— Тогда ты отпустишь меня. И будешь верить, что я знаю, что делаю.
— Кария, — со вздохом произносит Космо и, покачав головой, на секунду закатывает глаза, а затем снова сосредотачивается на мне. — Несмотря на то, что ты, блядь, меня ударила, я говорю это со всем уважением. Ты ни хрена не знаешь о реальном мире. Ты не можешь убежать от копов, от своих родителей, от всего Райта. От Вона, Айседоры, знаешь, от остальных твоих друзей? Ты от них никуда не денешься. Ты избалованная, и ни дня в своей гребаной жизни не работала. Ты целыми днями слоняешься по магазинам, красишь ногти, смотришь фильмы в своем долбаном домашнем кинотеатре, бесцельно колесишь на своем BMW и скучаешь, в то время как Вон и Айседора действительно что-то делают со своей жизнью. Ты даешь мне себя напоить и трахнуть, и, пока не можешь сопротивляться, тебе все равно, что я с тобой делаю. Ты достойна жалости и просто ждешь, когда мамочка с папочкой продадут тебя какому-нибудь мудаку из Райта, чтобы ты могла сосать ему, пока он занимается важными делами.
На мгновение я перестаю контролировать выражение своего лица. Я не совсем уверена в том, что делаю, что вообще дышу.
Весь этот сарказм задел меня за живое, подтвердил мои худшие опасения. Что я не представляю никакой ценности, что я никто, никудышная, слабая, жалкая, одноразовая, незаметная.
Так же смотрит на меня моя мать. Так же нянчится со мной мой отец, потому что знает, что я ни для кого не представляю реальной угрозы. Когда-то давно я сказала ему, что хочу стать учителем, думая, что это важно, потому что мои учителя были для меня важны. Когда на уроках у меня действительно что-то получалось, и я становилась их любимицей, то светилась о счастья. Я думала, что эта цель пробудит в моих родителях какое-то уважение ко мне. Но папа только улыбнулся, положил руку мне на плечо и знакомым каждому ребенку покровительственным жестом слегка похлопал меня по спине, а затем сказал:
— Посмотрим, дорогая. Может, в Райте от тебя будет больше пользы.
Мне было двенадцать.
И тогда я поняла, какая от меня однажды будет польза.
Бантики в волосах, балетные тапочки на ногах, потому что мне нравилось, как они смотрятся, брекеты на зубах, и все же… Тогда я поняла, чего стою для Райта. Для собственных родителей. Оказывается, для своих друзей я больше не стою ничего.
— Черт, Кария, я не…, — начинает Космо.
— Не надо. — Такое ощущение, что это произношу не я. Это мой голос, я смотрю в затененные глаза Космо, от освещения их белки поблескивают красным, но мысленно я как будто далеко.
Я даже не знаю, что мне, черт возьми, сейчас делать. Убедить моего друга дать нам с Салленом сбежать? Куда? Для чего? Я не знаю, как бежать. Тут Космо прав. Я ничего не знаю. Я буду только мешать Саллену. В одиночку он действительно мог бы выжить; он уже столько пережил. Он умный, хитрый, изворотливый, грозный и заслуживает жизни без нависшей у него над головой угрозы в виде Штейна Рула и Райта.
Я буду тянуть его вниз.
Как ребенок, о котором нужно постоянно заботиться.
Я не для него.
— Кария, я просто… Ты причинила мне боль, и я не имею в виду боль физическую. Я думал… несмотря на намеки твоих родителей, на те разговоры, что мы об этом вели, я думал, что, может, ты могла бы выбрать меня, и… — Космо замолкает, опуская взгляд.
Я по-прежнему неподвижна. Я не знаю, что чувствую. О чем думаю.
Я делаю еще один глоток.
Второй.
Я вдруг чувствую себя такой невероятно глупой из-за того, что здесь нахожусь. Из-за того, что притащила за Салленом весь Райт. Если бы я позволила ему сбежать одному, возможно, Штейн попытался бы это замять и не бросил бы на поиски все свои силы. Возможно, Саллен был бы уже так далеко, что его бы не поймали.
Я пью еще.
Ледяная жижа стекает мне в горло.
— К черту, — тихо произносит Космо, затем роняет на землю свой пустой стакан, тот самый, о который он порезался, и тянется ко мне, к девушке, причинившей ему боль.
