферы. Огни скапливались в галактики, рождая сотни гигантских звезд. Шарик превратился в яркий фонарь, наполненный мощным светом. Казалось, тысяча лампочек загорелась в кабинете.

— Он показывает магический потенциал. Так я определяю, в какую группу отправить ученика. В разных группах разные программы и системы и, по итогу, все занимаются в нужных им ритмах и показывают прекрасные результаты. Мои профессора помогают в этом. Поэтому Академия Чародеев острова Туле является самой лучшей из всех школ. Ни одна академия и школа не выпускала столько талантливых ведьм и ведьмаков. — Винцент говорил это с нескрываемым блаженством. — Интенсивность света разная, форма света разная, у кого звезды, у других лучи, свечи. У тебя звезды, и очень сильные, у твоей пока-еще-жены солнечные зайчики.

— Увлекательно, — протянул Парцифаль, разглядывая шарик, — но методика преподавания не мое.

— А что твое? Уверен, из тебя бы вышел отличный учитель, Парцифаль Реген.

Парцифаль практически оскалился.

— Мой испуг прошел. А вы заблуждаетесь. Вы всего лишь обычный старый чародей, не более того.

Винцент встал.

— Ты веришь, что я научился магии ши? Ходят легенды…

Взгляд Винцента был похож на раскаленную сталь. Казалось, если он захочет, весь мир взорвется, развалится на части. Древняя магия бурлила в воздухе, проникая во все уголки кабинета. Древняя магия подступала к горлу Парцифаля, лишая воздуха.

— И что? — выдавил Парцифаль, отдавая голосу всю силу и спокойствие.

Профессор Вальден не ответил, лишь осторожно взял шарик из холодных рук Парцифаля. Отдав шарик, Парцифаль ощутил пустоту.