С ужасом Ванда почувствовала, что Парцифаль также дрожит. Ванда не знала, что Парцифаль винил себя, что никак не предупредил Суви, не смог убедить Винцента поговорить с детьми. Точно, если бы они знали, глупой случайности могло бы не быть. Капли крови упали на его тщательно выбеленные руки. Ванда не знала этого. Все, что она поминала, Парцифалю трудно, как и ей, пережить смерть ученика.

И все же сердце его билось медленно и спокойно. Черная магия мерно струилась по венам. Ванда слушала это биение, и ее сердце начинало биться в такт. Казалось, прикасаясь к его спине, утыкаясь лицом в плечо, она отдает Парцифалю всю свою боль, чтобы этой ночью, впервые за несколько дней, уснуть.

Сигве Селланд сидел поодаль от остальных. Он все время с досадой думал, что забыл в комнате леденцы. А они в этот раз у него с шалфеем, черемухой и облепихой. Он бы мог раздать их остальным, и тогда бы, Сигве был уверен, им бы стало чуточку легче, печальные глаза посветлели бы, а губы дрогнули в улыбке. Но вот досада, совсем замотался и забыл.

А еще он тоже думал об Адаме. Он его плохо знал, и даже не обращал внимания, оборотень там или нет. Как учился Адам, он вспомнить не мог. Сигве злила смерть Адама: это заставило всех расстроиться и ходить грустными, это изменило все в выстроенном распорядке дня.

Ну и, кончено, Сигве очень сочувствовал Уэни и не мог даже представить себя на ее месте. Попытался, но ничего не вышло.

Мюге Кираз, кончено, была лично знакома с Уэни и видела ее сына, общалась с ним. Но уроков у Адама не вела. Мальчик показался ей хорошим, но замкнутым, что, думала Мюге, было не так уж удивительно. Смерть ученика в стенах Академии, как факт, случившийся, обрушившийся на ее голову, пугал Мюге. Первый раз в жизни она столкнулась со смертью ребенка и не знала, что думать, что теперь говорить.

Винцент хотел многое сказать, но не находил слов. Он смотрел на своих профессоров: сильные светлые и темные маги, талантливые дети — практически всех из них он выучил в стенах этой школы, они испуганно и преданно, как в свои тринадцать, ловили каждый его шаг, каждое слово.

Как бы он ни был убежден Гаспара, что его взяли из-за просьбы Ванды и только из-за нее держат среди учителей, он глубоко ошибался. Винцент никогда не упустил и не отпустил бы чародея с редчайшим даром — обращаться в животное. Ванду, обладающую частой способностью, он и взял, только испугавшись, что без нее Гаспар, не желавший идти в учителя, покинет Академию. И только потом оказалось, что они оба отличные учителя.

За свою способность и глубокие знания места получили и Рене с Джасмин. Но, если Рене согласился сразу, то Джасмин отказывала директору Академии десять лет.

Сигве поражал Винцента. Он отличался от других, словно жил в другом пространстве, отеленным легкой, неуловимой материей. Он знал все о горных породах, о земле, и пусть плохо учился на остальных предметах, здесь он блистал. Когда Сигве вдруг пришел пробоваться на место, другие, казалось бы, более сильные кандидаты, отпали сразу. Что-то было в нем идеальное для коллекции.

Мюге Винцент выбрал за ее заслуги в спорте, в стрельбе и плавании, она идеально подходила. Винцент долго наблюдал за ней, подбирая замену. Мюге была удивлена такому предложению, но думала отказаться, пока не приехала на остров, посмотреть. Остров Туле влюбил ее в себя.

Только Оливия и Уэни не были приняты ни за способности и знания. Оливия работала в обычной человеческой школе учителем химии, потом стала директором, вышла замуж за обычного человека и жила спокойно. Винценту очень хотелось узнать, как бы она соединила свой опыт, и есть ли разница в преподавании в таких разных школах. Но Оливия упорно отказывалась, пока ее муж и сын не погибли в аварии. В тот день, похоронив родных, Оливия пришла к порогу кабинета Винцента.

Уэни была принята, чтобы провести эксперимент.

— Простите меня, — только и смог сказать Винцент. Его голос отлетал от стен глухим отзвуком давно забытой речи.