Он хватает меня за запястье, затем дергает к себе, пунш выплескивается из моего стакана и стекает ледяными струйками по моей руке. Не успеваю я подумать, вздохнуть или сориентироваться, как Космо зарывается пальцами мне в волосы и, наклонившись, прижимается своими холодными губами к моим губам.
Я осознаю одну вещь.
Пространство комнаты.
Помимо играющей на заднем плане чувственной музыки больше не слышно болтовни. Не слышно приглушенного смеха. Звона посуды.
Ничего.
— Приоткрой для меня рот, — говорит мне в губы Космо.
Его губы такие знакомые. Своим языком, своими пальцами он изучил каждый сантиметр моего тела. Мы годами трахались друг с другом, и он единственный, кому известно все о моих самых темных фантазиях. Я как-то в шутку заикнулась об этом Вону и Айседоре, но вряд ли они поверили, что мне нравится, когда меня насилуют, когда я пьяна или сплю, а может, и то, и другое.
Но Космо знает.
«Ты достойна жалости и просто ждешь, когда мамочка с папочкой продадут тебя какому-нибудь мудаку из Райта, чтобы ты могла сосать ему, пока он занимается важными делами».
Неважно, что он, блядь, знает, вот что он мне сказал.
Что я достойна жалости.
— Откройся для меня, Кария.
Я чувствую в волосах его пальцы, ладонь на моей руке.
«Пошел ты на хуй, Космо».
Я высвобождаю руку, поднимаю стакан, затем выплескиваю его ему на спину, после чего вытираю о его футболку костяшки пальцев, на которые попал пунш, когда Космо меня схватил.
Он втягивает воздух и, опустив меня, тут же отстраняется. Космо дергает себя за футболку, хмурит брови и, прищурившись, стискивает челюсть.
Но не успевает он сказать и слово, глядя, как я стою с пустым стаканом, с которого на цементный пол капает пунш, как ко мне подходит кто-то сзади и, коснувшись рукой моего плеча, произносит:
— Что он тебе сказал?
У меня учащается пульс. Рядом со мной стоит Саллен, но при этом смотрит на Космо так безучастно, что я боюсь за своего друга.
Только… я больше не уверена, кто он мне. Друг или нет?
Я бросаю взгляд на руку Космо, на ту самую, с окровавленным пальцем. Кровь стекает по его ногтю и капает на темный цементный пол.
Я делаю вдох, ледяной воздух холодной комнаты морозит мне легкие. Саллен неподвижно стоит рядом со мной, и когда я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, то вижу на его губах какую-то странную улыбку.
— Космо наговорил много глупостей, — отвечаю я, пытаясь снова завладеть его вниманием. — Но в основном он сказал, что даст нам спокойно уйти.
Я перевожу взгляд на Космо.
— Так ведь? — спрашиваю я, выгнув бровь.
Но Космо улыбается Саллену, и это нехорошая улыбка.
— Нет. Я сказал совсем не это. Но ты права. Я действительно наговорил много глупостей. На самом деле я имел в виду, оставь в покое этого выродка и дай мне снова тебя трахнуть.
Я роняю стакан и хватаю Саллена за руку. Это кажется мне самым мудрым решением, я держу его за твердый бицепс, чувствуя, как под моими пальцами напрягаются его мышцы. Сердце скачет в груди так быстро, что трудно дышать.
Я открываю рот, желая рявкнуть на Космо за то, как он только что сорвался на Саллена, но тут вижу лицо самого Саллена.
И теперь он смотрит на меня.
Я вдруг чувствую себя невероятно глупо оттого, что держу его за руку, решив… что? Что он накинется на Космо за то, что тот меня поцеловал? Ударит его за то, что он только что сказал, что трахнет меня?
У меня пылает лицо, и я жалею, что вылила свой пунш на спину Космо, потому что алкоголь помог бы мне побороть смущение, опалившее жаром мои щеки.
Саллен мне улыбается. Его губы сжаты, но глаза сияют, из-под накинутого на голову капюшона виднеются приподнятые темные брови.
— Теперь можешь меня отпустить, Кария, — говорит он, и где-то в районе сердца я чувствую легкий укол боли из-за того, что он не назвал меня Солнышком.