Винцент и Хёнд вернулись к ним: к пришедшему в себя Линусу и холодному телу на его руках. Но прежними они уже никогда не уйдут с этой рощи.

1953 год.

Тысяча девятьсот пятьдесят третий год стал для советника Регена переломным. Его карьера шла в гору, он стоял, как тень, за уже вторым Верховным Чародеем, ловко прицепив к пальцам нити. Кончено, иногда помогала и родная темная магия. Но он хотел больше, он хотел сам взойти на главный пост.

Все испортила молодая ведьма Маделиф. Кроме гордости и уверенности в своей неприкосновенности, Парцифаль имел слабость рассказать двум людям о своих грехах: своему бывшему профессору, с которым после окончания Академии вел переписку, и своей жене, с которой делил этот союз уже десять лет.

Не то чтобы они вышли друг за друга по любви, просто каждому стал нужен брак. Парцифалю, по прошлым законам, отмененным только в начале шестидесятых, нужно было жениться, чтобы претендовать на пост Верховного Чародея и иметь более высокий статус в Совете. Георгина Адельхейд получила спокойствие. Война шла полным ходом, касаясь магов, уничтожая их, и в агонии войны такой поступок казался Георгине отличным способом быть уверенной хоть в чем-то. Она стала статной дамой, с работой, успехом и семьей. У нее оказалось все, что ей хотелось. Но не так, как хотелось.

— Она кинулась с обрыва! — сокрушалась Георгина, грозно смотря на мужа. И не говори мне, что это несчастный случай. Это ты довел ее, внушая ей чужие эмоции! Ты же знаешь, что это опасно и запрещено. — Георгина развела руками. — Ты даже не скрывал свою причастность.

Парцифаль поморщился, взяв со стола гроздья граната. Их горечь вызвала у Парцифаля улыбку.

— Нужно купить еще, — заметил он.

— В ее теле нашли воздействия чар! Они доказали, что самоубийство подстроили, Парцифаль! — с нажимом произнесла Георгина.

Георгина казалась очень милой и мягкой внешне, но ярость превращала ее в разъяренного коршуна с рыжими кудрями, рядом с которым лучше было не стоять. Даже не смотреть.

— Она умерла!

— Я этого и добивался, дорогая, — будничным тоном ответил Парцифаль, точно его спросили, что он будет на обед, и взял еще граната.

Парцифаль оторвал взгляд от газеты и взглянул в светлые, горящие злостью глаза жены, изящные черты лица и изрытый морщинками лоб. Он находил ее очень красивой.

— Как ты думала, я поступлю? Как еще заставить ее замолчать? — Парцифаль приподнял брови.

— Ты просто мог дать ей немного зелья, — Георгине стало дурно от этих слов, — ты мог бы подчинить ее, довести мозг до безумия, мог бы изменить ее воспоминания, стереть с земли. В конечном итоге, всегда можно обратиться к древним вуду и некромантии, я знаю, ты владеешь этой стороной темной магии. Но ты выбрал публичное самоубийство, еще и рассказал, что знаешь нужное заклятие. Почему, Парцифаль?

Парцифаль замер. Он неуверенно взглянул на жену и быстро отвел взгляд. Как Парцифаль мог признаться жене, что каждый раз, только подобные мысли приходили к нему в голову, он отгонял их. Бежал от этих вопросов как можно дальше.

— Чего ты добивался? Хотел проверить, как далеко можешь зайти? — Спросила в воцарившейся тишине Георгина.

— Нет. Я-я… я не знаю… — голос Парцифаля дрогнул. Георгина заметила, что только сейчас за все эти годы брака он показался ей живым, не переполненным холодным блеском звезд чародеем, а простым человеком.

Но это быстро прошло, как только Парцифаль сказал:

— Ты знала, за кого выходишь. Верно? Пойми, она мешала мне стать Верховным Чародеем. Что оставалось? Мне жаль эту Ме… Миртл… Маделиф, но каждому свой путь.

Все эти десять лет Георгина закрывала глаза и резко открыла их. Открыла и теперь не могла спокойно смотреть. Реальность больно прожигала глаза.

— Она помогала тебе, была твоей первой рукой! — Георгина вглядывалась в его черные глаза, в надежде заметить там хоть один блик печали.

Но Парцифаль спокойно и еле слышно сказал:

— Я должен сместить Флориана раньше, чем тот соизволит умереть.

Георгина побелела.