Профессора удивленно смотрели на директора, тревожась за него. Винцент Вальден, бледный и поникший, казалось, еле держится за воздух.

— Вам не за что извиняться, — профессор, сказала Оливия. Остальные согласно кивнули.

Винцент хотел выкрикнуть ей в лицо: «Я подвел их!». Он хотел кричать, пока связки не порвутся, но лишь спокойно ответил Оливии легкой, слишком острой улыбкой и сказал:

— Всегда есть за что.

Винцент чувствовал себя так же, как триста лет назад. Он стоял перед всеми — маленький и испуганный, одинокий и бесконечно ранимый, погрязший в липком чувстве вины.

— Простите меня. — Повторил Винцент.

Они многое хотели обсудить: дальнейшие планы, похороны, но продолжали молчать. Никто не решался больше заговорить, как будто мысль, облаченная в слова, могла разрушить всю реальность.

Все уроки были отменены. Ванда нашла Оливию Ульвен в пустом кабинете. Оливия сидела на краю парты, неровно теребя в руках носовой платок.

— Мы вас везде ищем, — обеспокоенно сказа Ванда.

Оливия Ульвен напоминала потерянного, запуганного щенка. Совершенно маленькая рядом с ней, Ванда теперь казалась намного больше.

— Ох, Ванда, не только Джасмин с Гаспаром уходят, но и профессора Реген и Вальден, ни с того, ни с сего, просто решили уйти. Сигве уходит…Мюге… — Оливия попыталась выпрямиться, но снова согнулась под тяжестью разочарований, — как же я буду? Останетесь только ты и Рене. Ох, милая, оклемаемся ли к сентябрю? Как же мне быть? Я не умею так, как профессор Вальден, искать людей и…

— Оливия, — Ванда осторожно взяла за руку свою бывшую учительницу, — мы с Рене поможем. Мюге утром решила остаться. И Блумма Бьйорк возвращается, сказала, что всегда жалела о внезапном решении уйти, так что она будет тут. А главное, дети любят вас, вы будете отличной директрисой. Иначе профессор Вальден не оставлял бы вам этот пост.

Ванда вздохнула. Она искала профессора Ульвен, чтобы сказать ей первой, что увольняется. Ей стало грустно, что старый друг, который оставался рядом каждый день, теперь уходил. Но не это вызывало желание у самой Ванды уйти. Теперь же она допустила опасный цветок, не досмотрела, что с лесом что-то не то. Она не досмотрела за тем, куда идут дети. И бедный мальчик был мертв. Без шанса быть спасенным. Мертв.

Но нужно было идти на его похороны. Нужно было быть сильной. Вина все утро мешает жить, перекрывает дыхание.

— Оливия, я…

— Нет… не говори этого, — Оливия давно за тридцать лет преподавания научилась понимать, что хотят сказать ученики в оправдание, — останься со мной.

— Пойми меня, Адам Хьюз он… он мертв.

— Он не винит тебя, я уверенна. В этом нет твоей вины, — Оливия тут же перестала плакать, и стала серьезной, — останься со мной хотя бы на первое время. Ладно?

Тело Адама Хьюза положили на мягкую подстилку изо мха. Он, лишенный всяких признаков недавней болезни, был красивый и статный. Адам напоминал юного короля, безжалостно убитого в бою. Руки его точно держали меч, хотя когти были куда острее. Его глаза были закрыты. Наглые лучи солнца иногда освящали легкие шрамы.

Уэни Хьюз держалась лишь за руку Оливии. Темная магия струилась по ее венам, как лава в вулкане, вырываясь нервными всполохами. Темная ведьма так наивно верила, что ей и ее будущему ребенку удастся совершить прорыв. Уэни точно знала, что ее ребенок станет великим открытием.

— Я виновата, я… я так хотела… я думала, выйдет так хорошо, — Уэни судорожно всхлипывала, — я не думала, как ему будет жить в этом мире. Мне казалось, не укушенный, а рожденный, он станет самым великим чародеем…

— Он бы им стал, — уверила ее профессор Ульвен, — Кончено, суть оборотня мешала, и все же. Мало кто доживает до тринадцати лет, а он и их пережил… — Оливия бросила взгляд на Адама, на Суви и стоявших рядом друзей, — о нем будут помнить. А не это ли самое главное?