— Даже не смей так говорить про моего отца! Я выходила за человека, который рассказывал мне про космос. Пока все говорили, какой ты черствый, я видела, как тебе становится тепло от холодного света звезд и падающих комет. А не за того, кто ради власти и сохранения мнимой чети готов свернуть чужие шеи. Может мы и не вышли по любви, но я не просто так выбрала тебя! Ты думаешь один мне предложение делал?

— Мы женились по расчету, ты сама сказала: не любишь меня, так к чему эти речи? Может ты и выбрала меня из-за звезд, это уже не важно. — Сдержанно ответил Парцифаль. Ему вдруг стало неприятно от слов Георгины.

— Я запрещу тебе видеться с сыном! Сильвестр не будет помнить тебя!

— В свои шесть? Нет, он запомнит. Сильвестр всегда будет помнить и уважать своего отца!

— Я отправлю его к маме и Терезе, а ты… ты не приблизишься к нему, Парцифаль!

— Думаешь? — улыбнулся Парцифаль.

Всю ночь Парцифаль провел в кабинете. Он не спал, наблюдая за звездами. Как же давно он не занимался любимым делом. Ребенком Парцифаля нельзя было оторвать от телескопа. Все, что оказалось нужно мальчишке из приюта для детей чародеев, это звезды, за которыми ему разрешала смотреть старшая воспитательница, жалея мальчишку. Это она купила ему первый телескоп.

Попав в Академию благодаря ее стараниям, Парцифаль не забыл любимое занятие. Магия и звезды пленили его. Лучший, самый популярный ученик на курсе и староста, примерный и прилежный ребенок. Такого с радостью приняли в стажеры в Совет.

Совершенно без стука, на рассвете, к Парцифалю пришел Винцент Вальден. Профессор выглядел встревоженным. Остатки беспокойного сна одолевали его. На его плече сидел черный ворон, такой же уставший и сонный.

— Профессор?

Винцент зачаровал комнату, лишив возможности что-либо услышать или войти.

— Что ты делаешь, Парцифаль? — забыв о всяких правилах вежливости, спросил Винцент. — Ты поминаешь, что об этом узнают? Антея мне показала, что с тобой будет, если ты…

— Никто не знает, да и у вашей нимфы редко бывают правильные пророчества, — оборвал его советник Реген.

— Мне пришло сообщение с фамильяром от Флориана, против тебя ведут расследования, и его ускорили из-за донесения твой жены. А на рассвете выйдет статья Георгины. Впрочем, эта статья только повод, они уже давно готовы напасть.

Парцифаль выглядел спокойным. Он с грустью подумал, что ему совершенно не больно от поступка Георгины. Впрочем, за десять лет Парцифаль к ней более чем привязался, и ему стало жаль, что все так вышло. Георгина всегда пыталась его сдерживать, напоминала про звезды, о которых он напрочь забыл. Теперь же все это было не важно.

— Что вам нужно? Флориан вас послал?

Винцент почувствовал легкое покалывание в теле, от которого любой бы упал, крича от боли. Это вызвало на его лице усталую ухмылку. Винцент закатил глаза и вздохнул.

— Я наблюдал за тобой в Академии, ты всегда был сильным чародеем, тянулся к знаниям. За тобой шли люди, все ученики, даже презиравшие тебя, выполняли твои просьбы. А то, с какой быстротой и легкостью ты освоил все уголки темной магии, — не сдержал восхищения Винцент, — и ты так бездумно подставляешься? Ты ведь знаешь, что Совет только искал повод, чтобы убрать тебя. И ты лично вручил им его в руки! Тебя лишат жизни, Парцифаль! В тебе такой дар, ты самый интересный собеседник за всю мою жизнь, и хочешь так глупо лишить меня этого? Не губи талант. Даже не станут судить. О, нет-нет, мой дорогой друг, они не убьют тебя, они лишат тебя магии! Они лишат тебя звезд! Ты этого хочешь?

Парцифаль покрылся холодным потом.

— Они точно знают, что я сделал? — осторожно спросил Парцифаль, хотя и сам все понял.

Винцент взглянул на дверь. Дверь дрогнула от сотворенной магии. Винцент и не думал, что они придут исполнять приказ так быстро. Парцифаль побледнел. Конечно, не убьют! Лишат магии, навсегда ослепят, чтобы не видел смысла жить. Он смотрел в лишенные надежды глаза Винцента, и стало так страшно. Парцифаль почувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой, с испуганными, но горящими, жадными до знаний глазами, наблюдавшим за профессором на уроках.